Читать книгу Беллерофонт - Ольга Андреевна Артемьева - Страница 8

Глава 7.

В доме Алининого дяди было очень много антикварных вещей. Современные квартиры не отличались большим количеством мебели, чаще всего дома оборудовались выдвижной фурнитурой, которую использовали по назначению, а в остальное время она задвигалась во встроенные в стене и полу ниши. Считалось, что предметы интерьера имеют сугубо практическое назначение, ни о каком декоре почти никто уже давно не думал. У Артура же вся мебель не была выдвижной, а, по-видимому, стояла в комнатах постоянно, при этом выглядело это красиво и органично, несмотря на некоторое загромождение пространства.

Мирослава удивило и то, что все кругом было сделано из дерева. Это означало, что все эти столы, стулья и комоды были сделаны еще в начале прошлого века, так как позже был наложен запрет на любое промышленное использование древесины. Весь этот интерьер напомнил Мирославу музей, а стоящая в углу гостиной икона лишь усилила это впечатление. Мирослав подошел поближе и начал с интересом рассматривать ее, в этот момент он услышал сзади себя голос:

– Вы вероятно еще больше удивитесь, когда узнаете, что у меня в доме кроме икон есть еще и книги! – произнес вошедший в комнату высокий седовласый мужчина, в котором Мирослав, обернувшись, узнал Артура Ли.

Мирослав протянул Артуру руку и представился:

– Мирослав! Спасибо, что пригласили к себе домой! Алина мне о вас очень много рассказывала!

– Ну, что ты! (Ты не против, если я буду называть тебя на «ты», сынок, как всех своих племянников? А ты зови меня просто Артуром). Я очень рад, что ты зашел к нам, Алина о тебе очень хорошо отзывалась, а она у нас очень сдержанна в оценках, и из ее уст – любая похвала на вес золота!

Немного ошарашенный таким простым обращением с ним, Мирослав лишь смущенно улыбался, а про себя подумал: «Видно у всей этой семьи – талант вводить меня в ступор! Подумать только, он запросто назвал меня «сынком», а ведь ко мне так даже родной отец ни разу за всю жизнь не обратился!».

Не обращая никакого внимания на смущение Мирослава, Артур, словно бы решив окончательно доконать бедного парня, весело похлопал его по плечу и предложил осмотреть дом. Мирослав молча кивнул и, повинуясь крепкой руке Алининого дяди, ухватившей его за локоть, последовал на экскурсию по дому.

– Вот здесь у нас столовая, сейчас Алина с сестрами нас сюда пригласят и мы отужинаем, – сказал Артур, и как бы невзначай крикнул Алине, – Chérie, comment ça va?

– Все почти готово, через пару минут можете подходить! И скажи, пожалуйста, Эрнесту, чтобы тоже спускался! – ответила Алина.

– Вы разговариваете на французском? – удивленно спросил Мирослав.

– И на французском тоже! – весело ответил Артур.

Мирослав уже открыл было рот, чтобы спросить, зачем это нужно, тогда как все эти мёртвые языки уже не используются, но осекся, так как ответ был очевиден. «Они делают вид, что ничего не произошло, что жизнь такая же, как и триста лет назад! Но как можно говорить по-французски и при этом дышать на улице через респиратор? А может, наоборот, они хотят таким образом показать, что им наплевать на все эти изменения, что их устои нерушимы, их ценности неизменны, пусть даже Солнце и вовсе остынет?».

Размышляя обо всем этом, Мирослав молча плелся за Артуром, демонстрирующим ему дом. В конце концов, лейтенант Стоянович сам не заметил, как они оказались в библиотеке. Зрелище, представшее взору молодого человека, было поистине впечатляющим. Весь периметр огромного зала занимали деревянные стеллажи, с пола до самого потолка заставленные книгами. В центре библиотеки стоял огромный круглый стол, на котором стояло несколько настольных ламп. Широко раскрыв глаза от удивления, Мирослав разглядывал полки с многочисленными томами – угрюмые и молчаливые, но вместе с тем величественные хранилища знаний. Вид этих книг был удивителен вдвойне, если вспомнить, что вот уже двести с лишним лет никто не пользовался напечатанными на бумаге книгами, и их давно перестали издавать в таком виде. После запрета использовать в промышленности древесину, о книгах в бумажных переплетах и вовсе забыли, хотя еще в начале XXI века люди почти полностью перешли на чтение электронных книг.

Такой библиотеки давно уже нельзя было найти ни в одном городе мира, разве что у частных коллекционеров или в музеях. Да и в музеях бумажные книги имели разве что историческое значение, никакой материальной ценности подобная коллекция в современном мире не представляла, так как приоритеты давно изменились.

Очевидно довольный произведенным на Мирослава эффектом, Артур довольно улыбался, посматривая на лейтенанта Стояновича.

– Я рад, что тебе понравилось, Мирослав! Я собирал эту библиотеку всю свою жизнь!

– Да, это действительно впечатляет! – ответил Мирослав. – И вы это все…читаете?

– Мы любим проводить здесь время. Все, кроме Алины, в нашей семье читают книги не в электронном виде, и, Боже упаси, не смотрят их во сне, как это сейчас стало модно. Алина, хоть и в защитном костюме, но врачи считают, что частицы печатной продукции вместе с бытовой пылью могут оседать на ее одежде и провоцировать ухудшение ее болезни, хотя аллергены точно и не определены. Она сюда редко заходит, несмотря на жесткую систему очистки во всех помещениях нашего убежища.

Слово «убежище» странно резануло слух Мирослава, но подумать о том, почему Алинин дядя употребил именно его для обозначения своего жилища, Стоянович не успел. В этот самый момент Артур резко обернулся и вдруг очень серьезно, и даже, как показалось Мирославу, менее дружелюбно обратился к нему:

– Ты считаешь ЭТО все блажью, Мирослав? – Артур сделал акцент на слове «это».

– Что ЭТО? – переспросил Мирослав, который прекрасно понял, о чем идет речь, однако, как всегда, хотел избежать философствования на тему вечных ценностей.

– Ты меня понял, я думаю. Просто не хочешь обострять, – неожиданно прямо продолжил Алинин дядя, – ты считаешь, что все это в наш век не имеет значения?

Выдержав долгий и пристальный взгляд Артура, лейтенант Стоянович вдруг почувствовал, как в нем нарастает раздражение. «Что за допрос?» – подумал он, но вслух, все еще не желая касаться этой темы, осторожно сказал:

– Я так считал, Артур, раньше. Признаюсь, и до сих пор подобные мысли меня посещают. Но после того, как я познакомился с вашей племянницей, я многое переосмыслил. Не скрою, меня удивляет то, что вы держите дома бумажные книги и иконы, что вы разговариваете по-французски, что вы общаетесь с племянниками и не разрешили сделать редукцию эмбрионов, но, по крайней мере, теперь я понимаю, почему вы так поступили. Я понимаю мотивы, по которым вы так дорожите своими традициями, поддерживаете искусственно то, что почти всеми уже забыто, и учите своих родных уважать и хранить истинные ценности… Другой вопрос, вижу ли я в этом смысл… Простите, но я пытаюсь быть предельно откровенным, вы же этого от меня хотите?

Взгляд Артура снова стал дружелюбным и теплым, казалось, он только и ждал такого ответа. Артур подошел к Мирославу вплотную и сказал:

– Смысл очень большой, сынок! (Прости, если веду себя бесцеремонно, я догадываюсь, что такое панибратство может раздражать). Так вот смысл огромен! Пойми, что со времен Великого Потопа мало что изменилось. Белое всегда было белым, а черное – черным, и неважно, сколько трубочек мы к себе присоединяем каждое утро, чтобы просто встать с постели.

– Сейчас нет ничего белого, да и черного – нет. Все стало бесконечно серым, как этот смог над Землей, и так теперь будет всегда! – грустно сказал Стоянович и устало опустился на стул.

В ответ Артур рассмеялся:

– О, нет, Мирослав, ты ошибаешься, это не так! Многие хотят, чтобы мы так думали! Но важно то, что у тебя внутри, а не то, что снаружи! Ты сам волен расставлять приоритеты, ведь ты человек! Только ты сам решаешь, какой будет твоя жизнь, с точки зрения наличия или отсутствия в ней ценностей. Все эти внешние факторы не должны мешать нам чувствовать так, как люди чувствовали прежде. Мы не должны позволить исчезнуть из нашей жизни таким понятиям, как «любовь», «семья», «дружба», «радость». Наверное, поэтому мы и используем дома мёртвые языки, чтобы хоть как-то передавать эти слова из поколения в поколение.

– Убитые языки…Но что если этих поколений не будет? Ведь шансов, что кого-то из ваших племянников выберут для продолжения рода, очень мало. Вот у вас, например, нет детей!

– Именно! У меня нет биологических детей, но у меня много родных и близких мне людей, которых я считаю своей семьей! И эту семью выбрал я сам, понимаешь? Мне наплевать на то, что другие живут в одиночку, занимаясь только собой, я так не хочу! Мне важно дарить кому-то свою любовь, и, конечно, получать ее взамен. И пусть реалии таковы, что далеко не каждый получает шанс иметь биологических родственников. Настоящую семью объединяет вовсе не кровное родство, ее объединяет любовь, единство душ, взаимопонимание, общие ценности, готовность в любую минуту прийти на помощь, понимаешь? Если всего вышеперечисленного нет, то даже биологические родственники никогда не будут близки!

– Пожалуй, вы правы… – Мирослав удивленно смотрел на Артура.

Артур рассмеялся:

– Ну, конечно, я прав! Мне же, черт побери, 46 лет! Просто древний старец по нынешним меркам! Я много знаю про любовь, так как любил и люблю! Любовь – это великий дар и он способен творить чудеса! И ты это поймешь, поверь мне. Ведь и тебя в этот дом привело не что иное, как любовь…

Мирослав настолько поразился словам Артура, что даже вскочил на ноги. Он вдруг почувствовал, что сердце его бешено колотится, а щеки зарделись. Вытаращив глаза, он испуганно и даже немного возмущенно смотрел на Артура, на что тот звонко и добродушно рассмеялся:

– Да брось, сынок! Тут стесняться нечего, ты же вроде уже не школьник! Ну, пойдем ужинать, надо еще позвать Эрнеста.

Алинин дядя пошел по коридору, продолжая громко хохотать и что-то приговаривать в перерывах между раскатами хохота.

Потрясенный, Мирослав еще несколько минут стоял с открытым ртом один посреди библиотеки, беспомощно озираясь вокруг. Слова Артура, произнесенные во время этого короткого разговора, поразили его от начала до конца. Всего в нескольких предложениях Артур вдруг расставил все на свои места в мыслях Стояновича. Есть плохое и хорошее, добро и зло, и здесь не уместны никакие оправдания. Только человек решает, что для него важнее: пресловутые ценности или обстоятельства, склоняющие его покориться судьбе и об этих ценностях забыть. И с этой точки зрения, ничего за последние триста лет не изменилось, хотя с самого рождения Мирослава учили думать иначе. Вернее, его вообще никто никогда не учил об этом задумываться. Бездуховность его поколения была естественным и вполне закономерным результатом многолетнего искоренения всего духовного, под гнетом техногенных катастроф, природных катаклизмов, постоянно обостряющихся и усугубляющихся недугов.

Но больше всего Стояновича взбудоражила мысль о чувствах к Алине. Молодой человек присел на стул и вдруг подумал: «А вдруг он прав, черт возьми! А что если это все не ерунда, и ничто не мешает нам, как и прежде любить друг друга? Иметь семью? А что, если и я люблю ЕЕ? Люблю с самой первой минуты и даже не догадываюсь об этом? А этот беспардонный человек вдруг взял, да и отбросил всякие предрассудки одним махом! Мол, любовь-то есть, вот она, и ходить далеко не надо!».

В эту минуту дверь в библиотеку распахнулась и вошла Алина. Сердце Мирослава сжалось, и он почувствовал, что у него при виде нее в прямом смысле закружилась голова. Алина обеспокоено спросила:

– Что с тобой, ты такой бледный? – с этими словами девушка провела рукой по лбу Стояновича.

Лейтенант посмотрел на Алину, а потом вдруг взял ее руку, обтянутую в белую перчатку, и прижал ее к губам. Вопреки его ожиданиям, Алина не отдернула руку, а напротив, свободной рукой обняла голову Мирослава. Это продолжалось не более нескольких секунд, но Стояновичу показалось, что время остановилось. Он поднял глаза, и вдруг почувствовал, что еще немного, и он заплачет. Лейтенант нежно отстранил руки Алины и сказал:

– Все в порядке, здесь немного душно и я проголодался. Пойдем вниз, там, наверное, уже все готово.

– Готово, пойдем, мне нельзя долго находиться в библиотеке – сказала Алина и мягко потянула Мирослава за руку, помогая ему подняться.

Лейтенант Стоянович внимательно посмотрел на Алину, и молча пошел за ней в столовую.