Читать книгу Собрание стихотворений. В 2 томах. Том 1 и 2. - Олег Юрьев - Страница 6

К тебе, о господин потомок достоумный,

Со дна сумрáчных дней глас подтянувши шумный,

Я обращаюся со дна сумрáчных дней,

Что мглы частичками, чем дуростью скудней.

Конечно ж, неумно в иное поколенье

Применным временам хулу иль похваленье

Окольно потащить, чтоб кто-то там, взыграв,

В большом учебнике подправил парагрáф,

И, в школьника вперив мизинец волосатый,

Все новости сии – фамилии да даты —

Долбил несчастному не чая от юнца

Ни слуха впóлуха, ни веры до конца; —

К тебе я не затем. – Опасные забавы

Мешаться в суд богов, хоть даже и неправый… —

Аз признан подлецом, а Я святым… Стиха

Не дам к свидетельству, что это – чепуха,

Что оба – Аз и Я – столь вне существованья,

Что встанут в ложны им все истинны прозванья.

Замечу все ж таки: меня уж не найдешь

Меж полагающих, что оком обоймешь

Тем более, чем далее отыдешь… —

Всё, может так это… но сам, любезный, видишь:

Все эти мудрости – не к нашей широте:

Во мгле предутренной чуть что-то видят те,

Что в сад спускаются…: деревьев уплотненье,

И матовой луны тяжелое роенье,

И что-нибудь еще… С крыльца же своего

Во мгле предутренной – не видно ничего.

На дне сумрáчного, предутренного сада

Есть мреющий огонь, – огонь полураспада, —

И мне достаточно, и боле, чем хочу,

Я замечаю черт. – Однако же молчу!

И не единственно из недоверья к зренью

(Грача и соловья я различу по пенью!) —

Но образ времени есть заговор грачей!

Декабрь сейчас… Коль голос, так ничей,

Ни даже ни грача, а так… оттаяв в льдине,

Без уха и без рта звучит в александрине.

Но я, я не могу и слышать о комплоте

Отродья хамского, по собственной охоте

Вертящего рули у памяти людской.

Мне – голосу во тьме – нет нужды никакой

Ни в важном улю-ли подземного писачки;

Ни в говоре вола, с казенной сыта жвачки;

Мне гадостны равно «на-пра…» или «на-ле…» —

Десницу и шуйцу как различишь во мгле?

Послушай-ка, о сын веков достолюбезных,

К тебе я не вознес ни пеней бесполезных,

Ни робости больной, ни гордости больной!

Вот и декабрь… И ветер, как шальной,

В тумане рыская, на миг его прорезал,

И странствующий глас, плодоносящий жезл —

Единственный побег сумрачных дней моих

Возник перед тебя. И всё, и ветер стих,

И в хмаром облаке опять мой сад сокрылся, —

Я бился, ты ж – вникал, но смыслу не добился…

И снова проглотил двойной горящий мрак

Мой не звучащий звук, твой не смотрящий зрак.

Всех… всех первенцев от наших очагов,

Всех… всех пасынков богоугодных пазух,

Не сделавших еще своих шагов

Из наших рук в верблюжью супесь азбук;

Всех… всех кáтящих в взволнованной земле

Всех… всех на свете тыльных плоскогорий,

Чьи волны, остановлены в золе,

Молчат среди пылающих уголий;

Всех… всех кáтящих бездонную ладью

Всей… всей тьмою на неимоверных веслах…

И бронзовые горны улю-лю

Кричат из облаков молниеносных.

Там ветер и ветер в зияньях,

Где листия дулись горой.

Деревья в кривых одеяньях

Сносили свой женский покрой.

И что же в сюжетах природы

Для поздних ее сыновей,

Когда б не постылые годы,

Летящие из ветвей.

В пугающем звучанье совершенном

Мне жить и жить… и что же из того,

Что тычется камышинка коленом

В ложащееся звука существо.

Пускай ее… Морская черепица,

Теснясь и падая, и вот! – стоя,

Накрыть мой дом недвижным махом тщится,

И защитить от мшистого копья.

Я ль не летел в соленой колыбельке

От бережка до бережка земли,

А голос, расширяющийся в Бельте,

Звукоубивство чествовал вдали —

И вот я здесь: камышевые дула

И мышцы волн воюют, и в бою

Нет звука всё. Одно зиянье гула

Пустой волной качает жизнь мою.

Эх, осталось бы у нас чутку денежек

С тех орешек золотых, что лущим,

Мы бы сóзвали в свой дом красных девушек,

Красных девушек и красных мужчин.

Ну а те уж бы зашли бы, не чванились

Перед тьмою, что, сияя стеклом,

Опускается на пол – всеми швами вниз,

Но храня еще исходный наклон.