Читать книгу Хандра - Норберт Мо - Страница 6

Из-за частых криков за стеной мой сон мог прерваться на самом интересном месте, но сегодня, не услышав ни единого звука, я проспал в своей мятой постели до самого полудня – настолько приятно было просыпаться по утрам, чувствуя то неземное тепло и осознавая, что твоя левая рука находится на ее мягкой груди. Когда я прикасался к ее телу, я забывал обо всем и вся, и, как никогда раньше, жил настоящим. До того момента, как она ворвалась в мою жизнь мне было так сложно сконцентрироваться на происходящем вокруг меня, на людях, пытающихся донести до меня очередную правду бытия, что порой мне казалось, что я никогда не постигну всех тех радостей, ожидающих меня в недалеком будущем. Как странно было осознавать, что птица, за которой ты так долго гнался, всю жизнь была в твоих руках, ожидая того, чтобы твои сплетенные пальцы наконец-то разжались. Я готов был поклясться, что в этой комнате, где окна и двери всегда были намертво заперты, я ощутил глоток свежего воздуха, странствующего где-то на вершине безымянной горы, и глубоко вдохнув, мне хотелось умереть от того, что впервые за всю свою жизнь я почувствовал себя счастливым. Притрагиваясь к ее нагому телу и следуя взглядом за своей же рукой, я не думал о взаимности чувств, которые по одной простой причине не могли быть взаимными. Мне не доводилось думать о том, что ее душа находится где-то в этой комнате и не может смотреть на то, что происходит с ее телом. Единственное, чего я по-настоящему боялся – это того момента, когда мне придётся расстаться с ней, и, как бы мне ни хотелось это признавать, я знал, что этот день скоро наступит.

В моей берлоге не было ничего, чем можно было бы разбавить это утро, и, если хорошо присмотреться, то единственной вещью, которая могла заставить тебя остаться здесь на целый день – это книга. Не могу не заметить, что порой то пространство, где мне приходилось быть большую часть своего времени, отдавало неким уютом, который не давал тебе думать об иных вариантах. Однако, время от времени я замечал, что несколько квадратных метров жилой площади заполненны мебелью, за которую приходилось платить, так как они являлись частью договора. Из-за столь ущербного положения вещей, у жильцов, которые были вынуждены здесь обитать, психика очень быстро сводилась на «нет». Я никогда не понимал, к чему здесь столько бесполезной мебели, которой, я уверен, не пользовались жильцы этого блока. И в то же время, освободи мне то место, которое сейчас занимает это старое кресло, я не стану счастливее и не использую его в качестве площади для занятия йогой. Умывая лицо, я смотрел на своё отражение и видел, как прозрачные капли воды сползали вниз по моей физиономии. Некоторые из них оставались на моей коже, делая ее более влажной, однако, как бы я ни старался, вода никогда не могла стать частью меня, не смотря на то, что я мог почувствовать обратное. Освоившись в углу у входной двери, я взял в руки «Мистерии», некогда написанные одним прекрасным норвежским писателем по имени Гамсун Кнут и принялся за чтение книги, о которой так много рассказывал мне мой отец. Когда в моих руках оказывалась очередная рукопись, мне приходилось сидеть на одном месте целыми днями, чтобы не упустить ни единой мелочи, ради которой автор перечеркнул целые горы рабочего материала. Каждое предложение, свитое в нескончаемые потоки мыслей и рассуждений, давало мне уникальную возможность впервые приобщиться к скандинавской культуре, о которой я ничего не знал. Изредка поглядывая на тело, будоражащее внутри меня целую гамму эмоций, я все чаще отвлекался от книги, напоминавшей мне первый из недописанных романов Франца Кафки. Настроение было противоречивым, и, становясь частью истории, я воспринимал атмосферу книги как очередной способ понять себя. В такие моменты, сохраняя безмолвие собственного тела, мне приходилось кидаться из стороны в сторону, чтобы вновь ощутить свою беспомощность.

Я смотрел на ее лицо, которое говорило больше, чем все рукописи, подарившие мне бесценные воспоминания. И вдруг что-то изменилось. Это было трудно описать словами и я должен был избавиться от сомнений, которые так быстро проникли в мое сознание. Положив книгу на пол, мне захотелось приблизиться к ней, чтобы вновь прикоснуться к ее коже и почувствовать тепло, в котором я так нуждался все эти годы. Дотронувшись до шеи, словно до полотна, на котором еще не успела высохнуть краска, я не мог поверить в то, что ощутил. Ее прекрасное тело начало излучать невообразимый холод, и, к сожалению, я знал, что за холодом последуют более веские причины избавиться от трупа в комнате, которая была для меня единственным безопасным местом на планете. В тот момент, сгибая ноги лишь наполовину, мне хотелось рухнуть на пол, как одно из тех срубленных вековых деревьев, поддавшихся неизменной человеческой натуре. Из-за того, что мне показалось, будто меня тотчас же стошнит, я побежал к раковине, и, упираясь в нее руками, выдавливал из себя прозрачную желчь. Я чувствовал свои ребра, которые в скором времени должны были разрезать мою кожу из-за невыносимой худобы, а рвотные рефлексы лишь усугубляли мою ситуацию. Мне нужно было взять себя в руки и решить, что делать дальше, потому что единственное, чего я не хотел – это видеть, как красота, подвластная лишь мне, начнет саморазрушаться. В голову приходили разные мысли, но я остановился на том, чтобы вновь взять в руки книгу с темно-зеленой обложкой, и найти статью о трупных явлениях. Несмотря на то, что на черно-белых страницах не было ни единой фотографии, которая показывала бы разложение трупа воочию, я словно видел те ужасы, о которых мне приходилось читать. Чем больше страниц я прочел, тем меньше мне хотелось сидеть на месте в ожидании того, что ситуация, в которой я оказался, разрешиться сама по себе.

«При положительной температуре внешней среды трупы разлагаются очень быстро. Чтобы замедлить процесс разложения, труп необходимо поместить в воду. В земле этот процесс происходит медленнее всего».

Я уяснил для себя, что единственное, к чему я мог прибегнуть, так это поместить ее в воду. Я взял девушку на руки и перетащил ее тело в ванну. Когда она была так близко, у меня возникало некое чувство, будто она крепко спит и я несу ее в то место, где она увидит свой очередной сон. Как жаль, что все, чего мне так хотелось от жизни, было недоступно. Аккуратно положив ее голову на обрамление ванны, я включил трубопроводный кран и смотрел, как она стремительно утопала в поглощающей ее воде. Дождавшись того, чтобы емкость была полностью заполнена, я разделся догола, и лёг с другой стороны, сплетая свои ноги с ее телом. Кажется, мне все-таки удалось успокоиться, однако, я сильно сомневался в том, что «сегодня» будет последним днем моих беспокойств. Я никогда не был человеком, который ждет от жизни лишь то, что он надеялся от нее увидеть, и все же нельзя было отрицать тот факт, что мне приходится думать об этом каждые пятнадцать минут моего гиблого существования. За окном, открывающим для меня все больше замкнутого пространства, шел дождь и мне казалось, что, несмотря на крышу над головой, он проникал в мою берлогу, в которой и без того было холодно. Я опустился чуть пониже, чтобы тело полностью погрузилось в воду, и закрыл глаза, чтобы не занимать себя пустыми надеждами.

Я почувствовал страх на ощупь, прикасаясь к нему, словно к чему-то живому. Вытягивая руки вперед, мне лишь хотелось понять его, увидеть, в каком обличии оно явится ко мне на этот раз. Мои глаза были закрыты, но я узрел ту картину, которую должен был увидеть. Это место было для меня столь знакомым, что оглядываясь по сторонам, я мог предвидеть каждую мелочь, встречающуюся на моем пути. Здесь всегда было так тихо, что каждое мое движение могло вызвать волновой эффект, и вся та гармония, которая царила здесь ни одно десятилетие, превратилась бы в очередной неправдоподобный миф. В этом темном и глубоком лесу, где солнечный свет пробивается сквозь деревья, освещая дорогу из мха и насекомых, стояла старая лошадь. Она была такая высокая, что ни один человек не осмелился бы забраться на нее. В ее больших глазах, в которых свет отражался лишь тогда, когда она поворачивалась к нему лицом, я чувствовал тревогу, которая трепетала в ее огромном сердце. Я слышал, как быстро оно стучало, словно через несколько секунд, разорвав лошадь на части, оно должно было вырваться из ее тела, убив животное так же быстро, как и вознаградив ее жизнью. Она стояла на месте, поднимая свою голову вверх, как будто что-то мешало ей сделать заветный шаг вперед. Посмотрев на ее ноги, я увидел, что лошадь утопала в грязи. Тело, которое сливалось воедино с поглощающей ее землей, погружалось все ниже и ниже и было такое чувство, что даже тьма, не покидавшая эти места на протяжении многих поколений, пыталась забрать животное с собой. Всматриваясь в глаза размером с неспелое яблоко, я чувствовал боль, разрушающую это существо изнутри. Всё, на что я был способен, это смотреть, как она медленно уходит под землю, словно в ней находилось то, что так давно хотело овладеть несчастной лошадью.

Я очнулся лишь тогда, когда понял, что полностью ушел под воду, и, вынырнув из нее, начал жадно глотать воздух, крепко держась за края ванной. Видение было столь устрашающим, что мое сердце до сих пор колотилось от страха, хотя, возможно, всему виной была моя незапланированная попытка суицида. Здраво взглянув на ситуацию, сложившуюся со мной, было странно осознавать, что я боялся потерять человека, который уже умер. Ее присутствие в моей жизни являлось главной причиной моих беспокойств, и, более того, лишившись той красоты, которой она была наделена, я вновь буду плыть по течению, несущему меня в пропасть. Я не мог допустить того, чтобы она начала разрушаться на моих глазах, словно предмет искусства, подвергшийся влиянию времени. Мне никогда не услышать ее голос, который мог бы озвучивать лучшие композиции, написанные задолго до ее появления и мне никогда не узнать ее характер, с которым мне, возможно, было бы трудно смириться. Всё это было для меня недоступным, но, несмотря на это, я почувствовал что-то внутри себя, что-то, что люди привыкли называть «любовью». Мне не нужно было большего – я просто хотел сохранить то, что у меня есть и то, благодаря чему мне посчастливилось сдвинуться с того места, на котором я так долго находился. Однако, чем больше мыслей приходило в мою голову, тем запутаннее становились мои неразрешимые проблемы. Через несколько минут я выбрался из ванной и укутался в полотенце. Делая очередной шаг вперёд по кривому полу своей комнаты, я повторял слово, из-за которого люди отдавали собственные жизни. Если все, что кроется за ним, окажется лишь иллюзорной реальностью, мне пора приставить дуло пистолета к виску. С другой стороны, если посмотреть на это под другим углом, кто определяет «правду» как нечто истинное, а «ложь», как в корне неверное? Повторяя беспощадное слово «любовь», я переставал видеть в нем какой-либо смысл и лишь спустя мгновение, взяв в руки тот самый лист бумаги, я вспомнил, какими словами заканчивалось то злополучное стихотворение. Голос старика, взошедшего на сцену амфитеатра в тот вечер, звучал из моих уст:

Я смотрел по сторонам, обращая внимание на разные мелочи, которые помогали моей берлоги обрести целостность, и, впервые за долгое время проживания, мне не хотелось оставаться в этих четырех стенах. Что-то начинало отталкивать меня от жизни, о которой я так много знал. Словно сами стены надвигались на меня со всех сторон, и единственное, что было в моих силах – это сбежать отсюда как можно скорее. На часах было без двадцати двенадцать, но даже время, которое шло на удивление быстро, не могло мне помешать. Я стремительно надел свой костюм, и, вспомнив, что теперь она лежит в заполненной ванной одна, опустил ее голову на дно. Накинув на свои плечи черное пальто, я выключил свет и покинул свою комнату, встретив новый день под лунным светом.