Читать книгу Хандра - Норберт Мо - Страница 7

Проведя всю ночь в скитаниях по знакомым мне бульварам, я ни на секунду не сомкнул своих глаз. То ли из-за того, что на улице было так холодно, то ли потому, что у меня в квартире находился труп молодой девушки, который медленно начинал разлагаться. Я не мог сказать, что все время, проведенное в городе, я думал только о ней, ведь стихотворение, которое больше не занимало мою голову, напомнило мне о тех местах, где я вырос и о том, какое нелегкое детство подарила мне судьба. Мне вспоминались лица людей, которых я когда-то видел изо дня в день, и старые детские площадки, пустующие из-за демографических проблем. Как странно было мысленно к этому возвращаться, учитывая то, что когда-то ты так усердно пытался стереть это из своей памяти, надеясь никогда к этому не вернуться. Рассвет, который я, по никому непонятным причинам пропустил мимо своих глаз, заставил меня всерьез задуматься о том, что мне стоит побороть себя во благо моих стремлений. Я нуждался в том, чего никогда не делал, и во мне не было сомнений: я знал, что мне это по-настоящему необходимо. Мне нужно было найти человека, которому я бы мог выговориться и задать те вопросы, что терзали меня в последнее время. Установить с кем-либо контакт всегда было моей главной неразрешимой проблемой, но, несмотря на это, я не был аутистом, который не может решиться на подобное по собственному желанию. Поэтому, единственное, что мне нужно было сделать, это разыскать того, кто смог бы меня выслушать и того, кому я в свою очередь мог бы рассказать о своих неудачах в мельчайших подробностях.

Ранним утром, спускаясь от величественного входа в Большой Театр Оперы, я считал ступени. Мне, находясь так высоко над уровнем земли, не удалось разглядеть ни одного человека, который мог бы стать моей потенциальной жертвой. Решив, что дорога сама приведет меня к тому, кто меня выслушает, впереди я увидел тот самый костел из красного кирпича, возле которого я встретил странного человека в инвалидном кресле. Туман, незаметно появившийся в городе этим утром на поверхности земли, начал быстро рассеиваться, превращаясь в быль, в которую никто никогда не поверит. Я стоял перед входом в помещение, в котором всегда царило спокойствие, и меня беспокоило лишь то, чтобы мой внутренний мир не нарушил той атмосферы, которая присутствовала здесь все эти долгие годы. Открыв тяжелые двери костела, мне вспомнилось, как я впервые в своей жизни посетил стены божьего храма. Сколько незабываемых впечатлений подарил мне тот день, когда я стал единым целым с богатством, окружающим меня со всех сторон. Проходя меж гигантских колон, поддерживающих жизнь этого многовекового здания, я дотрагивался до них, заранее зная о том, что буду ощущать ледяной холод драгоценного камня. Он же стал неотъемлемой частью данной конструкции, будоражащей мой дикий интерес ко всему прекрасному, что я когда-либо встречал. Впечатления, оставшиеся во мне еще с раннего детства, и те, что зарождались в моем сердце в тот день, сплетались воедино. Я копировал собственные движения, и мимику своего лица, не подозревая о том, что спустя так много лет в моей душе будет все тот же беспорядок, утихомирить который я мог лишь благодаря чему-то неземному. Музыка, не смолкавшая ни на секунду, не могла оставить столь обширное пространство духовного равновесия в тишине, которая наступала лишь тогда, когда это было нужно. Когда она все-таки наступала, мне хотелось пустить одинокую слезу, которая упала бы на каменный пол в знак того, что эти стены возвели не напрасно. Однако, какие бы чувства ни овладевали мной, спустя мгновение я не находил себе места из-за того, что внутри меня сидел человек, жаждущий совершенно противоположного. Он скреб по мне, словно по древесине, оставляя в своих пальцах кровавые занозы, и я, не по собственной воле, оказался по другую сторону баррикад, где все то, что вызывало у меня подлинный восторг, выглядело отвратительно. Изображения святых, окружавшие меня со всех сторон, кричали о том, чтобы я убирался отсюда, как можно скорее. Их глаза впадали в череп, оставляя на их месте черные воронки, как будто нечто демоническое и воистину страшное вселилось в их образы, которые давали людям нескончаемую надежду. Я знал, что вопиющий крик, из-за которого мои колени начали дрожать, звучал лишь в моей голове, но это не делало его менее реальным. Больше всего на свете мне хотелось уйти оттуда, как можно скорее, но я знал, что зайдя в конфессионал, я погружусь во тьму, в которой человек, приближенный к чему-то светлому, выслушает меня и поможет обрести покой.

– Святой отец, я хочу покаяться в своих грехах.

Казалось, я чувствовал запах этого старого человека, сидящего по другую сторону конфессионала. Перед тем, как священник начинал что-либо говорить, он причмокивал своими губами и этот звук, вызывающий во мне скрытое омерзение, я слышал так отчетливо, как будто старик находился в нескольких сантиметрах от моего левого уха.

– Что тебя беспокоит, сын мой?

– Вот уже несколько дней к ряду я не чувствовал себя более счастливым. В моей жизни появился человек, благодаря которому одиночество, терзающее меня все эти годы, скрасилось его присутствием.

Вдруг я остановился, не зная, о чем мне дальше говорить.

– Разве это не должно тебя радовать? – спросил он меня без капли удивления.

– Проблема в том, что этот человек вскоре должен меня покинуть.

Внутри было так темно, что, взглянув на собственную ладонь, я не мог разобрать линии, название, и значение которых я так и не узнал. Свет исходил лишь от прощелины между полом и ширмой, благодаря которой тьма, создающая здесь полное уединение с самим собой, помогала человеку сосредоточиться на проблемах, гложущих его изнутри. Несмотря на все условия, созданные специально для приходящих сюда людей по понятным мне причинам, я смотрел на свои грязные башмаки, которые вновь нужно было подбить гвоздями.

– Сам ли он принял решение оставить тебя в одиночестве?

– Нет, святой отец.

– Порой люди не в силах понять промысел господний. Человек видит лишь то, что есть здесь и сейчас, не догадываясь о том, что одно горе может привести к целому ряду счастливых событий, украсивших его грешную жизнь.

Пожалуй, прилагательные, имеющие религиозный подтекст, зачастую резали мой и без того безнадежный слух. Его качество всегда снижалось после того, как я спускался вниз по лестнице, некогда поднявшей меня на сцену, где я, в поту и горячности собственной страсти, рвал струны во время очередной игры.

– Объясни мне, в чем дело, и, возможно, тогда я действительно буду в состоянии тебе помочь.

И на мгновенье я осознал, сколь ужасен факт того, что я, внешне непривлекательный мужчина средних лет, делю свою кровать вместе с трупом молодой девушки. Расскажи я об этом священнику, он просто мне не поверит, или, более того, проклянёт, и провозгласит антихристом. Решив не говорить ни единого слова напоследок, я вышел из конфессионала и направился к дверям, через которые ежемесячно проходят тысячи людей, затерявшихся в собственном «я».

– Сын мой, – окликнул он, в надежде остановить меня и увидеть подлинное лицо человека, скрывавшегося во тьме.

– Я не ваш сын, – ответил я ему, все также целеустремленно направляясь к выходу.

Отчетливо слушая мольбы здешних святых, изображенных на стенах католической церкви, я вышел из здания цвета красного вина и побрел по знакомым мне улицам, которые всегда казались мне чужими. Не поднимая своих бестыжих глаз, я пытался уберечь себя, прекрасно понимая, что все мои попытки избежать какого-либо контакта с проходящими мимо людьми, берут своё начало из детства. Последние дни мне довольно часто приходилось вспоминать город, создавший из меня чудовище в человеческой плоти, и потому печаль начинала разрывать мое исхудавшее от голода тело на части. Несмотря ни на что, я все-таки продолжал бессмысленное движение по городу, в надежде найти решение своей проблемы. Свернув влево на двадцать четвертой улице, я решил зайти в книжный антиквариат, чтобы вновь убедиться, что ни одну из найденных там мною книг я не смогу купить. И все же я видел в этом некую подлинную ценность и верил, что вновь прикоснувшись к этим потрепанным рукописям и впитав в себя запах пожелтевших страниц, я стану немного лучше. По крайней мере, невзирая на мое пагубное положение в обществе, я оставался собой – человеком, хронически испытывающим интеллектуальный голод. Зайдя, наконец, внутрь, я успел заметить, как улыбка хозяина, адресованная очередному покупателю, расплатившемуся за товар, сменилась строгим выражением лица после того, как он увидел меня в дверном проеме своего магазина. Из-за того, что я начал приходить сюда раз в неделю и вожделенно перебирать книгу за книгой, не кладя в его карман ни единой монеты, он перестал относиться ко мне так, как относиться к людям, приобретающим его бесценный товар. Однако меня не смущало его пристальное внимание ко мне и, вопреки ожиданиям хозяина антикварной лавки, я не переставал посещать эти четыре стены, в которых смогло уместиться столько прекрасного.

– Могу ли я вам чем-то помочь?

Я впервые услышал его голос, в котором каждое слово сплеталось воедино, и мне потребовалось какое-то мгновение, чтобы осознать, что он на самом деле хочет этим сказать. Я был растерян, словно мальчишка, впервые совравший своему отцу.

– Вы это мне? – спросил я его, оглядываясь по сторонам, и понимая, насколько глупым оказался вопрос, заданный в помещении, где было всего два человека.

– Да, черт возьми. Думаешь, раз уж я провожу здесь по несколько часов в день на протяжении многих лет, то позволю себе заговорить с книгами?

Вены цвета морского дна вздулись на его лысеющей голове, жестикуляция становилась все более острой, а сам он за эти несколько секунд успел подойти ко мне так близко, что я почувствовал на себе, как каждое воспроизведенное им слово сопровождалось неконтролируемой гиперсаливацией.

– Я просто не заметил, что мы здесь одни, – ответил я, с раздражающим его еще больше, спокойствием.

– Пошёл прочь из моего магазина.

Выйдя из здания времен первой мировой войны, я окончательно убедился в том, что мне здесь всегда были не рады. На улице было прохладно, и осенний ветер, становясь все более небезучастным, то поднимал, то вновь опускал опавшие с деревьев листья. Разнообразие цветов, которыми они обладали, не восхищали меня, однако, все они в данный период времени были неотъемлемой частью этого города. Будь я художником, писавшим картину этих мест, – я бы изобразил мокрый асфальт, сливающегося с оттенками безукоризненно лежавших на нем листьев, создавая тем самым иллюзию дороги, на которой был пролит ни один литр акриловой краски. Идя по прямой, я незамедлительно вышел к бульвару культуры, который был особенно пуст в эту капризную пору года. На почти голых деревьях, посаженных некогда в две параллельные прямые, практически не было птиц, за исключением нескольких ворон, ищущих, чем бы поживиться после длительных полетов над проклятым городом. Проходя мимо, я словно чувствовал на себе их бездушные взгляды, которые, как и людское любопытство, не давали мне покоя в этом огромном мире.