Читать книгу В барханах песочных часов - Ольга Александровна Коренева - Страница 11

Леночка, как и обещала, пошла ночевать к родителям. Дождались отца и сели пить чай втроем на кухне, заставленной цветами. Куда ни посмотришь – везде в ящиках, в горшках, банках цветы, цветы… От тесноты повернуться некуда, но все равно замечательно. От политой земли пахнет настоящим летом…

– Ну как, Леночка, без мамы с папой живется? – спросил Трошин и, не дожидаясь ответа, заговорил на совершенно другую тему. – Представляешь, что они пишут о Горбачеве?! Ну и дела-а! Все возвращается на круги своя.

Он развернул газету и громко прочитал: «… Когда Михаил Сергеевич произносил с трибуны приветствие, тучи на миг разверзлись, показалось солнце, и прозрачный яркий луч осветил…»

– Ха-ха, – невесело всхохотнула мама, – я же тебя предупреждала, Саша, что Россию перестроить невозможно, и зря ты с этими демократами связался. Боб тебе то же самое говорил.

– Я не связался, а это мои убеждения, Ирочка, а Боб неисправимый «совок». Я его тоже люблю, но иногда меня просто коробит от его прокоммунистических прожектов. Сначала – коммунизм только лишь для партийной верхушки, а теперь и демократия только лишь для них? Нет, на сей раз дудки, хлопчики! Народ в дерьме, и вы пожалуйте туда же, уважаемые руководители страны.

– Саша, ты хоть с дочерью поговори, все-таки у нее новая жизнь началась, – с укором перебила мужа Ирина Николаевна, – а то уже мухи дохнут от политических разговоров.

– А что спрашивать, – спохватился Трошин, обнимая дочь за плечи, – я и так вижу, что прекрасно она себя чувствует в новом качестве. Так ведь, Леночка? Мужика такого отхватила, золотого в прямом смысле. Мы с тобой с общаги начинали, да по коммуналкам намучились, пока эту квартиру получили, а Леночка сразу – в боярские палаты. Мо-ло-дец! Кстати, Леночка, поставь немедленно квартиру на охрану, а то в Москве такое творится… У меня есть секретные сведения, что к концу этого года каждая третья столичная квартира будет ограблена. Так-то вот.

Он поцеловал Леночку и ушел в свою комнату. Вскоре оттуда послышалось пощелкивание пишущей машинки. Леночка любила засыпать под эти мягкие звуки. Иногда она даже, как ей казалось, угадывала слова, которые складывались из ритмичных щелчков. На этот раз, лежа под одеялом и прислушиваясь к постукиваниям машинки, она составляла шкодные предложения: депутаты все мерзавцы, аморальные уроды. Из-за них в России негры обижают белых женщин извращениями секса и неверием в любовь музыкантов и актеров, журналистов и поэтов, и художников Арбата, и плохих учеников, и…

Ночью был салют. Бум! – раздавалось за окном. – Бум-бум-бум! Стены мигали разноцветными бликами, по полу бежали тени. Гулкие проемы окон вдруг всплескивались переливчато, сыпя яркими брызгами, и снова замирали. Это огромные праздничные люстры падали с неба на темный, угнетаемый нехорошими предчувствиями и совсем непраздничный город. Но все равно салют был роскошный!

Резкие перемены в жизни Леночки не в лучшую сторону отразились на ее сноведениях. Вот и в эту ночь ей наснилось муть какая-то: она гуляла возле Белого Дома по фосфорецирующему зеленоватому снегу, наверное, от него исходила радиация. Леночка боялась поскользнуться, чтобы не упасть и не коснутся руками этого снега. Вдруг она увидела, что по набережной скачет кенгуру, а следом бегут вооруженные автоматами чернокожие парни, похожие на латиноамериканских наемников из телепрограммы «Время». «Ну, блин, сафари устроили, – подумал Леночка, – неужели они не знают, что у дверей Белого Дома охота запрещена?»

Парни, словно услышав ее мысленное обращение, резко остановились и стали целиться прямо в нее. Она зажмурилась и в страхе проснулась.

– Тьфу ты, кошмар какой, – пробормотала она, приподнявшись, и посмотрела на часы.

Было девять утра. «Не хватало еще, чтобы эти Янкины негритосики мне теперь сны кошмарили» – раздраженно подумала Леночка. Она глубже зарылась под одеяло и снова заснула.

За обедом она рассказала свой сон и спросила, что бы это могло означать, если растолковывать по соннику.

– Воскресный сон сбывается до обеда, – блестнул эрудицией отец.

– Да, сон, конечно, нелепый, – с интересом включилась в разговор мама, – но жизнь, вообще-то, еще абсурднее. Мне, например, наша давнишняя поездка с твоим отцом в Прибалтику вспоминается теперь, как полет на Луну. Никак не могу отделаться от этих навязчивых воспоминаний, а ведь это даже не заграница. Я даже, когда Прибалтику по телеку показывают, не могу оторваться от экрана. Там нам было с тобой очень хорошо, Саша, – добавила она, нежно взглянув на мужа. – Тогда и в мире, и между нами еще не промчались ураганы всякого… Наверное, я создана для той жизни, как в Литве…

– У тебя в жилах наверняка есть прибалтийская кровь, это психологи запросто сегодня объясняют, так сказать, научно все уже обосновано, – сказал Трошин.

– Нет, Саша, никакого зова крови на свете не существует, а есть лишь зов хорошей жизни. Человек всегда ностальгически тянется к прошлому, в котором ему было хорошо . Вот ты сам обрати внимание на чашку, из которой ты чай пьешь, – добавила Ирина Николаевна.

–Что тут такого? – удивился Трошин.

– А то, что я тебе всегда ставлю чашку с целой ручкой, а ты достаешь эту с отбитой ручкой. А за что ты ее любишь? Вспомни?

Трошин нежно погладил битую чашку по бочку, и грустно улыбнувшись, сказал:

– Конечно, помню, Ирочка. Когда я давным-давно в первый раз тебя поцеловал, этот твой ухажер Сережа, на твоем дне рождения это было… Так этот растяпа от ревности аж чашку выронил. Горячим чаем облился. Все бросились его вытирать, и никто не заметил, как мы поцеловались еще раз. Точную я картину восстановил? – самодовольно щелкнул пальцами Трошин.

– Вот видишь, Саша, за это и любишь ты свою чашку. Она тебе напоминает о первом нежном чувстве ко мне. А ты говоришь о какой-то генетике…

В это время в прихожей раздался звонок.

Боб явился как всегда без предупреждения и с подарками.

– Боже, как мне надоел Париж! Как я соскучился по Москве! – воскликнул он с порога. О, и молодая жена здесь! – обрадовался Боб . – Скучаешь уже по муженьку? – добавил он игриво.

– Да нет, Боб, – весело ответила Леночка, – муженек для меня как подруга. Сначала с подругой интересно, потом к ней просто привыкаешь. Может, я его уже разлюбила?

Боб глубокомысленно потер свои залысины и наставнически произнес:

– Нет, Леночка, так нельзя. Нечестно. Твои родители этого не перенесут. Да и Влада жалко.

– Не слушай ты ее, старина, – вставил Трошин, – она сегодня у нас под впечатлением своих фантастических снов находится.

– Женские сны, это очень любопытно, – согласился Боб. – Женщины долго помнят свои сны и даже продолжают наяву, в определенном смысле, переживать их. У мужчин все проще: их сны по утрам тяжело встают с края постели и уходят в небытие.

Пока муж и дочь развлекали гостя, Ирина Николаевна вновь накрыла стол, только уже в гостиной.

– Прошу к столу, – позвала она всех, – отметим очередное явление Боба с другого конца света.

За столом Боб похвастался недавно опубликованной своей статьей в «Правде», занявшей почти целый разворот. Статья называлась «Осторожно! Цепные псы перестройки сорвались!»

– А, так это ты! – воскликнул Трошин. – Как я сразу не врубился, что Б. Борисов, это Борис Божмеров. Ты, по этой статье, мой идейный противник получаешься, Боб. Вообще, странно, казалось бы, тебе-то в первую очередь надо плюнуть в коммуняк, а ты наоборот их поддерживаешь.

– Я над схваткой, Саша, – уточнил Боб, многозначительно подняв указательный палец. – На цивилизованного человека не должны оказывать влияния никакие догмы, будь то коммунистические, демократические либо иные. Я считаю, что основным мерилом целесообразности любой политической идеи должно быть благополучие народа. Слава богу, вековой опыт человечества тут на моей стороне. А вообще-то, давайте сменим пластинку, все это мне до чертиков надоело. Надо большую часть своего времени занимать мыслями и разговорами на тему «Любовь, секс, дети, цветы, мороженое». Вот так надо свои мозги разгружать!

– Менять «пластинку», так менять, – лукаво блеснув глазами, сказала Леночка, – интересно, как во Франции относятся к групповому сексу? – спросила она совершенно серьезным голосом.

– Ну ты даешь, Ленка! – засмеялся Трошин, а Ирина Николаевна только головой покачала.

Но Боб не из тех, кто за словом в карман лезет, и кого можно смутить подобными вопросами.

– Айн момент, господа! – воскликнул Боб. Он встал из-за стола, прошел в прихожую и вернулся со своим кейсом. Открыв его, он извлек из бокового кармашка какую-то маленькую розовую штуковину, поместившуюся в его ладони, и стал ее заводить как детскую игрушку, вделанным в основание ключиком.

Все с любопытством ожидали, что же будет?!

Затем Боб расчистил на столе место и поставил игрушку. Она мелко и часто заподпрыгивала и начала перемещаться по столу. Трошины дружно расхохотались. Низ игрушки был сделан под кенгуренка с прыгучими лапками, а верх являл собой возбужденный фаллос.

– Вот это хреновина! – заорал в полном восторге Трошин, – молодцы, французы!

Ирина Николаевна, вытирая выступившие от смеха слезы, сказала:

– Боб, ты шалунишка, разве можно при женщинах и детях такие аттракционы устраивать?

– Где ты видишь детей, Ирина? – весело отозвался Боб, – у этих детей скоро у самих дети появятся, – взглянув на Леночку, добавил он.

У фаллического кенгуренка кончился завод, и он застыл возле початой бутылки сухого.

– Леночка, что я тебе говорил! – не переставая смеяться, восклицал Трошин, – сон в руку про кенгуру…

– Что-что в руку? – прыснула Ирина Николаевна, кивая на игрушку.

– Ах, стало быть вот почему я решил приобрести это милое существо. Выходит, моя воля иногда находится в зависимости от твоих сновидений, Леночка! Такое со мной в первый раз. Однако в спокойном состоянии он не так очарователен, – сказал Боб, убирая игрушку в карман пиджака. – Ну вот я и ответил на твой вопрос, так сказать, наглядно. К групповому сексу, а также ко всему другому групповому типа коллективных писем, жалоб, групповому мышлению я отношусь, как вы все сейчас изволили заметить, с большим юмором.

– Ладно-ладно, Боб, все понятно, – сказала Леночка, – это моя подружка помешана на таких вопросах, вот ей бы показать эту игрушку.

– Ленка, не клянчи. Что за привычка?! – перебил ее Трошин.

– Да что ты, Саша, пустяк, пусть повеселит подруг, – Боб достал кенгуренка и протянул Леночке. Она отнесла игрушку в свою комнату и сунула в сумку. «Ну, Янка будет в полном восторге», – предвкушая реакцию подруги, подумала она, – «еще бы подружку ему придумать, например, двустворчатую ракушку-попрыгушку».

Когда она вернулась в комнату, Боб уже показывал отцу с матерью какую-то фотку.

– Мне сказали, Леночка, что тебе еще нынче чернокожие снились, так у меня и на этот счет кое-что оказалось, – грустно улыбнулся Боб. – Мама тебе уже говорила, что у меня недавно дед в Африке приказал долго жить. Вот посмотри внимательно на этого птицеголового, – ткнул он пальцем в снимок. – Это и есть мой дед Божмеров Георгий Ефимович. Так почти всю свою жизнь он и прожил подмышкой у Африки. Представляете, в черной деревне живет русский старик. У него дом, выводок жен и пять самодельных ульев. Каждый месяц в веселом автобусе в куче негров, узлов и баранов он отправляется в столицу. А столица такая: президентский дворец, католический собор, мечеть, три высотных здания в десять этажей, четыре базара и восемь кинозалов. В любой части города слышен морской прибой. Старик едет в столицу вдохнуть цивильного воздуха и впечатлений, купить газеты, сходить в кино, тростью пройтись по решетке собора, ну, в общем, слегка отдохнуть. Уже перед самым отъездом он заходит в советское посольство и покупает гречку…

Однажды я был у него в гостях и попытался взять что-то вроде интервью с африканским русским. Но у меня ничего не вышло. Вам в трех словах, как говорится, передам интервью, которого не было:

– Чем вы здесь занимаетесь, Георгий Ефимович?

– Вы знаете, развожу клубнику. Это, между прочим, эксперимент. Пять лет назад я привез из Алжира несколько усов. А теперь у меня уже десяток грядок.

– Вы садовод?

– Как вам сказать… не знаю… просто люблю копаться в земле.

– А как вы вообще в Африке оказались?

– Революция меня захватила за границей. В гражданскую потерял почти всех родных. Остался за кордоном. Много путешествовал будучи коммивояжером, потом осел здесь. В Африке все дешевле.

– А война?

– Простите, какая война? – не понял он вопроса, – понимаете, молодой человек, все это очень сложно. У меня всегда было ощущение, что жить по-настоящему я еще не начал. Вот уже восемьдесят, а все еще не начал. Очень не хочется умирать. Вы знаете, здесь хорошо – и народ неиспорченный, и жизнь стабильная, а все чего-то не хватает.

– Вы никогда не думали вернуться, найти родственников?

– Ах, какой обычный вопрос. Я прошу вас покорнейше меня извинить, молодой человек, поскольку вы сами являетесь моим родственником, но я все-таки скажу. Знаете, никогда об этом не думал. Я счастлив, я жил как хотел.

– Но ведь вы жили и живете, как дерево – без цели, без смысла, так же нельзя!

– Вот-вот. Почему же нельзя? И дерево нужно на земле.

– Но вы же ничего не довели до конца, вы остановились на полдороги.

– Ну почему же? Что это значит? Неужели останавливаться на полдороги можно только у себя на родине? Это везде одинаково происходит.

Последнее, что я услышал от своего деда, была песенка: «Африка, Африка, радостным пионом, веером павлиньим плаваешь в зеленом. А зеленый – в синем… Где-то есть Россия, снегов молоко, где-то есть Россия… Очень далеко…»

Боб замолчал. Потом нагнулся к дипломату, положил на место фотографию и, закурив сигарету, принялся пускать колечки дыма.

– Ну, вот и все пока, – закончил Боб, мгновенно сменив грустное настроение на веселое, – в следующий раз я к вашим экзотическим снам еще что-нибудь припасу.

Рассказ Боба об Африке как-то не вязался в сознании Леночки с представителями этого континента, встреченными у Янки. Слишком мощные отрицательные эмоции вызвали у нее темнокожие парни. Она могла только удивляться выбору деда Божмерова. Впрочем, у мужчин, наверно, иное мироощущение. Хотя, похоже, что она сама, своей дурацкой шуткой, спровоцировала парней на такое поведение.

Потом Боб спросил Леночку, как ей пришлась новая фамилия. Она сказала:

– А никак, я свою оставила. Не нравится мне его фамилия. Смешная и даже на прозвище смахивает. Потом, многовато в нашем доме Франции: ты из Парижа, муж Французов. Нет уж, лучше я Трошиной останусь.

Боб похвалил Леночку за своего рода фамильный патриотизм, но заметил, что насчет фамилии Французов она зря так думает. Такие фамилии на Руси давали уважаемым мастерам, изделия которых славились по всему миру. Отсюда и все Французовы, Немцевы, Шведовы, Африкановы и прочии по этой аналогии.

Так, болтая о политике, любви и разных разностях, они досидели до вечера. Ирина Николаевна была очень довольна гостем. Ей нравилось, когда за вечер выпивалась всего бутылка сухого,и велись интересные разговоры. Это было что-то из ее мечты о прибалтийской жизни.

– Ну, мне пора, – сказал Боб, поднимаясь из-за стола, – пора, дорогие мои, – подтвердил он, словно речь шла о каком-то дальнем странствии. Это немного даже опечалило и насторожило Трошиных. Леночка на миг представила, что сегодняшняя их встреча с Бобом может быть последней, и едва не всплакнула.

– Когда объявишься? – спросил Трошин, помогая Бобу напялить тяжелое кожаное пальто с утепленной подстежкой.

– Я позвоню, Саша, – ответил Боб и, обращаясь к Леночке, добавил, – ты можешь проводить меня до Ленинского. Прогуляешься перед сном. Погода чудная сегодня весь день.

Леночка с радостью согласилась. Она быстренько накинула свою беличью шубку и, повязав пуховый платок, вышла вместе с Бобом на лестничную площадку. В лифте Боб оправил ей платок и вдруг, резко приблизившись, стал целовать ее в глаза, в щеки, в губы. Леночка от неожиданности зажмурилась и так обмякла, что, когда лифт затормозил, у нее подкосились ноги, и если бы Боб не поддержал ее в этот миг, она точно бы села на пол . Они молча вышли из подъезда и пошли по направлению к Ленинскому проспекту.

Первым заговорил Боб:

– Можно я буду звонить тебе по новому телефону?

Леночка не торопилась с ответом. Она переживала какое-то незнакомое еще чувство. С одной стороны досадовала на себя, что дала ему явный повод для сближения отношений. «В первый год замужества изменять грешно…» – вспомнились слова Влада. Ей было жутко неловко, она старалась не смотреть Бобу в глаза. Но с другой стороны, ей совсем не хотелось терять расположение этого прекрасного человека, тем более близкого друга семьи.

Уловив ее настрой, он как можно беспечнее сказал:

– Не переживай, Леночка, большего я от тебя не требую, а уж на невинный поцелуйчик дядя Боб вправе рассчитывать всегда.

– Пойми меня правильно, Боб , – сказала она растерянно, – я не хочу тебя обидеть, но…

– Все понятно, миленькая моя, – перебил ее Боб, – больше не буду тебя напрягать. Ну вот мы и повеселели, – добавил он ласково. – Ты ради Бога на меня не обижайся, Леночка, но я опытнее тебя и знаю, что твоя настоящая любовь еще ждет тебя впереди, и это прекрасно! Мы же решили однажды говорить друг другу только правду. Только поэтому я тебе сегодня и сказал о твоей будущей большой любви. Что улыбаешься? Не веришь дяде Бобу, шалунья? Вспомнишь когда-нибудь эти мои слова…

Леночка дошла с Бобом до самого метро. На прощание он поцеловал ее в щечку и растворился в толпе.

И тут ее охватила тоска по Владу. Она хотела его видеть, и чтоб он целовал ее, нес на руках в постель, прерывисто дыша от накатившей страсти… В этот миг она решила идти ночевать на свою новую квартиру, словно это могло как-то приблизить к ней Влада. «Ничего Боб не понимает, я люблю Влада, люблю его, люблю!» – прошептала она, кусая губы.