Читать книгу Беллерофонт - Ольга Андреевна Артемьева - Страница 6

Глава 5.

На следующий день, после сборов Мирослав зашел к себе в номер переодеться и принять душ. Выйдя из ванной комнаты, он лег на кровать и включил iBody. На циферблате отобразились дата, время, атмосферное давление, температура и степень загрязнённости воздуха, уровень сахара в крови Мирослава. Лейтенант пальцем пролистнул экран, и зашел на интерактивную карту Космодрома. Затем Мирослав ввел пароль Алининого iBody, и после установки соединения между двумя устройствами , на карте появилась красная точка – местонахождение Алины.

Мирослав несколько минут придумывал текст сообщения, но каждый раз, начав было его набирать, недовольно стирал – все написанное казалось ему слишком банальным, пошлым и неподходящим для того, чтобы произвести впечатление на столь необычную девушку, как Алина. Промучившись минут двадцать, лейтенант Стоянович наконец решил не мудрить и просто написал: «Алина, привет! Разрешите мне Вас встретить сегодня после работы». Зажмурив глаза, Мир отправил сообщение, и буквально через полминуты пришел ответ: «16.00, отсек №44, возле проходной. Я буду в обтягивающем комбинезоне с маской». Мирослав улыбнулся и подумал: «Она еще и шутит над своей болезнью».

Ровно в пятнадцать пятьдесят Мирослав стоял возле проходной отсека №44 и ждал Алину. Лейтенант долго думал, что же подарить девушке, у которой аллергия на все, что ее окружает. Встав перед необходимостью выбрать что-то помимо традиционных цветов и конфет, Мирослав немало поломал голову. Однако оригинальное, как ему показалось, решение было найдено.

Увидев Алину, Мирослав неловко улыбнулся и сделал пару шагов к ней навстречу, после чего замер в нерешительности, так как не знал, можно ли пожать ей руку сквозь ее защитное одеяние. Секунду поразмыслив, Мирослав все же решил не рисковать и лишь коротко и смущенно поздоровался: «Здравствуйте!». Лейтенант Стоянович употребил китайское приветствие, чтобы обратиться на «вы». Видимо угадав причину неловкости, Алина сказала: «Привет! В комбинезоне я могу делать почти все то же, что и нормальные люди». Стояновичу показалось, что под маской девушка улыбнулась. Воодушевленный столь удачным началом, Мирослав достал из кармана то, что он приобрел для Алины вместо букета и торжественно сообщил:

– Алина, я не знаю, что тебе можно, знаю, что есть много ограничений. Но я видел, как ты ходила в кафе, поэтому я рискнул предположить, что ты можешь там…есть, поэтому я получил разрешение на вылет на Галапагосские острова, лететь надо сейчас!

– Сейчас?! Но это же очень далеко, – удивилась Алина.

– Да, прямо сейчас! Нет, это пару часов лета по быстрому коридору.

Видя, что девушка сомневается, Стоянович, слегка дотронувшись до ее локтя, сказал:

– Это ненадолго, обернемся очень быстро, считай, что это экскурсия, там очень красиво. Уже завтра я стану на три месяца невыездным. Там на Эспаньоле есть площадка для посетителей и хороший ресторан. Правда, я не знаю, что тебе можно есть…

– О, за это не волнуйся, мне почти ничего нельзя, кроме специализированных смесей, поэтому в кафе я только пью артезианскую воду.

– Ну, вот и прекрасно, приглашаю тебя выпить со мной артезианской воды на Галапагосских островах.

Пару секунд Алина словно раздумывала, а затем решительно повернулась в сторону аэродромной площадки. Мирослав радостно улыбнулся и поспешил вслед за девушкой.

Во время полета на острова молодые люди почти не разговаривали, так как Мирослав управлял самолетом, а Алина не хотела его отвлекать. Приземлившись в аэропорту острова Балтра, они пересели на катер и доплыли до острова Эспаньол, где находился пляж, смотровые площадки и ресторан. Заказав артезианскую воду Алине и легкий ужин из морепродуктов себе, Стоянович стал расспрашивать девушку о ее жизни:

– Алина, я слышал, ты программист?

– Ты наводил обо мне справки?

– Нет, просто мой друг, узнав, что я сегодня вечером с тобой встречаюсь, мне кое-что рассказал про тебя… Тут же все друг друга знают!

– О! Это точно, чем меньше людей становится на планете, тем быстрее распространяются слухи. Что еще тебе рассказали обо мне?

– Ну, что ты племянница Артура Ли, что ты программист… и про аллергию…

Алина еле слышно усмехнулась:

– Да, небогатая характеристика. Как мало в наш век людей интересует! Достаточно указать род занятий, ближайших родственников (если таковые, конечно, имеются, ведь это само по себе большая редкость) и название патологии. Вот и всё, во что стала укладываться человеческая жизнь. Чертовски мало!

Мирослав замолчал и виновато посмотрел на Алину. Он постоянно чувствовал себя неловко рядом с этой необычной девушкой, но как ни странно, это его не отпугивало, как отпугивает в подобных случаях большинство мужчин, а наоборот, притягивало к ней. Видя, что разговор не очень клеится, лейтенант Стоянович попытался перевести тему:

– Как получилось, что ты знакома со своим дядей?

Взгляд Алины вдруг потеплел:

– О, это удивительная история! Мой дядя – просто потрясающий человек, он сам настоял на том, чтоб ему не препятствовали в общении с биологическими родственниками. Моя биологическая мать даже не была знакома с отцом, чьим братом являлся Артур, да и не горела желанием. Представь, у нее прижилось сразу десять эмбрионов!

– Десять?! Ты шутишь?

– Какие там шутки, она просила удалить хотя бы два из них. Ей сказали, что это возможно, только если биологический отец подпишет согласие. А отец пришел с этим вопросом к Артуру. Артур, между прочим, поддерживал отношения со всеми биологическими родственниками, о которых ему было известно, даже если сами родственники были от этого не в восторге!

Алина рассмеялась и сквозь прозрачную маску стали видны маленькие морщинки вокруг ее глаз. Мирославу они показались очень милыми, и неожиданная волна нежности накрыла его. Опустив глаза в свою тарелку, лейтенант заметил, что он, полностью поглощенный Алиной, так и не притронулся к еде. А между тем, девушка продолжила свой рассказ:

– Так вот, дядя категорически запретил отцу что-либо подписывать!

– Не сочти меня за бездушного негодяя, но, чем он руководствовался? Ведь это же было крайне рискованно! Лучше было выносить восьмерых, чем потерять всех!

– Да, все вокруг это твердили, но он был непреклонен, ведь дядя мыслит другими категориями. Короче, Артур уговорил отца не соглашаться на редукцию эмбрионов!

– Но чем он это мотивировал, ты так и не сказала?

– Это довольно сложно объяснить с учетом современных реалий! Те, понятия, которыми оперирует мой дядя, нынче непопулярны… Поэтому я стараюсь посторонних в это не посвящать!

– О чем ты говоришь? Расскажи мне…

– В общем, он сказал, что редукция – это ГРЕХ… Ты знаешь, что такое ГРЕХ?

Алина употребила старое английское слово, значение которого было, однако, безусловно знакомо лейтенанту Стояновичу.

Глаза Мирослава еще больше округлились, и, хотя он понимал, что выглядит глупо, он никак не мог совладать с собой и все смотрел на Алину, часто моргая. Глядя на лейтенанта, девушка засмеялась:

– Вот видишь, ты тоже сделал это страшное лицо! Как будто смог вдруг рассеялся, и выглянуло солнце! Я уже привыкла к такой реакции, не волнуйся! Есть слова, которых даже нет в современном языке, но которые и есть самые важные! Бог, грех, любовь, семья… Все эти понятия теперь встретишь разве что, в книгах, написанных на мёртвых языках. А между тем, благодаря тому, что некоторые до сих пор не забыли этих слов, у меня даже в наше время есть настоящая семья. И это очень дорогого стоит. Не говоря уже о том, что, неизвестно, появилась бы я вообще на свет, не вмешайся Артур. А так, все десять детей удалось выносить и произвести на свет. И все десять, представь себе, живы и по сей день, и мы очень тесно общаемся. Мы часто собираемся дома у дяди.

Алина замолчала и поднесла трубочку отверстию под маской, чтобы попить воды. Мирослав молчал, не зная, что ответить. Эта девушка, с ног до головы закутанная в латекс, так легко рассуждала о таких простых, но, в то же время, таких нереальных в наше время вещах, словно бы и не произошло за эти столетия столько печальных, разрушительных и необратимых событий.

А, впрочем, если задуматься, то для нее эти события и не сыграли особой роли. Ее мировоззрение не было извращено под тяжестью болезни и прочих обстоятельств. «Она не может выйти из дома без этого чертового комбинезона, пьет одну воду, сидит на лекарствах, но у нее при этом есть семья, у которой есть свои ценности. Тогда как все кругом борются за то, чтобы прожить хотя бы еще один день, день, посвященный себе самому и никому более, Алина рассуждает о грехе и семье!» – с удивлением подумал Стоянович. Для Мирослава, рожденного и воспитанного в век постоянного преодоления, обученного думать только о себе, своем здоровье и личной выгоде, это было немыслимо. Более того, прежде лейтенанта раздражали даже подобного рода разговоры. Если кто-то пытался заговорить с ним на философские темы, Стоянович сразу же пытался слинять под благовидным предлогом. И впредь всячески избегал подобного любителя все усложнять. Рассуждения Алины, однако, не вызвали у него скуки и раздражения. Девушка действительно говорила на «мёртвом языке», но говорила так просто и естественно, без доли нравоучений и гордыни, что Мирослав впервые задумался: а что, если эти слова, которым теперь нет места в речи, и были самыми важными. И в этом смысле язык, который более не используется, не «мертвый», а скорее «убитый», убитый людским эгоизмом и стремлением выжить любой ценой.

– Поднимемся на смотровую площадку, – предложила Алина, видя, что лейтенант загрустил.

Мирослав, очнувшись от печальных мыслей, радостно закивал. Смотровая площадка была закрыта прозрачным куполом, защищавшем туристов от смога. Внизу открывался чудесный вид, и даже нависший над землей дым не мог его испортить. Стоянович не отрывал от девушки задумчивого взгляда. После нескольких минут молчания Мирослав сказал:

– Знаешь, я не встречал раньше таких, как ты…

– Охотно верю, – усмехнувшись, заметила Алина.

В ответ на это Мирослав поморщился:

– Да я не про внешность! Ты необыкновенная во всем… Я бы хотел с тобой встретиться еще, если ты, конечно, не против.

– Не против, – твердо сказала девушка и посмотрела лейтенанту прямо в глаза.

Мирослав почувствовал, как что-то теплое разливается внутри него, ему вдруг страшно захотелось обнять Алину, и от мысли, что это сделать невозможно, это чувство в сто крат усилилось.