Читать книгу Страх тени. Грань, за которой вы найдете свою силу - Олеся Стрельникова - Страница 2

Мы привыкли все в жизни делить.

⠀

Черное – белое.

Мое – твое.

Нравится – не нравится.

Плохое – хорошее.

⠀

А что, если можно по-другому? А вдруг можно жить в полном принятии и согласии с тем, что происходит? Даже с самым трагичным, тяжелым, несправедливым, травматичным.

Но внутренние демоны – наша тень – сопротивляются этому: ведь они питаются нашими внутренними драмами, болью, сопротивлением и разочарованиями.

Мы не обязаны чувствовать внутри полное согласие и мирить между собой разрозненные части.

Мой посыл примириться с тенью адресован исключительно тем, кто устал от внутренней борьбы и решил выйти за границы дуальности.

Мне бы хотелось сказать, что с момента, как мы принимаем решение перестать находиться во власти тени, жизнь становится безоблачной и спокойной. Но не могу, потому что это не так. Потребуется время, часто очень продолжительное, чтобы пройти в подземелье внутреннего мира и познакомиться с чудовищами, которых мы вытеснили из своей психики и сознания. И самое трудное – их придется лучше узнать и даже полюбить.

В сказке «Красавица и чудовище» больше правды, чем вымысла. Потому что если вы найдете мотив, мужество и смелость открыть двери подземелья, чудища превратятся в прекрасных принцев и принцесс. Они станут вашей силой, опорой, поддержкой и бесценным ресурсом.

Мои личные истории, как правило, вызывают много сочувствия. И это хорошо! Ведь мы люди, и нам свойственно чувствовать сопереживание и эмпатию. Но больше всего я хотела показать, что тяжелые истории, которые я проживала в своей жизни, я научилась трансформировать. Они на самом деле стали для меня топливом, благодаря которому я двигаюсь вперед.

⠀

Если бы я вернулась в точку своего рождения и смогла решать, какой сценарий жизни у меня будет, я бы не колеблясь выбрала этот. И день за днем прожила свою жизнь заново.

Очень много историй связано с моей мамой, потому что мы неразрывно соединены с нашими родителями. Мама одной из первых читала мои воспоминания и каждый раз просила прощения за то, что «стала причиной моих страданий».

Но это не так! Я и только я выбрала эту жизнь, в этом я свято убеждена. Просить прощения больше не требуется. И не только потому, что я давно работаю над тем, чтобы отпустить боль, и многое осталось позади. Да, еще не все процессы завершены, но я уверена, что иду в нужном направлении. Я испытываю в своем сердце безграничную благодарность и к своей семье, и к самой себе. Прощение нужно там, где есть вина. В моей истории ее нет. Больше нет. Но есть любовь и принятие.

Я раненая, взбалмошная, непостоянная, боязливая, обидчивая, злопамятная, требующая к себе много внимания. И если такой человек, как я, смог пройти по всем темным углам души и познакомиться с отвергнутыми частями, значит, сможет любой!

Солнце обжигало плечи, жидкую листву деревьев, стены домов. Асфальт плавился под моими шагами. Проезжавшие мимо машины отдавали глухими протяжными звуками в голове. Пот ручейками струился по вискам и телу. Я словно шла и не шла, путая реальность и мир мыслей.

– Эй, девичка, иди сюда! Будет очинь корошо! – пять или шесть голосов посылали в мою сторону набор неприличных фраз и приглашали присоединиться к чужому празднику жизни.

Я остановилась, внимательно посмотрела в их сторону и начала в истерике выплевывать в группу парней все бранные слова, которые были мне знакомы. Взгляд метался в поисках камней, которыми я могла бы их дополнительно забросать. Рисковая затея для двадцатилетней голубоглазой девушки. На улицах Самарканда подобное могло обернуться трагедией, но группа самоуверенных парней повела себя нестандартно: они просто замолчали, как будто кто-то нажал в их головах кнопку «Стоп».

Какое-то время я продолжала что-то кричать про ослов, дураков, идиотов и всех известных мне отвратительных персонажей, а потом, обессиленная, села под деревом, обхватила колени руками и тихонько завыла.

2 сентября 1992 года я впервые в жизни по-настоящему испугалась. И не эта сцена поселила во мне неведомое доселе чувство. После многочасовых поисков я нашла в больнице свою маму. Бледные губы что-то бессвязно шептали, и я понимала, что ей невыносимо больно. Врач на бегу что-то буркнул про раздробленный позвоночник, сломанные ребра и кости, сложную операцию – и умчался дальше. А я смотрела в обезумевшие от страха и физических страданий глаза мамы и не понимала, что мне нужно делать.

До этого дня ничто не могло меня напугать. Несмотря на юный возраст, я не боялась встретиться со смертью, страданиями, неизвестностью, голодом, предательством или потерями. Я несколько раз тонула, убегала с четырнадцати лет из дома, ночевала на кладбище и в подвалах, лежала в больнице в коме, выжила после насилия и избиений, была изгнана из отцовского дома. Бесстрашие было выбито виртуальными буквами на моем лбу. Казалось, что каждый день я играла с жизнью на выбывание, но меня ничто не брало.

Во всем этом безрассудстве только два человека на всей планете всегда ждали меня дома – мама и младшая сестра Лена. Я уже писала про их безграничную любовь и непостижимое принятие меня в своей книге «Сияние тени». И я уверена, что причина того, что на тот момент я все еще была жива, находилась исключительно в их безусловной вере в то, что все в итоге у нас будет хорошо.

И вот в жаркий узбекский день передо мной лежал беспомощный человек. В одно мгновение жизнь победила в нашем споре, и я решила остаться. Фактически, у меня не было выбора, я стала мамой для своей мамы и десятилетней сестры. И эта внезапно навалившаяся ответственность по-настоящему напугала меня. Было ужасно несправедливо, что кто-то смеялся, ходил, ездил, жил. А где-то лежала в невероятных страданиях родная душа, любовь к которой я вдруг ощутила с такой силой, что она сносила внутри меня остатки спеси и эгоизма.

Эти дни стали самыми трудными для нас всех. Два месяца мама провела в больнице, и все время я находилась рядом. Днем я была маминой сиделкой, а ночью спала на ее кровати, свернувшись калачиком около неподвижных ног. Рядом стоял стул, чтобы я не упала. Об этом хочется говорить. С каждым рассказом я словно освобождаюсь от кошмаров тех дней. От стонов умирающего на соседней кровати ребенка. От затухающего с каждым днем взгляда молодого мужчины, которому удалили опухоль головного мозга, но он стремительно мчался в мир предков. А его жена уже не находила в себе сил улыбаться и подбадривать его и была похожа на тень. Каждое слово вытаскивает из меня кусочек безысходности, проживаемой нами в те два месяца, и мне становится легче дышать. От той боли я до сих пор не освободилась.

Но внутри поселилось и другое чувство. За всей новой жизнью, заботами и адской усталостью стало прорастать семя вины. По ночам я пряталась в больничных коридорах и в темноте продолжала выть так же, как под тем деревом – беззвучно, протяжно и полностью отдавшись этому порыву. Это была единственная возможность выпустить из себя страх. Но вина не уходила. Она врезалась с каждым днем все глубже и глубже в мое восприятие мира, в мое присутствие и в понимание того, кто я.

«А как бы все было, если бы я была другой?!» – возникали тысячи подобных вопросов.

Мы выживали в те дни. Мама пыталась справиться с безумной болью. Я искала способы найти деньги. Многие помогали нам, даже те, на кого я совсем не рассчитывала. Надо было не сломаться, хотя мы периодически были на грани.

И иногда я ломалась. Я не выдерживала. Я уходила из дома зализывать раны, а через несколько дней возвращалась еще более озлобленная и уставшая.

Рядом с мамой были ее мужчина и десятилетняя Лена (боже, я до сих пор рыдаю, когда думаю, сколько выпало на долю этого ребенка). Соседи тоже помогали, но их сочувствие из-за груза, который свалился на плечи двадцатилетней девушки, очень быстро перешло в осуждение за все ее выходки.

Я же все глубже запутывалась в замысловатых лабиринтах души. Поиски способа, как освободиться от сжирающего изнутри чувства вины, больше уводили от истины и от родных. Все темные части моей личности объявили бунт проснувшейся любви и стремительно поглощали мою душу. Я видела только один выход из состояния страха и вины за случившееся – топить все в алкоголе.

И появился еще один страх.

Страх себя.

Страх того, на что я способна.

Две операции и вердикт, что мама не будет ходить, клиническая смерть и молодой доктор, убравший простыню с маминого лица в решимости вытащить ее с того света (и вытащил ведь, а я даже не помню его имени). Моя повторная поездка к папе в Москву и опять изгнание из его жизни. Провалившаяся затея с продажей скрипки ученика великого мастера Страдивари 1715 г. За три года я прожила несколько жизней, сделала все, чтобы помочь своей семье, и уперлась в глухую непробиваемую стену в решимости поставить жирную точку в этой драме с прозаичным названием «жизнь».

В двадцать три меня опять спасли и зашили вены. Еще не сняли швы, а я уже продумывала новый план, как завершить начатое. Мама с сестрой были за тысячи километров от меня, я временно жила на кухне у какой-то бабушки и не видела ни одной причины продолжать бороться. К сжирающей вине за то, что случилось, добавились бессилие и тотальная обреченность.

Борьба с собой и уж тем более с миром стала неважной. Никто не мог помочь мне избавиться от страха и осуждения себя. Откровенно говоря, и спросить было некого. Я написала стихотворение, которое начиналось со строчек «У кого сил просить: у Бога или у Сатаны…», и закончила приготовления к важному последнему дню моей жизни. В приподнятом настроении я шла по улице, грызла зеленое яблоко и впервые за долгое время радовалась. Скоро все должно было закончиться, а значит, наступит долгожданная свобода.

– Вы верите в Бога?

– Вы мне?

– Да! Вы верите в Бога?

– Нет, конечно, – я захохотала от комичности и абсурдности вопроса.

Меня не пустили в храм без косынки, когда душа искала место для молитвы, и с этим персонажем я решила завязать навсегда.

– А вы читали Библию?

– Откуда вы знаете? Я несколько дней назад нашла ее на балконе, только ничего не понимаю. И, если честно, считаю ее дурацкой сказкой.

При других обстоятельствах я бы ни за что не продолжила этот разговор. Но когда нечего терять, можно позволить себе немного баловства. Впервые за долгое время кто-то искренне стал спрашивать о том, что со мной происходило. Я не рассказала подробности, но с последним днем решила повременить. В конце концов, несколько дней ничего не решат.

Случайная встреча с символичным яблоком в руке, в отличие от общеизвестной трагедии в райском саду, обернулась спасением для меня и моей семьи. Впервые я смогла рассказать кому-то про себя все. Я доставала самые стыдные эпизоды и раскладывала их перед людьми, ожидая, что сейчас-то они поймут, кто я, и воздушные замки рухнут. И у меня был запасной план. Но никто меня не осуждал. Казалось, я избавлялась от страха и вины, взгляд исподлобья постепенно становился открытым, а в сердце часто что-то расширялось так, что мне хотелось обнять весь мир.

После наших телефонных разговоров мама прислала книгу о вреде наркомании. Поверить в то, что я отказалась от драмы и разрушительных шагов, даже при ее вере в меня было трудно. Я же наслаждалась осознанием того, что великий Бог и Творец этого мира принимает и любит меня со всеми моими вонючими потрохами.

Новые друзья помогли найти деньги на мамину операцию. Через несколько месяцев я перевезла в Москву маму, а спустя год – и сестру. Там же я встретила самого удивительного человека в жизни – моего мужа, и у нас родился сын. Все обрело смысл, и я была почти счастлива. За исключением одного – я так и не смогла принять себя. Я принимаю себя сегодня, спустя двадцать пять лет, посвященных этому. И теперь я готова поделиться своим опытом.