Читать книгу Белый ангел смерти - Ольга Рёснес - Страница 3

Собачья память огромна. Это память о многих и многих поколениях, прирученных и переиначенных человеком ради его грубо практических целей: о поколениях охотников, сторожей, спасателей, пастухов и убийц… о поколениях, отмеченных совершенством творения, о поколениях монстров…

Санто Ратто или попросту Рэт не знал, что его окрестили «Крысой», ничего к этому не добавив; но в его собачьей памяти хранились смутные картины его прежних жизней, его прежних обличий. Он помнил свою прародительницу – белую кордобскую бойцовую собаку, своей свирепостью соперничавшую с другим его предком, бультерьером; помнил железные хватки бордоского дога и английского бульдога, от которых унаследовал страшные, выжимающие тридцать с лишним атмосфер челюсти; помнил захватывающие картины охоты, ошеломляющее обилие восхитительных запахов, воспринимаемых чутким носом английского пойнтера, самого благородного из его многочисленных предков; в его крови бурлили воспоминания о фантастически смелом ирландском волкодаве, о немецком доге и боксере; в его памяти хранились картины горных перевалов, пропастей и отвесных скал, с тех самых пор, когда он был мощной и выносливой пиренейской горной овчаркой; и всю свою непредсказуемость и хитрость он унаследовал от сварливого и задиристого испанского мастина… Рэт помнил еще и многое другое. Помнил бешеную погоню за ягуаром, короткую схватку, восхитительное ощущение силы своих челюстей, стиснувших горло смертельно опасного хищника, предсмертный хрип удушенной кошки… Он помнил еще и другую охоту. Он бежал в сумерках по свежему следу, и он знал, что эта дичь не сможет от него уйти. И увидев мелькнувшую среди деревьев тень беглого негритянского раба, он бесшумно рванулся вперед и… его челюсти сжали затылок жертвы… Его целью было не просто догнать и взять дичь, но и убить ее.

Почти семьдесят лет он охотился в своих прежних жизнях на крупных кошек и на людей. Это был прирожденный, идеальный убийца. Белый ангел смерти.

Но в памяти Рэта есть пробел. Отсутствует звено, соединяющее два взаимоисключающих обстоятельства его родовой истории: отсутствует тот самый миг истины, когда из друга собака превращается в убийцу человека. Одна картина сменяет другую, и в бесконечном разнообразии жизненных пейзажей собачий ум не в силах уловить какую-то упорядоченность, закономерность и взаимосвязь. Хотя в минуты своего собачьего прозрения Рэт чувствует, что что-то не так, чувствует в себе какую-то недосказанность, какой-то изъян, но этим все и ограничивается: собачий ум имеет свои пределы. Обыкновенно в случае таких «раздумий» Рэт ложится в темный угол, в укромное место, кладет морду на вытянутые лапы, закрывает глаза, вздыхает, морщит шишковатый лоб, порой тихо скулит… О чем только не размышляет собака, лежа на затертом, пыльном коврике! И если бы человек был в состоянии подслушать некоторые собачьи мысли, он наверняка бы узнал многое о себе самом…

Рэт помнит, как появился на свет. Острые зубы прокусили прозрачный пузырь, в котором он беспомощно барахтался, выскочив из материнской утробы; потом была перекушена пуповина, и шершавый язык облизал его всего, и его настойчивый, хрипловатый писк возвестил жизни: в мир пришел еще один белый ангел смерти. Поднявшись на слабые, дрожащие лапы, он пополз к теплому материнскому животу. Он полз, пища от нетерпения, вслепую расталкивая своих сестер и братьев, и он схватил наконец горячий, набухший молоком сосок, целиком поместившийся в его нежной, розовой пасти – пасти будущего убийцы.

Рэт помнит мучительную и унизительную операцию обрезания, проделанную с его нежными, просвечивающими розовыми ушами; помнил первую драку со своим братом из-за куска говядины и одобрительные возгласы человека, кормившего их; помнил омерзительную клетку, втиснутую в багажное отделение самолета вместе с чемоданами и сумками, помнил тесный детский манеж на московском Таганском рынке, где он сидел вместе с двумя своими сестрами и тремя белыми мышками в крошечном террариуме, поразительно похожими на аргентинских догов… Потом была ночь в поезде, чужие, незнакомые запахи, тревожащие чуткий собачий слух звуки… Его новая хозяйка, та, что купила его на Таганке, спала на нижней полке, а он сидел у нее в ногах, привязанный поводком к металлической стойке. Среди ночи на верхней полке заворочался мужчина и, собираясь выйти из купе по нужде, неуклюже спрыгнул вниз, упершись ногой в край нижней полки. И Рэт мгновенно прокусил эту вторгшуюся на его территорию ногу, и его новая хозяйка хладнокровно вынула из кошелька пятьсот рублей и сунула пострадавшему, и тот, ворча, перебрался в другое купе.

Рэт быстро понял, что его новую хозяйку зовут Сильва и что она не любит повторять одну и ту же команду дважды. Рука ее, несмотря на хрупкость, была тяжелой, а в хриплом голосе чувствовалась такая властность, что короткая белая шерсть Рэта часто вставала на загривке дыбом от одного только ее окрика. У Сильвы была отвратительная плеть из перекрученных кожаных ремней, и одного удара вполне хватало для вразумлении. И Рэт стойко выносил суровое воспитание: он готовился стать профессионалом. К тому же Сильва хорошо кормила его, чаще всего парной говяжьей вырезкой, и Рэт знал: такое дают не просто так. Он знал, что Сильва ждет от него чего-то особенного.

Так почему же теперь она бросила его, уехала, даже не по-смотрев в его сторону и ничего не сказав? Почему он теперь должен идти за этой совершенно незнакомой женщиной, идти неизвестно куда? Как это ужасно, быть брошенным!

Собачья тоска, одиночество, вой в беспросветной ночи… Почему Сильва поступила с ним так жестоко? Почему она не убила его?