Читать книгу Хандра - Норберт Мо - Страница 3

Никогда до сегодняшнего дня я не спал так спокойно, как этой ночью. Услышав пение птиц за окном, за которым их никогда не было, я ощутил непривычное тепло в своей постели, которое не давало мне повода встать на ноги. В такие моменты было непонятно, спишь ли ты на самом деле или незаметно для себя начинаешь бодрствовать. Повернувшись на левый бок моя рука дотронулась до чего-то мягкого. Резко открыв глаза, я увидел перед собой то, что ожидал бы увидеть лишь во сне. В моей постели, которая всегда была наполовину пуста, теперь лежала обнажённая девушка. Вскочив с кровати я застыл с открытым ртом и не мог поверить своим глазам. Медленно повернувшись в сторону окна, я вновь переживал ночной кошмар, который никак не мог закончиться: когда ты пытаешься проснуться, но, как всем известно, сон прекратится лишь с чувством глубокого испуга. Оперевшись руками об подоконник, я зажмурил глаза и посчитал до десяти, чтобы понять правда это, или вымысел моего подсознания. Открыв глаза и посмотрев на свою мятую постель, мне вновь пришлось увидеть человека, находящегося в моей комнате по необъяснимой причине. Глаза девушки были закрыты, и она, словно в тесном гробу, лежала на левой половине моей кровати, держа руки вдоль своего тела. Шаг за шагом я все же приблизился к ней и медленно нагнулся, чтобы услышать ее дыхание. Ничего не услышав, я приложил руку к мягкой шее, чтобы проверить ее пульс. Лишь после того, как я твёрдо убедился в том, что она мертва, моя паника обострилась и я совершенно перестал понимать, что со мной происходит. В беспамятстве, я упал на пол и тихо зарыдал. Я вновь и вновь прокручивал в голове вчерашний день, закончившийся для меня так же, как и любой другой, за исключением нескольких деталей, которые не помогали собрать все воедино.

Мне вдруг вспомнилось детство, когда я, будучи совершенно неопределенным по поводу своего будущего, ходил на поэтические вечера, проходившие прямо под открытым небом заброшенного амфитеатра. Я помню ту сцену, где люди пожилого возраста и разных социальных положений зачитывали монологи собственной души. Их ноги не дрожали, и голос был полон эмоций. Словно те слова, из которых были сплетены целые судьбы, имели непосредственное значение к тому, что происходило в момент их чтения. Мне никогда не доводилось выходить на ту сцену, где эмоции переполняли чашу весов, отчасти потому что мое предрасположение к поэзии было сравнимо с птицей, пытающейся долететь до другой планеты. Более того, характер, которым я был наделен, никогда бы не позволил мне приблизиться к ступеням, ведущим наверх.

Одним холодным вечером, я, как и всегда, сидел на своём привычном месте в зрительном зале того самого амфитеатра. Люди уже начинали расходиться по домам, как вдруг я увидел старика с бумажкой в руках, приблизившегося к микрофону. Сидя в последнем ряду, мне приходилось вслушиваться в каждое слово, произнесенное автором во время чтения своего произведения. Старик же, заявив о своем приходе тяжелым дыханием, с легкостью разносившимся по окрестностям, остановил людей, вставших со своих мест. Казалось, я запомню то стихотворение на всю жизнь, однако, сейчас я мог вспомнить лишь первые строки:

Мне снова девять лет, мои глаза были открыты, как никогда раньше, а мои вены чувствовали, как по ним протекает бордовая кровь. Вспомнив об этом человеке, руки которого так сильно тряслись, что могли выронить стакан с водой, я увидел некую незримую связь, соединявшую забытое прошлое с неопределенным настоящим. Встав с пола своей берлоги, я попытался взять себя в руки. Умыл лицо холодной водой из-под крана и пробовал сообразить, что мне нужно сделать. Порой мне было очень трудно сконцентрироваться на происходящем, из-за чего эмоции, которые я должен был испытать, оставались где-то позади. Придя к логическому умозаключению, что мне не понять, откуда в моей комнате труп молодой девушки, я решил придумать, как было бы лучше избавиться от нее, не вызывая никаких подозрений. Заявив я полиции о том, что со мной произошло, меня тут же упрятали бы в тюрьму. Поэтому я решил никому об этом не говорить. Я смотрел по сторонам в надежде найти ответ на свой вопрос и увидел пустой футляр от контрабаса, лежащий на моем шкафу. Скинув футляр на пол, мои соседи снова застучали по стене, словно дятлы по толстой коре молодой древесины. Мне нужно было придумать, куда отнести девушку, чтобы ее никто не нашел, а если бы это и случилось, то оставить ее где-нибудь, где моя причастность была бы полностью незамеченной. Первое, что мне пришло в голову, это то, что в трех кварталах от меня находился пляж с открытым входом на пирс. Учитывая здешний климат там всегда было так безлюдно, что порой мне казалось, что в этом городе никто не любит море. Я уже было приближался к ней, чтобы положить тело вовнутрь футляра, как вдруг остановился и присел на кровать около неё. Казалось, до этого я ни разу не взглянул на эту девушку по настоящему, так, как смотрел бы на живую. Мною, безутешным и меланхоличным человеком, овладела красота женского тела, недоступная мне в течение многих лет. Я чувствовал свое второе рождение, словно я освободился от стен другого человека, которые ограничивали меня от страстей, царивших на этой земле. Насколько прекрасным было ее телосложение, несравнимое с женщинами на лучших полотнах великих художников. На вид ей было около двадцати пяти. Ее грудь, словно вылепленная из глины, имела столь идеальную форму, что я, в безмерном молчании, начинал боготворить оболочку, в которой когда-то теплилась жизнь. Ее лицо было таким выразительным, что в каждой мелочи мне приходилось видеть идеальные черты неидеального мира. Единственное, что было мне неподвластно – это глаза, которые она не могла мне показать, сколько бы она ни пыталась. Дотронувшись до ее темных волос, я перестал чувствовать биение своего сердца.

Я вообразил себя трупом, лежащим рядом с ней. На мгновение жизнь показалась мне бессмысленной, ведь рядом со мной была истинная красота, которую невозможно было постичь за те короткие секунды моего подлинного восторга. Мне трудно было описать свои эмоции, глядя на нее, и, в полном замешательстве, я вновь стал узником собственного страха. Взяв тело на руки, я в последний раз взглянул на ее лицо, казавшееся мне божьим промыслом. Я аккуратно положил девушку в футляр и без каких-либо проблем закрыл его. Часы на стене показывали одиннадцатый час.

Я решил поскорее одеться, чтобы осуществить задуманное и сконцентрировавшись на своих мыслях, принялся облачаться в привычную для повседневной жизни одежду. Брюки, которые я застирал вчерашним вечером, высохли. Накинув пальто до колен, я вскинул на свои плечи футляр от контрабаса, в котором находилась неизвестная, и открыл двери своей комнаты. Мои ноги тряслись так сильно, словно я находился на борту судна, которое попало в эпицентр сильнейшего шторма. Пение птиц, которое разбудило меня этим утром, прекратилось также неожиданно, как и мой сон, о котором мне довелось вспомнить лишь на следующий день.

Выйдя из здания и не встретив ни единой души, я повернул налево, чтобы идти маршрутом, по которому шли лишь приезжие, искавшие в этом городе пристанище для удовлетворения собственных потребностей. Они всегда отличались некой сообразительностью, присущей лишь людям в непривычной обстановке. Их глаза кричали о том, что они жаждут приключений. Проблема заключалась в том, что этот город не встречал гостей с распростертыми объятиями. Именно поэтому я породнился с этим одинокими улицами и архитектурой, частью которой мне доводилось себя чувствовать. Сегодня было пасмурно, но дождь, вопреки своему желанию, не прикасался к жителям знакомых мне бульваров. В городе было так пусто, что на минуту я почувствовал себя в безопасности. На моем месте думать о подобном было крайне глупо, ведь на моих плечах был труп молодой девушки, о которой я ничего не знал. С моим худощавым телосложением, мне было так тяжело нести ее, что каждую секунду своего пути я старался придумать новые пути решения своей проблемы. Но поиски были безуспешны. Трудности, с которыми я столкнулся, возымели физический характер, ни в коей мере не притупляя морального ущерба, нанесенного мне сегодняшним утром.

Вдруг из-за угла появился человек с собакой на поводке. Я помнил его лицо, которое днем и ночью выражало недовольство и непричастность по отношению к происходящему вокруг него. Перейдя на другую сторону улицы, футляр, крепко висевший на моих плечах, упал на землю. Незнакомец, не проявлявший ко мне ни малейшего интереса, взглянул на меня с ненавистью, когда его собака, словно обезумевшая, принялась кидаться на меня с громким лаем, срывающимся в утробное рычание. Во мне бурлил адреналин и мои глаза выдавали мое невразумительное состояние. Быстро подняв чехол и взвесив его на свои плечи, я пошел дальше, стараясь не оборачиваться. Почувствовав дикий голод, я принялся глубоко дышать, чтобы кислород заполнил мое тело изнутри и не давал мне упасть на колени. Я видел в этом что-то блаженное, словно сама душа прикасалась к потаенному чуду, которое невозможно было узреть. Мне так хотелось закрыть глаза и приблизиться к тому, что я ощущаю внутри себя, однако, делать этого я не стал, опасаясь своего состояния. Повернув за старой антикварной лавкой, я почувствовал привкус соли, жгущей мою рану на губах.

Ветер становился все сильнее, из-за чего мне было труднее идти вперед. Я поднял свои печальные глаза и увидел море, волны которого бились о скалы так сильно, что мне как будто удалось заметить незримую дрожь многовековой породы.

Как я и предполагал, на пляже не было ни души. Я снял со своих плеч футляр от контрабаса и положил его на песок. Сделав вид, что пришёл сюда с целью лицезреть морские просторы, мне пришло в голову присесть и вжиться в роль. Переведя дух, я начал смотреть по сторонам. Однако вокруг не было ни единого сооружения, в котором кто-либо мог наблюдать за мной сквозь разбитые окна. Не было и пары, которая пришла бы сюда, чтобы утолить жажду своих безнадежных отношений каплей неистового счастья. Встав на ноги, я взял футляр в руки, и, подойдя поближе к краю, что есть сил, швырнул его в морскую пучину. Недолго думая, волны подхватили тело, спрятанное в месте, предназначенном для транспортировки музыкального инструмента. Я смотрел на то, как она отдаляется от меня и в ту минуту до меня дошло, что, возможно, это был один из тех шансов заполнить мою пустоту, разрывающую мое сердце на части. Замешательство имело духовный характер и лишь в моих руках было решение собственных проблем. Внутри меня не было ничего, что имело бы подлинной ценности. Ощущать подобное было невмоготу и потому я двинулся вперед, зная, что поступаю правильно. Я помню песок, который поднимался вслед за моими шагами, и ветер, противостоящий моему желанию.

Прыгнув в море, я ощутил дикий холод, но вопреки всему, я плыл к футляру. Одежда прилипала к моему телу, волны били мне в лицо, создавая все больше преград на пути к спасению и без того мертвого человека. Более того, я вспомнил, что на обратной стороне ручки из стали были выгравированы инициалы и фамилия моего покойного отца. Людям, нашедшим ее посреди океана, было бы очевидно, кого следовало бы им найти, чтобы ответить на несколько незаурядных вопросов. Схватившись за ту самую ручку, я поплыл в обратном направлении, моля о том, чтобы выбраться оттуда живым. Было очень сложно грести одной рукой и потому, поджидая волны, направлявшиеся к берегу, я поднимал свое тело, чтобы поскорее добраться до суши вместе с ними. Спустя минуту меня уже выбросило на песчаный берег подобно мертвой рыбе. Освободившись от морских объятий я почувствовал холодный ветер, знобивший меня изнутри. Я так нуждался в тепле, что незаметно для самого себя поднялся на ноги и снова взвесил на свои плечи до боли тяжелый груз, чтобы пойти в обратном направлении.

Мне мерещился дом, в котором я вырос. Я нежился в материнских объятиях, которые дарили мне столько тепла, сколько никогда и не получал за всю свою треклятую жизнь. Пожалуй, мой теперешний вид оттолкнул бы и самого последнего бездомного на этой планете. На одежде, насквозь промокшей, было много песка, который осыпался на землю с каждым моим неуверенным шагом. Я думал о том, что совершил, и никак не мог прийти к логическому объяснению, которое оправдало бы меня в моих же глазах. Почувствовав себя кем-то другим, я словно дикое животное поддавался неким инстинктам, которые были мне не присущи. Все, чего я хотел в тот момент – это как можно быстрее оказаться в знакомых четырех стенах, и согреть свои конечности, чтобы не думать о том, что через несколько дней меня погубит какая-то неведомая болезнь. Улицы, несмотря на короткий промежуток времени, уже кишели людьми, проявляющими нездоровый интерес к моей персоне. Я же, не поддаваясь на их провокации и усмешки, продолжал изучать асфальт. Один из прохожих, проходя мимо, окликнул меня свистом и подойдя ко мне вплотную, я понял причину его действий.

– Сколько? – спросил он, вдыхая табачный дым.

– Я не понимаю, о чем вы.

Возможно, я слишком боялся смотреть людям в глаза, чтобы не вызывать подозрений и потому, взяв себя в руки, я поднял голову и следил за его взглядом, оценивающим то, что невозможно было оценить, не открыв футляр.

– Твой контрабас, сколько ты за него хочешь?

– На самом деле, он уже продан, – ответил я в спешке.

Человек, поправляя свою шляпу, скинул на меня пепел и не сказав ни слова, пошёл в сторону промышленного района. Почему-то теперь во мне не было того страха, что кто-то может узнать о моей тайне. Лишь освободившись от цепей, которые сковывали мои руки, я по-настоящему понял, чего же я хочу на самом деле. Однако, боясь озвучить это даже в своих мыслях, я все еще боролся со своей противоречивой натурой.

Поднявшись, наконец, по спиральной лестнице жилого дома, я оказался в своей берлоге, где всегда чувствовал себя более и менее полноценным человеком. Сняв с себя мокрую одежду, я положил ее на батарею, и пошел в ванную комнату, чтобы согреться в теплой воде. Включив кран, я ощутил то тепло, в котором нуждался всю дорогу домой, и, пытаясь ускорить процесс, набирал воду в руки, обливая свое тело со всех сторон. Незаметно вода заполнила ванну и закрыв глаза, я попытался успокоиться.

Я хотел бы быть гравюрой экспрессиониста, отточенной до последнего штриха. Потаенные уголки его воображения являлись бы зеркальным отражением моего внутреннего мира, не способного проявить себя в полной мере. Мне хочется быть тем, что невозможно и неприемлемо в этом скудном мире, в котором больше не осталось свободного места для чего-то настоящего. В погоне за собственным счастьем, люди срубают гигантские секвойи, живущие в нутре этой планеты более трех тысяч лет. Они не понимают того, что разрушая земную красоту, им никогда не ощутить тепла в собственном сердце.

Цели, преследуемые современным человеком, вне всякого сомнения, аморальны. Я хотел бы оказаться на ветвях того дерева, которое они уничтожают прямо сейчас, рухнув на землю, словно горящий дирижабль. В руке билет с номером тридцать девять и найдя свое место в зрительном зале, я усаживаюсь поудобнее, чтобы полтора часа возвышаться над самим собой. Она вновь там, на сером экране, в котором одни лишь помехи. Я смотрю на ее затылок и мой интерес становится животным притяжением, благодаря которому мне приходится постигать неизведанное. Умоляя ее о том, чтобы она повернулась, я вновь и вновь терпел неудачу. Какие заветные слова мне нужно произнести вслух, чтобы она, поняв мою кровоточащую боль, сделала как я того хочу? Я видел в этом нечто большее, словно она – эта олицетворение жизни, от которой мы так много требуем и так мало получаем в ответ. Возможно, перестав что-либо требовать, я дождусь чуда, которое мне так необходимо.