Читать книгу Разнообразно об обычном. Сборник рассказов - Олег Николаевич Лузанов - Страница 7

Как начинается шторм? Туча над горизонтом предупреждает внимательного наблюдателя о приближении стаи водяных гор в сопровождении сильного ветра… и потом …ка-ак… Вот именно.

Ну-у, в грубом приближении, для формирования определённого стереотипа, сгодилось. Тучка должна быть обязательно на горизонте и желательно в закатном «кровавом» небе, маленькая такая, почти не видная. И этот штамп вот уже много лет используется в кино.

Со стороны, для того, чтобы понять логику разрушительной стихии, всё правильно и последовательно: тучка, …туча, …тучи, неторопливо, чтобы укрыться или принять защитные меры, а потом …небо темнеет, надвигается, начинается ветер: сильнее, крепче, треплет, а затем и рвёт парус. И брызги шквалом…На! В этот момент пропадает голубой цвет, та самая небесная синева, остается только серость всех оттенков, от светлого в разрывах туч, до свинцового и даже сине-черного, чтобы чётче были видны изломы молний и зарницы на полнеба где-то там… Море беспокойно вздымает над маленькой, но постепенно растущей волной один барашек, затем ещё и ещё. Потом первый, через некоторый интервал второй, третий, четвёртый…и вот он – «Девятый вал». Почти такой, как на известной картине, грозный, в белой пене, вздыбленный кулак океана, готовый разрушить, опрокинуть, потопить… Только спасительного луча света нет.

Таким образом, получается, что шторм – это благородный рыцарь, на коне, с поднятым забралом, высоко вздымающий своё копьё с прикреплённым у наконечника хорошо заметным флажком. Рыцарь бросает вызов, издалека предупреждает о своих намерениях и просчитываемыми, ожидаемыми ударами начинает бой. И конь боевой седоку под стать: топочет, не торопясь, фыркает громко – тоже предупреждает. А бой по правилам – он страха не вызывает, только неприятности в виде синячков и шишечек, но с этим мириться можно, потому как приготовились. «В буре лишь крепче руки, и парус поможет, и киль…». Так оно выглядит со стороны, во всяком случае, в песне.

Чтобы понять, что такое шторм – именно Шторм, а не качка – в него нужно попасть.

Старый лесовоз «Шенск» бороздил моря третий десяток лет и, соответственно, зим. Это был неторопливый заслуженный дедушка, сто двадцать два метра длины, четыре кармана-трюма (по два по обе стороны надстройки) и три стойки мачт, к которым тросами притянуты грузовые стрелы: к кормовым по две, а к носовой – четыре. Его задачей долгое время было: наглотавшись брёвен и взвалив на себя сверху, наверное, даже побольше, чем помещалось вовнутрь, от чего «Шенск» погружался в воду по самую ватерлинию, перемещать почти шесть тысяч тонн русского смолистого кругляка или струганных досок в любое место, где есть причал и достаточной глубины акватория, но чаще в страны Европы; итальянцы, например, очень любили разгружать «дровишки», да и шведы с немцами не брезговали.

«Шенск», загруженный так, что бортов над водой почти не было видно, благополучно пересёк Белое и Баренцево моря – не качнуло ни разу – и вошел в воды Норвежского. Тут уж океан немного покачал, но так только, чтобы понимали, что не зря древние на дно к нему Нептуна поселили – сурового вида мужчину, хмурого, даже грозного, и с трезубцем, очень конкретного – напомнил о себе.

Экипаж занимался по ходовому расписанию, но каждый день пару раз палубная команда во главе с боцманом выходила на палубу, вернее, на груз, чтобы подтягивать тросы, держащие пакеты бревен – от качки и вибрации пакеты «уплотнялись», тросы провисали и был риск, что при чуть более сильном наклоне груз «уйдет» за борт. Матросы при помощи недлинных металлических немного изогнутых палочек – сваек, крутили винты талрепов, натягивая стальные тросы толщиной в два сантиметра до состояния струны, так чтоб звенели. На следующий день тросы «слабели», и опять тянули крепкие матросские руки рычаги сваек, как колки на гитаре. Опять до звона.

Северное море было на удивление спокойно: такое бывает в начале осени… ещё разыграется, к зиме поближе, ещё покажет крутой нрав.

Алексей работал на «Шенске» недавно, и хотя уже походил по морям, но на лесовозах делал первый рейс. Парню очень нравилось на этом теплоходе – рейсы хорошие, экипаж душевный, каюты неплохие, внутренняя отделка деревом, а главное, качка очень плавная, спокойная, с большим периодом, и в каюте отдыхать после вахты – удовольствие, спальное место-то вдоль продольной оси. А то, до этого он работал на «Пионере»: надстройка в корме и кровать была расположена поперёк: головой к левому борту, ногами к правому (или наоборот, это по желанию). Только качка начиналась побольше – летаешь вверх-вниз, как на каком-то странном аттракционе, компот, выпитый за обедом, так и норовит вырваться на волю; да ещё и при каждом «завале на борт», то ногами упираешься в переборку, то головой стукаешься в противоположную – спать невозможно. На лесовозе в этом отношении хорошо: продольная качка почти не ощущается – надстройка в центре теплохода, а бортовая балует легким покачиванием слева направо, укачивает, как мама в люльке.

Когда Алексей сменялся с утренней вахты, он слышал, как третий помощник говорил капитану, что получено штормовое предупреждение. Ну, что ж, не первый раз. Теплоход двигался вдоль по Ла-Маншу, какие тут шторма, а до Биская ещё не скоро, сутки почти. Алексей пообедал и уселся с книгой за стол в каюте. Иллюминатор от воды был на высоте метров трёх, поэтому парень приоткрыл его на пару сантиметров, зафиксировав винтовым «барашком» – пусть в каюту поступает свежий воздух. Закрепляя «броняжку» парень бросил взгляд на воду – легкое волнение, редкие барашки, гребни нечёткие: «Балла два-три», – подумал парень, про себя усмехнувшись, вот оно предупреждение, где он, шторм. Опять ложная тревога. Зря только недавно Саня-сменщик заглядывал и предупреждал, чтобы закрыл «окна и двери».

Алексей углубился в чтение и вместе с героями романа смело сражался с врагами короля, естественно на стороне мушкетёров. Его романтический настрой неожиданно был прерван целой ванной забортной воды, которую Царь морей протолкнул – таки в узкую щель приоткрытого иллюминатора. По палубе сразу же поплыли тапочки, а Леха, отплёвываясь от соленой влаги, мокрый и опешивший, бросился выполнять рекомендацию по подготовке к шторму. Закрывая «броняжку» парень опять посмотрел на море – вроде ничего не изменилось – откуда этот «сюрприз»? Хотя нет, волнение стало побольше, пожалуй, уже балла на четыре, но ветер значительно окреп, срывал барашки с верхушек волн и бросал далеко, шквалом рассеивая и создавая сильный горизонтальный поток, практически дождь. Вот таким одним порывом ветра Нептун метнул в оставленную двухсантиметровую щель пригоршню воды, а Алексей получил «подарок» – почти три ведра моря – размер точный: замерен тряпкой и личным старанием.

«Шенск» подвернул и двигался уже на траверсе французского Бреста. Лесовоз уверено и не спеша, чуть наклонившись от волны влево сначала карабкался на волну, а достигнув вершины, выпрямлялся, зависал кормой и баком над водой, валился направо и правой скулой падал навстречу новой волне, создавая брызги и пену. И опять … медленно вверх… и значительно быстрее вниз. В такой обстановке выйти, чтобы в очередной раз обтянуть тросы, всё же пришлось. Только технология поменялась: боцман и старший матрос, каждый, не отходя от надстройки, держали в руках крепкие лини, которыми были обвязаны матросы помоложе, и те, что полегче массой – вот они-то и работали свайками. Получалось намного дольше, но техника безопасности требовала, да и здравый смысл тоже. Все промокли, но опять натянули тросы до звона.

Волнение по шкале …, да не важно, … усилилось ещё на пару баллов. Почти весь день «Шенск» шёл своими небыстрыми четырнадцатью узлами, только качка изменилась со сменой курса (повернули южнее), стала более выраженная. Во время приёма пищи на обеденные столы положили мокрые скатерти, чтобы тарелки на палубу не падали, и стулья прикрепили к специальным крюкам в палубе столовой и кают-компании. Однако всё равно приходилось суп наливать на самое дно тарелок, да ещё и рукой придерживать, балансируя, чтобы не пролить.

Вечером на вахте Алексей смотрел, как хорошо сформированные четырехметровые волны подходят к теплоходу справа, со стороны Атлантики и плотная солёная пена перелетает низко сидящий теплоход мощными потоками. Брызги с поверхности моря залетали на мостик, не смотря, на то, что он был от воды на высоте около пятнадцати метров.

Море штормило балов на семь, но ветер был гораздо крепче. Когда Алексей вышел на крыло, чтобы ручным анемометром провести замеры, шквал чуть ли не сбивал – приходилось придерживаться и широко расставлять ноги. Скорость ветра была больше двадцати пяти метров, и всё время увеличивалась, крыльчатка прибора напряженно гудела при вращении.

С вахты Алексей сменялся, когда «Шенск» болтало уже очень солидно; шторм ещё добавил мощи. Волнение увеличились до восьмибального, что позволяло реально ощутить силу шестиметровых волн. При движении по коридорам нужно было выбирать короткий промежуток, когда палуба становилась горизонтальной и делать быстрый рывок на четыре-пять шагов, вцепляться в поручень и пережидать до очередного выравнивания, влипая в переборки или зигзагами передвигаться, переступая по плинтусам, словно крыса какая или таракан – по-другому не получалось. Коридоры теплохода представляли собой тренажёр вестибулярного аппарата – понятия «вертикаль» и «горизонталь» являлись переменными величинами.

В помещении было душно, все броневые заслонки закрыты, металлические двери обжаты поворотными рычагами. Дневной свет, ветер, брызги, волны – это всё осталось снаружи. Внутри: холодный свет ламп, духота, прорезиненный запах сохнущей робы, вибрация и гудение судового двигателя.

Спуститься по трапу во время сильной качки – это тоже непростая задача: в зависимости от того, на какой борт крен, трап был или «спуском в колодец», или «коридором с кривым полом»; и всё время быстро менял угол наклона. По нему и так-то перемещаться не просто, нужна особая сноровка, а тут ещё и эти меняющиеся углы – риск разбиться, в момент, когда трап уйдёт из-под ног, максимален. Моряки по трапу всегда спускаются лицом вперёд, тех, кто делал по-другому, усмехаясь, называли «водолазами». Алексей, выбирая удобные моменты, придерживаясь за поручни, поспешил на нижнюю палубу, быстро перебирая ногами и спрыгивая с последних ступеней. На обед он не пошёл, решил переждать качку в горизонтальном положении. Да и желудок мог возразить.

Вечером, поднимаясь на мостик, парень чувствовал, что вот теперь шторм набрал силу: помимо килевой и бортовой качки добавились ещё и ощутимые удары по корпусу судна. А падения и взлёты стали очень амплитудными. Каждый шаг Алексей контролировал, крепко держась руками за поручни вдоль коридоров – он себя почти подтягивал, а ноги на палубе вытанцовывали замысловатые кренделя, перестав быть обычной опорой организму. Передвижения напоминало, как если бы альпинист карабкался на скалу во время землетрясения и при этом его ещё и дёргали за верёвки в разные стороны.

Поднявшись на ходовой мостик, Алексей немного постоял, закрыв глаза, чтобы привыкнуть к темноте, а затем взглянул на карту – «Шенск» выходил из Бискайского залива и скоро должен был повернуть на юг, курсом вдоль побережья Португалии. Для себя парень машинально отметил координаты: сорок три (с мелочью) градуса северной широты и девять (с минутами) градусов западной долготы.

На мостике, помимо помощников: третьего (заступающего) и старшего (сменяющегося), которые в штурманской рубке делали записи в журнал и сверялись с приборами, записывая показания, находился лично капитан. Сам. Он стоял точно в центре мостика, широко расставив ноги, и обеими руками крепко держался за выступающий край обшивки, глядя в иллюминатор на накатывающиеся валы и о чем-то напряженно думал, лицо его было встревожено. Нос теплохода описывал замысловатые фигуры под ударами волн, погружаясь в волны и поднимая белую пену, сразу же бросаемую на бак судна, как, что половина была полностью скрыта.

Алексей, балансируя телом, наклоняясь почти под тридцать градусов, подошел к штурвалу и пожал руку Юре, который стоял возле рулевой колонки, держась за неё:

– Как тут? – шепнул Алексей.

– Скоро поворачивать, – Юрий кивнул на капитана, – Нервничает. Видишь, как волна идёт. Будет точно в борт.

– Как «Феликс», держит? – спросил Алексей, намекая на авторулевого, которого матросы между собой, шутя, называли «Железным Феликсом».

– Держит пока, но рыскает сильно. Балов девять точно будет. Ладно, пойду я. Разрешите смениться, – Юра громко обратился к капитану.

Капитан обернулся, окинул взглядом обоих матросов:

– Меняйтесь, – кивнул он. И затем сразу обратился к помощнику, – Витя, что там с поворотом?

Третий помощник выглянул из штурманской:

– Александр Михайлович, сейчас определюсь и можно поворачивать.

– На какой ложимся? Сто восемьдесят два?

– Как обычно, – подтвердил «третий»

Капитан взглянул на Алексея:

– Возьми управление, пообвыкни.

– Есть, – матрос переключил рычаг на рулевой колонке, – Курс двести десять.

Управлять длинным и тяжёлым судном в шторм – это непросто. Обычно неопытные рулевые не учитывают инерцию и начинают крутить штурвал, как будто управляют электромашинкой в парке аттракционов, стараются следить носом судна за стрелкой компаса и ожидают мгновенной реакции на поворот руля. Но картушка компаса реагирует на каждый удар волны отклонением градусов на десять – пятнадцать: это что же сразу рулить? – волна через некоторое время пройдёт, колыхнув баком, и нос судна сам вернётся на прежний курс, до следующей волны. Но если не управлять – мощь океана развернёт – таки постепенно посудину, которая перед стихией равна щепке. А ещё у руля в воде есть инерция, и пока-а это само судно отреагирует… Да и удары волн непосредственно в руль, тот что под водой, на курс влияют. В общем, только опыт в помощь. Но у каждого теплохода свой характер. Когда – то давно другой теплоход, на котором приходилось походить Лёше, за непредсказуемость поведения при резких поворотах был в народе прозван «Фантомасом», хотя, конечно же, у него было нормальное название.

Алексей, держа руки на штурвале, и стараясь удержать равновесие при сильной качке, недолго понаблюдал, куда уводит нос и насколько поворачивается картушка при крене, затем немного повернул руль.

– Ну, как почувствовал? – спросил капитан, не оборачиваясь, так как всё ещё разглядывал атакующие валы.

– Вроде нормально, – подтвердил Алексей, – слушается.

– Витя, – громко позвал «мастер» штурмана, – что там со временем?

– Можно поворачивать, – отозвался «третий»

– Курс сто восемьдесят два, – четко произнёс капитан.

– Понял. Сто восемьдесят два,– отрапортовал рулевой и повернул штурвал.

Секунд двадцать ничего не происходило, но затем нос пошел влево и тут же в правую скулу «Шенска» океан нанес мощный удар тяжёлым валом – нос переместился скачком, а сам теплоход начал валится бортом к подошве волны. Алексей едва не упал, настолько большим стал наклон. Капитан также напрягся и уперся рукой в стойку возле иллюминатора. В штурманской рубке что-то упало, а Виктор чертыхнулся.

– Что там, – спросил капитан, – что упало?

– Лампу зацепил. Нормально всё, – ответил штурман,– Леша ты резко не закладывай, а то перевернёмся.

– Я не резко, лево десять положил, – оправдывался рулевой, – но волна ударила.

– Что на курсе?– поинтересовался капитан.

– Держу сто восемьдесят два, – Алексей смотрел, как картушка мотается от цифры «сто пятьдесят» до «двести десять».

– А с креном как?

Виктор аккуратно, держась за что только можно, добрался до места рулевого и включил лампочку над кренометром:

– Тридцать семь градусов.

– Да, неплохо закладывает, – буркнул капитан.

А в это время справа накатывал очередной вал. Набрав силу в открытом океане, подгоняемый ветром, гребень высотой был почти вровень с мостиком и тянулся в обе стороны докуда доставал взгляд. Или это так казалось потому, что ночь, а ночь искажает размеры предметов. Как бы то ни было, но «Шенск», только успев выровняться, максимально упав к подошве волны, уже снова начинал валится налево, поднимая правый борт. Вал напирал, грозя накрыть. В иллюминаторах левого борта небо исчезло – только бушующее море. А справа… стена неумолимо надвигающейся опасности. От напора воды корпус судна стонал и был готов переломиться. Когда создалось визуальное ощущение, что мачты проткнут волну и в это отверстие нырнёт в глубину весь теплоход, капитан, цепляясь за стойку и стараясь удержаться на ногах, обернулся к рулевому:

– Сколько крен?

Алексей обернулся к прибору и присмотрелся:

– Тридцать девять.

В этот момент теплоход правым бортом завалился вправо, и пополз под накатывающуюся волну.

– Крен?! – крикнул капитан.

– Сорок один, – Алексей увидел, как стрелка совсем немного не дошла до красной черты, буквально пару делений.

– Александр Михайлович, – штурман повернул голову от радара, в котором он рассматривал береговую линию, искаженную штормом, и старался определиться с местоположением, – может поменять курс? Сейчас завалит.

Очередная волна, которая довела стрелку кренометра до красной черты, но не позволила пересечь её, окатила теплоход мириадами брызг, ускорила решение капитана:

– Держи на волну, – распорядился он, – как увидишь вал, крути штурвал на него.

– А курс? – спросил Алексей.

– Какой, на хрен, курс? На волну… право полборта!

Алексей повернул штурвал, но теплоход пропустил ещё один удар разозлившегося Нептуна.

– Крен сорок два, – доложил рулевой, – руль вправо пятнадцать.

Пережив ещё один сильнейший удар «Шенск» начал поворот направо и через несколько минут картушка колебалась возле цифры «двести двадцать».

– Пока так держи, – распорядился капитан, – но смотри на волну, хотя … так вроде нормально.

Высоко поднятый нос судна нырнул в надвигающуюся волну, брызги ударили в иллюминаторы. Корпус завибрировал – гребной винт «хватанул» воздух. Гребень волны, разрезанный надвое форштевнем теплохода, прошел вдоль всего корпуса на уровне мостика. А старый лесовоз уже встречал новый вал…

– Вот же гадство, – ругнулся Виктор, – это мы попали не по мелочи. Как считаете, Александр Михайлович, какая сила? Волны, вон, метров по двенадцать.

– Ну, двенадцати нет, – прикинул капитан, – но шторм крепкий. Я в таком давно не был. Груз бы не потерять. Алексей, что там с креном?

– Сейчас двадцать девять показал.

Возле двери выхода на правое крыло, на стене заморгал красный огонёк вызова. Виктор снял трубку и, послушав, обратился к «мастеру»:

– Из машины звонят, течь в первом трюме. Уже семьдесят сантиметров.

– Насосы включили?

– Работают. Как бы не было больше. Что делать – то будем. Может к берегу?

Капитан осматривал волны, бьющие в нос и молчал.

– Александр Михайлович.., – начал штурман.

– Какой к берегу… Ты слепой? Только на волну. Дай трубку. Алё, машина. Что там у вас? А активней качать не можете? Другие трюмы как? Ладно, контролируйте. Обороты сбавьте до среднего. Повесь, – капитан передал трубку Виктору и спросил рулевого – Сколько крен?

– Двадцать восемь последний, – ответил Алексей.

– Хорошо. Пока так пойдём. Поставь на автомат и пройди по помещениям, посмотри как обстановка.

Алексей, помогая себе руками, «крабиком» начал обходить палубы. В коридорах всё было нормально, но вот в кают-компании на полу лежали осколки от разбитых чашек, которые были сорваны с крючков-подвесов – придётся с утра Наташе-буфетчице поработать. На камбузе кок, старый морской волк, заблаговременно, всё, что могло упасть, сложил в раковины моек, включая разделочные доски и ножи. Вахтенный обошёл все помещения – всё в норме, закрыто, обжато, течи не видно, хотя запах сырости… но куда без него.

Поднявшись опять на мостик, Алексей остановился возле карты, чтобы оценить пройденный путь. Обычно по спокойной воде теплоход, в зависимости от течения проходил около шестидесяти миль за четыре часа вахты; сегодня за последнюю вахту пройдено около десяти и последняя точка штурманом была поставлена правее проложенного курса, то есть координаты почти те же: сорок три северной и девять западной (с хвостиками). Алексей посмотрел на приборы, особенно его порадовал курсограф – за время пока парень стоял на руле начерченная линия была гораздо более ровная, чем сейчас, когда управлял «Феликс» – вот оно мастерство. Парень довольно усмехнулся, гордый собой, и зашёл на ходовой мостик. Капитан стоял всё также, в центре, на груз посматривал; вид у него был уже более спокойный. Ну, правильно: курс изменили, бортовая качка уменьшилась, и хоть течь открылась в трюме, но насосы пока справляются. Виктор приник к тубусу радара и крутил ручки настроек, определяя очередную точку места.

– Как внизу дела? – обернулся к вошедшему матросу капитан.

– Александр Михайлович, всё нормально, только в кают-компании чашки разбились.

Не дождавшись указаний Алексей, коротко взглянул на работу авторулевого, занял место возле стойки машинного телеграфа с левого борта и стал смотреть вперёд, стараясь увидеть препятствие или огни, но видел только огромные волны встречающие «Шенск» ударами. Рядом на переборке располагалась радиостанция. Через некоторое время из динамика раздался слабый голос: «Мэй дэй, мэй дэй…». Парень повернулся капитану… А капитан… или от усталости, или от шума шторма на слышал сигнала.

– Слышу сигнал по рации, – громко доложил матрос, – похоже, помощь просят.

Капитан и штурман подошли поближе. Виктор повернул ручку громкости. Точно. Вызывала яхта. Сигнал был слабым, часть слов терялась, радиостанция, наверное, была маломощная, но общий смысл разобрать было можно: «Спасите, терплю бедствие, потерял ход, волны заливают, нахожусь…»

И вот тут Алексей разобрал знакомые «сорок три северной широты» и «девять западной долготы». Затем далёкий голос по-английски стал говорить о том, что вышли из порта Рибейра на прогулку и не успели вернуться до шторма. И снова: «Мэй дэй». Даже не говорил он, а кричал, но сигнал был плохой, слабый, прерывался…

– Тонет кто-то, – констатировал Виктор.

Капитан молчал.

Алексей решил подсказать:

– Это же где-то рядом, координаты наши. Может фонарем по морю посветить?

Капитан молчал и смотрел вперед, на накатывающие ряды волн.

– Александр Михайлович, – рулевой смотрел на капитана, – координаты рядом.

– С чего это вы решили? – официальным тоном спросил капитан.

– По карте посмотрел.

– А это ваше дело на карты смотреть? Станьте-ка снова на руль.

Алексей удивился такой реакции, но подошел к штурвалу и переключил управление на «ручное». А Виктор ничего не сказал, быстро взглянул на «каменное» выражение лица капитана, отошёл в штурманскую рубку и склонился над картой.

Океан продолжал испытывать старый лесовоз и его экипаж на прочность. А сигнал из радиостанции больше не был слышен…

Только свист ветра, удары волн, шум пены, да постанывания корпуса «Шенска». И внизу, в машинном отделении, натужно работал на повышенных оборотах насос, который выкачивал воду из первого трюма. Лесовоз боролся с очередным в своей долгой жизни штормом.

За ночь ветер ослабел, волнение поутихло. Утром решились выйти на палубу, пять-шесть баллов совсем не пугали. Вместе со старпомом (сразу после вахты) пошли боцман и Алексей, снова заступивший на мостик к рулю, но рулил «Феликс». Сразу увидели трещину опоры, подпирающей надстройку, во внешнем коридоре правого борта.

– Ничего, подварим, – боцман подмигнул, – мелочь.

– Там ещё в первом трюме течь, – вставил своё слово Алексей.

– Насос справляется, – вступил в разговор старпом, – после Гибралтара зайдём, наверное, в Сеуту, посмотрим. А может, и так до Соренто дотянем. Главное – шторм заканчивается.

– Да, уж, – поддержал боцман, обходя надстройку с кормы на левый борт и осматривая места возможных повреждений, – такой штормяга. Ураган! Вот потрепал. Пожалуй, все десять баллов.

Старпом и матрос следовали за ним.

– Хорошо, что курс на волну держали, – сказал старпом, – а то могли запросто…

Старший помощник, даже не закрыв рот, молча и медленно шел по коридору левого борта, осматривая открытые балки и торчащий утеплитель на месте сорванного подволока.

– Не хрена себе, – присвиснул боцман, – метров шесть железа вырвало. Стоять. Осторожно, борта нет.

Алексей посмотрел на то место, куда указывал боцман – отсутствовало не менее двух метров фальшборта возле главного трапа.

– Это что же за силища, так металл вырвать. Там же сталь миллиметров шестнадцать или больше и сварка, – удивился матрос. – Это, наверное, когда нас на критический угол завалило…

– Да уж, мне капитан говорил, – кивнул старпом, – одного градуса не хватило…

– Что, паря, в штанишки не намочил? – боцман бодро хлопнул Алексея по плечу.– Вот оно как бывает. Видел раньше настоящий шторм? Ну, ничего, в порт станем – всё починим, а пока нужно этот проход закрыть. Да… и матросам сказать, не забыть бы, тросы обтянуть…

Экипаж опять заработал по ходовому расписанию в обычном режиме.

Ветер насвистывал лихую песню, про то, как гонит тучи, поднимает огромные волны и опрокидывает корабли, а океан глухо подпевал ему, ударяя гребнями волн в борт теплохода. Радиостанция молчала.