Читать книгу Античность сквозь призму иронии (сборник) - Олег Ернев - Страница 5

Асклепий, врачеванья Бог,

В почёте был. Молилась вся столица

У ног его, чтоб он помог

Здоровым быть. Сынишкою гордиться

Мог величавый Аполлон.

Что, впрочем, ежедневно делал он:

Их статуи стояли рядом,

Обласканные восхищённым взглядом

Любого, кто кидал тот взгляд

На статуи. Кидавший час подряд,

От изваяний глаз не отрывая,

То восклицал, то плакал, то, рыдая

От чувств, под ними землю целовал.

Но как-то Дионисий старший

У статуй постояв, печальный и уставший,

Такой приказ издал:

«Асклепий золотую бороду имеет.

От блеска бороды язык немеет,

Не в силах красоты той описать.

Но бороду немедля оторвать!»

– Как?! Почему?! Зачем?! – вскричал народ. —

Что сделала она тебе?

– А вот

Зачем, о эллины, взгляните

На подбородки сына и отца:

У папы гладок он, как стих льстеца,

А сын, в каком, простите, виде?

По пояс золотая бородища.

Для злых сатириков обильнейшая пища.

Они набросятся на тему, как один:

Безусый папа – бородатый сын.

Писакам лишь бы что-то осмеять.

Жаль бороды. Немедля оторвать!

Поэзия – что в ней такого?

Понятно, что основа её – слово,

И рифма, и метафора, и мысли

Желательно, капустой чтоб не кисли.

Эпитеты, сравнения и проч.

Но почему любой не прочь

Вместить своё либидо в рифмы

И не боится, как корабль о рифы

Разбиться в бурном море том,

Что мы поэзией зовём?

Ни умный критик, ни знаток, ни гений

Его не остановят: нет сомнений,

Что к гениям себя причислит он.

О, бездари, вам имя – легион!

Тот – лекарь, тот – портной, а тот – электрик,

Тот – фармацевт, а тот – сантехник,

Тот – грузчик, этот – железнодорожник,

Тот – диспансера венерического кожник.

К профессиям своим, зачем-то вдруг,

Все стали добавлять «поэт» иль «драматург».

Но более всего любой старатель

Себе приписывает: «Я – писатель».

И как-то стало всё наоборот:

Забыв, что женщина имеет женский род,

Во имя, вероятно, политеса

У нас любая поэтесса

Официально заявляет: «Я – поэт».

И от таких поэтов белый свет

Так посерел, так поскучнел, стал тусклым.

В поэзию был вход всегда столь узким,

Что – парадокс – но лишь большим талантам

Туда был вход: писателям – Атлантам.

И всё же, почему толпой

Туда стремятся все? Да вот и мы с тобой,

Читатель, мы с тобой туда же…

Уверен я, тебя не зная даже,

Что руки твои тянутся к перу,

И ты на поэтическом пиру

Выискиваешь для себя местечко,

И трепыхается твоё сердечко…

Но я отвлёкся. Дионисий-старший

Был властью наделён монаршей.

Владея всем, одним лишь не владел —

Талантом поэтическим. Но дел

Рифмаческих бросать был не намерен.

Как все бездарности, он был уверен,

Что жаждет мир его стихов.

(Я знаю, Коновалов, ты – таков.

И ты – Метёлкин, да и ты – Зайчук.

Жуются, словно каучук,

Все ваши опусы. Полезных много дел,

Но вы печальный выбрали удел

Быть бездарем и отправлять в печать

То глупое, что должно бы молчать.

Но не о вас я). Дионисий-старший,

Две тысячи стихов создавший

(верней, что под стихами понимал),

Их Филоксену-критику читал.

И Филоксен – а он талантлив был, и музам

Служил, взаимным дорожа союзом —

Тирана выслушав стихи,

Так отвечал: «Стихи твои плохи.

Всё плохо в них: и рифма, и звучанье.

Прости, но твой удел – молчанье.

Брось, не пиши – за умного сойдёшь.

Но если это ты другим прочтёшь…»

И вот однажды – этот же вердикт

На новую поэму. Нервный тик

Мгновенно исказил лицо тирана.

– В каменоломню!!! – он вскричал.

– Как странно, —

Пожал плечами правдолюб. —

Зачем ты, Дионисий, зол и груб?

Ты двадцать написал плохих тетрадок,

А как судьбу мою решать – предельно краток.

Такую краткость – да в твои б стихи.

Но, повторяю, что стихи – плохи.

На рабский труд отправлен Филоксен:

В пещерах камни он выламывал из стен,

Потом он камни те тесал.

А Дионисий всё стихи писал.

По критику соскучился. Уж больно

Любил его за ум, хоть было больно,

Что тот не льстил ему в теченье многих лет.

Вдруг он одумался? И вот поэт

Измученный, больной, с иссохшими губами

Стоит перед тираном. Тот стихами

Своими упиваясь, всё сильней

Свой голос возвышает. И синей

Его лицо от страсти и экстаза.

Красны от напряженья оба глаза.

Со лба обильный льётся пот.

Он кончил и сказал: «Ну… вот…

Тебе поэма… Что ты скажешь? Только помни…»

– Да помню. Отправляй назад в каменоломни.