Читать книгу Путь до неба и обратно. Откровения стюардессы - Ольга Тэгави - Страница 16

С добрым чувством надежды на лучшую жизнь я заявилась после обеда на работу. Яркое зимнее солнце, наконец, заглянуло в окна нашего офиса. Настроение было отличное, и почему-то я была уверена, что мне вскоре перезвонят из авиакомпании.

Так оно и случилось. В понедельник позвонила сотрудница отдела кадров и сообщила радостную новость: «Ольга, поздравляем, вы прошли собеседование. Ждем вас в учебном центре». Она также спросила, как скоро я смогу уволиться с работы, пройти комиссию и приступить к учебе.

От радости и волнения я настолько растерялась, даже не нашлась сразу, что ответить. Благо, девушка сама обозначила временные рамки и сказала, что следующая группа садится на обучение в начале марта. «Йееес, я сделала это!» – ликовала я и сунула мобильный в сумку. Я стала подсчитывать дни. Выходило, что у меня оставалось ровно полтора месяца на то, чтобы пройти комиссию и навсегда распрощаться с офисной жизнью.

Как оказалось, пройти собеседование – полбеды, ведь на шаг от мечты меня отделяла еще комиссия. Все люди авиации проходят ВЛЭК (врачебно-летная экспертная комиссия), где проверяют настолько дотошно, что и здоровому человеку пройти ее сложно, а что уж говорить обо мне – гнилуше, как меня в шутку называла мама. Но я решилась идти до конца, договорилась со своей напарницей, что буду приезжать в офис к двенадцати и оставаться дежурить до позднего вечера.

Стоматолог

Каждое утро я вставала в пять утра и, пошатываясь спросонья, отправлялась в поликлинику. Хочешь не хочешь, а медкомиссия является первой ступенькой на пути к профессии стюардессы. Начала я с самого страшного – стоматолога. Я понимала, что с дырками меня точно не допустят к полетам. Ровно как и с кариесом. А ведь я много лет обходила «кабинет пыток» стороной и последний раз у зубного врача была еще в школе.

Попав на прием, я с порога заявила, что прохожу комиссию на бортпроводника и мне во что бы то ни стало за три недели нужно залатать все дыры. Помню, как Дмитрий, так зовут врача, тщательно исследовал мой рот и схватился за голову. Помимо десятка кариозных монстров несколько зубных нервов требовали удаления. А к профессии бортпроводника не допускаются люди даже с одним больным зубом.

Так начался мой трехнедельный «релакс» в стоматологическом кабинете, ослепляющем чистотой и ярким светом ламп. Без пятнадцати восемь я прибывала в поликлинику и, минуя длинные очереди регистратуры, крики детей, доносившиеся из других кабинетов, радостно запрыгивала в удобное кресло, держа в руке носовой платочек, который всегда брала с собой на прием к доктору. Это был молодой человек лет двадцати восьми в длинном белоснежном халате с красивыми добрыми глазами. Мне впервые довелось лечить зубы у мужчины, но с первых же минут я поняла, что эта профессия больше подходит именно представителям мужского пола, и к женщинам-стоматологам я с тех пор ни ногой. Его спокойствие и уверенность внушали доверие и ощущение того, что я в надежных руках, даже свист бормашины совсем не пугал. На маленьком прозрачном столике стояли скляночки, издающие разные запахи, все инструменты были красиво упакованы в специальную бумагу темного цвета и сложены по отдельным ящичкам. А как я радовалась каждому залеченному зубу, словно гора с плеч сваливалась.

Когда я через месяц явилась к стоматологу на ВЛЭК, то вопросов у него к моим зубам не возникло. Поскольку у меня было все в порядке, то врач просто визуально осмотрел и отметил в карте зубы, где стоят пломбы, выписал заключение «здорова», и я тем самым приблизилась еще на один шаг к небу.

С тех пор, вот уже девять лет, визит к самому страшному врачу для меня превратился в праздник, больше похожий на встречу с близким другом. Они вместе с ассистенткой расспрашивают меня о том, где я была за этот год, что видела, кого встретила, оправдывая свое любопытство тем, что они сидят тут, в этом кабинете, много лет и им очень интересно узнать, что в мире творится. Ну а я такая болтуша, что даже с открытым ртом умудряюсь рассказывать истории, приключившиеся со мной за время полетов.

Терапевт

– Вы в курсе, что вы не годны к работе бортпроводником? И что вас вообще всех туда несет? Вы думаете, там романтика, красота полетов, о которой в фильмах показывают, а я тебе вот что скажу: спустишься с небес вся в болячках да с подорванным женским здоровьем, а ведь тебе детей еще рожать. С таким прекрасным образованием, как у тебя, можно хорошую работу и на земле найти, замуж спокойно выйти, семью создать. Нет же, летать им всем подавай. Вот попомнишь еще мои слова, – читала нравоучения терапевт. Врачиха машинально схватила клей и стала нервно подклеивать анализы в мою карту. Даже беглого взгляда на ее злое лицо хватало, чтобы понять: лучше молчать.

ВЛЭК – дело серьезное, и подхода требует соответствующего. Помимо зубного врача я сдала с десяток различных анализов, собрала все справки, прошла нарколога, психиатра, потратив на все это кучу нервов и времени. Я изо всех сил карабкалась к своей мечте.

Анализ крови показал, что у меня очень низкий гемоглобин и уровень сахара. Проблему с глюкозой я решила на пересдаче двумя сникерсами, которые проглотила по пути в лабораторию, а вот вопрос с железом так просто не решался. По летным нормам показатель должен быть не менее ста двадцати, у меня же первый раз оказалось сто двенадцать, а во второй и того меньше – сто десять. Врачиха утверждала, что у меня анемия и что летать с таким диагнозом противопоказано. Я и сама знала о своем недуге. Ну откуда у человека, проводящего весь световой день в стенах крошечного офиса, могли быть хорошие показатели? У меня не было ни денег, ни времени на полноценное питание, а что такое гулять днем на свежем воздухе, я вообще давно забыла.

Я стояла, смиренно опустив глаза в пол, а про себя думала: что ты мне тут, тетенька, ерунду рассказываешь, пробовала я уже и работу хорошую найти, и замуж выйти много лет пыталась, и здоровой быть не удается.

– Ты чего там опять ругаешься, Петровна? – дверь отворилась, и в кабинет заглянула другая врач.

– Ох, Лен, что-то я так устала сегодня… Много их еще там, в коридоре, сидит?

– Много, но ты устрой себе перерыв, приходи ко мне чай пить, у меня сегодня нет никого, зато есть вкусные конфеты, – Елена расплылась в широкой улыбке и подмигнула коллеге глазом. – Их вон сколько, а ты одна, беречь себя надо, – с этими словами врач захлопнула дверь, и я снова осталась наедине с терапевтом, в руках которого находилась моя дальнейшая судьба.

Женщина немного подобрела после короткого диалога с коллегой, видимо, уже предвкушая чаепитие, и ей не терпелось поскорее от меня избавиться. «Вовремя ты, Ленка, заглянула в кабинет со своими конфетками», – подумала я, в то время как Петровна выписывала направление на повторный анализ крови со словами: «Я даю тебе еще один шанс». Сладости и женская улыбка спасли мне жизнь.

Иного выхода, кроме как искать того, кто сможет написать мне эту злосчастную справку, не оставалось. К счастью, моя подруга работала в поликлинике секретарем и договорилась об этой услуге с медсестрой за шоколадку.

– Вот, это другое дело! – похвалила меня терапевт через неделю – ведь можешь быть здоровой, когда захочешь, – и стала листать мою медицинскую карточку. – Что-то вы совсем мало болели, может, у вас в другой поликлинике еще история болезни имеется? Не переезжали никуда за последние годы? – прищурившись, задала мне вопрос женщина, пристально глядя в глаза.

– Нет, я всегда в одном месте наблюдалась, просто редко болею и к врачам почти не хожу, – врала я. Ну не могла же я рассказать, что вырвала все листы из карты, на которых красовались мои хронические болячки. В пожелтевшей книжечке я оставила всего несколько страничек с диагнозами ОРВИ и ОРЗ еще со школьных времен.

– Тогда поставьте внизу подпись, что вся сказанная вами информация верна, в случае предоставления ложных данных ответственность за свое здоровье будете нести только вы.

Не веря своему счастью, дрожащей рукой я вывела свою фамилию под заветным заключением: «ГОДНА К РАБОТЕ БОРТПРОВОДНИКОМ» и поспешила к выходу, пока врач не передумала.

Хирург

Я босиком стояла на ледяном бетонном полу в центре кабинета и дрожала от холода. Руки разведены в стороны, ноги – на ширине плеч. Казалось, на моем теле не оставалось ни единого участка, куда бы не заглянул пожилой очкастый мужчина иностранной наружности с явно выраженным акцентом. Мне пришлось преодолеть еще один барьер и раздеться догола. Хорошего, конечно, мало, особенно учитывая, что дверь в кабинет то и дело открывалась, и за ней мог появиться кто угодно – хоть пилот, хоть просто посторонний. Хирург попросил несколько раз наклониться и достать кончиками пальцев до пола. Что-то там пробормотал про мой кривой позвоночник, а затем спросил, есть ли у меня тату. Он что слепой, негодовала я. Где они могут скрываться, если перед ним – обнаженное тело? А сама мысленно вознесла благодарность Вселенной, что на мне, шестнадцатилетней, в тот день закончилась краска, и татуировщик сказал приходить на следующей неделе. Моя подруга наколола себе розочку, и я тоже была близка к тому, чтобы перенести на свою лодыжку понравившийся узор из каталога. Через неделю я в корне поменяла свое мнение, решив, что татуировка – совсем не то, что красит женское тело. И сейчас хирург бы не допустил летать с наколкой на видимой части тела, пришлось бы долго и болезненно сводить.

Я продолжила выполнять еще целый ряд манипуляций: двадцать раз присела, сжала поочередно каждой рукой динамометр для измерения мышечной силы кисти руки, нагнулась в разные стороны, раздвинула ягодицы, чтобы врач убедился в отсутствии геморроя, затем встала на весы и, наконец, запрыгнула на площадку ростомера. Глядя на мои босые ноги, седеющий мужчина в белом распахнутом халате ругался, почему не беру с собой на прием тапочки, и попутно быстро записывал показания результатов в медицинскую карту.

Когда я выпрямилась и встала спиной к вертикальной стойке, прикасаясь к ней затылком, ягодицами и пятками, хирург швырнул мою карту на стол и заявил, что мой рост не соответствует весу по формуле «высота минус сто десять». Выходило, что масса моего тела должна быть шестьдесят восемь килограммов, но стрелка весов предательски закачалась на цифре «пятьдесят четыре».

– Мне вот интересно, что ты ешь и ешь ли вообще? – врач смотрел на меня из-под своих круглых очков. Окуляры были настолько большими, что казалось, его лицо – это просто рама вокруг них.

– А я вот думаю, ваши весы обманывают, – робко пыталась я оправдаться, – дома утром взвешивалась, и было пятьдесят девять килограммов.

– Да будет тебе известно, деточка, мой прибор самый точный, он до грамма определяет вес. А тебе я бы посоветовал поискать другую работу, нечего тебе в небе делать. Ты, вероятно, не совсем понимаешь, куда идешь, так вот послушай мудрого доктора. Для такой работы лошадиное здоровье нужно, это тяжелый физический труд. Может, ты книг начиталась, думаешь, тебя ждет романтика, горы золотые, страны экзотические. Да ты хоть знаешь, сколько дверь в самолете весит, ты ведь не сможешь ее закрыть и пробкой вылетишь из самолета вместе с ней!

Дальше уже не было ни сил, ни желания слушать «мудрого» хирурга. Я стояла перед ним абсолютно голая, незащищенная и уязвимая. Во мне все кипело и бурлило: какого черта они все твердят одно и то же? Раз пришла сюда, значит, мне это зачем-то нужно. Или им за это доплачивают? Слезы покатились из глаз.

Вот не зря говорят, что слезы – самое сильное оружие женщины. Именно это меня и спасло в тот момент. Мужчины по природе своей защитники, природа поручила им оберегать слабых, а раз женщина плачет, значит, ее нужно спасать. И не важно, что этот мужчина – доктор.

– Что, так сильно летать хочешь? – голос врача заметно смягчился.

Я молча кивнула, растирая по лицу рукой слезы. Луч надежды снова блеснул в глазах.

– Ладно, кости есть – сало нарастет, но имей в виду, через два года вес не наберешь – спишу на наземный труд. На этой торжественной фразе хирург шлепнул печать в мою карту и ровным каллиграфическим почерком вывел заключение: «ГОДНА К РАБОТЕ БОРТПРОВОДНИКОМ».

На прощание мужчина давал рекомендации об ортопедических стельках, в какой аптеке лучше покупать и как исправлять плоскостопие.

– Иначе ноги будут болеть так, что ходить в рейсе не сможешь не то что на каблуках – босиком ступить больно будет, – говорил он, повернувшись ко мне спиной и моя в раковине руки с мылом.

Я, конечно же, его уже не слушала, быстро натягивала шерстяные колготки и лишь поддакивала. Два года… это же такой огромный срок, конечно, я столько летать не буду и к вам больше никогда не приду, подумала я и закрыла за собой дверь.

Лор

Выйдя от врача, первое, что всякий раз видел будущий бортпроводник, – толпу коллег в коридоре, ожидавших своей очереди. Услышав скрип открывающихся дверей, люди подскакивали со своих кресел с воскликом: «Ну, рассказывай!»

В этот раз мне повезло: было обеденное время, и в коридоре никого не оказалось. Я опустилась на кожаную скамью и стала изучать свою карту. Оставалось пройти окулиста, невропатолога и лора. Зрение у меня хорошее, поэтому за глазного врача я не переживала, с невропатологом сталкиваться вроде не приходилось, а вот от мысли о встрече с лором спина покрывалась потом.

Я каждый год лежала с обострением гайморита в больнице, несколько раз мне протыкали нос, удаляли аденоиды, а в последний мой заезд в лор-отделение даже настаивали на операции по исправлению носовой перегородки. Заведующий клиникой, рыжебородый доктор, вызвал мою маму в кабинет и долго убеждал согласиться на эту операцию, аргументируя тем, что все мои проблемы с носом исключительно из-за кривой перегородки.

Я каждый день наблюдала пациентов после операции, они ходили по отделению с марлевыми кляпами на носу, и казалось, что у каждого второго человека на земле проблема с этой проклятой перегородкой. Посоветовавшись с мамой, мы решили не отдавать меня под нож, и не потому что операция стоила десять тысяч – деньги немаленькие по тем временам, – а как-то мы интуитивно чувствовали, что причина моего заболевания вовсе не в этом. Ну и, в конце концов, жили же люди как-то раньше со своими кривыми носами.

С одной стороны, я понимала всю серьезность своего положения: мне нельзя было летать с гайморитом. Во время обострения болезни не то что летать – ходить было больно. Налицо были невозможность наклонить голову, температура и все сопутствующие симптомы. Но я приняла решение стать стюардессой даже ценой своего здоровья.

Все те месяцы, что я моталась по врачам и проходила комиссию, мы перезванивались с Машей, той самой, с которой познакомились на собеседовании, и делились друг с другом успехами и неудачами. У Манюни были проблемы по неврологической части. В детстве она не хотела идти в школу и соврала родителям, что упала с качели и сильно ударилась головой. Врачи отстранили ее от уроков на две недели и выписали справку с диагнозом «сотрясение мозга». Конечно же, девочка была абсолютно здорова, смотрела телевизор, спала, кушала всякие вкусности, но вот диагноз в карточке остался.

Перед тем как начать проходить комиссию, мы договорились вырвать листы из карты с плохими диагнозами, но вот этот лист Маша почему-то не заметила. Невропатолог ни в какую не хотела пропускать девушку с диагнозом «сотрясение головного мозга». Тогда подруга рассказала обо всем родителям, хоть и пришлось сознаться в обмане. В дело вмешался папа, он приехал во ВЛЭК вместе с дочерью и стал убеждать врачей, что это вымышленный диагноз и никакого сотрясения у ребенка на самом деле не было. Вероятно, на врачей подействовали доводы взрослого мужчины, и они согласились дать Маше шанс. Девушку направили в центральное невропатологическое отделение города и сказали, что если там они обследуются полностью и привезут заключение «здорова», Машу пропустят дальше. Делать ничего не оставалось, как выложить кругленькую сумму и добыть необходимую справку. Эх, чего только не сделаешь ради мечты!

– Маша, а лора ты уже прошла? – спросила я подругу, когда она закончила свой рассказ о невропатологе.

– Да, прошла! Там в общем-то ничего сложного, просто снимок гайморовых пазух сделать нужно, пройти проверку вестибулярного аппарата, слуха и нюха. Думаю, у тебя с этим тоже проблем не возникнет.

– А вот как раз с этим у меня большая проблема, – я вкратце рассказала Маше историю своих злоключений с носом. – А может, ты за меня снимок сделаешь? – робко попросила я будущую коллегу.

Мы договорились с подругой встретиться на следующий день во ВЛЭКе. Я передала Маше свое направление, карточку и стала дожидаться спасительницу за дверью. Я надеялась, что лор взглянет на хороший снимок гайморовых пазух и не будет тщательно меня досматривать.

Через два дня я, радостная, прискакала в поликлинику за снимком. Медсестра вынесла карту, внутри которой виднелось глянцевое изображение. Я осторожно взяла в руки черно-белый негатив и, повернув его к свету, стала разглядывать. Не знаю, как врачи определяют что-то по этим размытым светлым и темным пятнам, лично я ничего не поняла, но поскольку была уверена в здоровье Машиного носа, сунула снимок обратно в карту и стала подниматься по лестнице на второй этаж к лору.

Медсестра попросила подождать пять минут у кабинета и сказала, что меня пригласят. Я стала перелистывать карточку, пытаясь унять волнение. На последней странице с записями я увидела строчку, которая повергла меня в ужас. В голове все помутнело, строчки поплыли перед глазами. Не помня себя, я слетела по лестнице вниз и быстро набрала номер Маши.

В трубке послышались длинные гудки, очевидно, безработная девушка спала в столь ранний час и не хотела отвечать. Я продолжала звонить до тех пор, пока на том конце не раздался сонный голос Маши.

– Алло, – моя будущая коллега зевнула в трубку, – что случилось? Ты забрала снимок?

– Маша, ты можешь себе представить, у тебя обострение хронического правостороннего гайморита и сильное искривление носовой перегородки, – ошарашила я девушку страшным диагнозом.

– Что? Как такое возможно? Я два дня назад делала фото, и ничего подобного у меня не было. Мне очень жаль, прости, что подвела тебя.

– Ладно, буду думать, что делать дальше, ты здесь ни при чем. Извини, что разбудила, и спасибо, что хотела помочь, – грустно сказала я и отключилась.

Хотелось ввалиться в лабораторию, схватить медсестру за шиворот халата и потребовать у нее объяснение, как может такое быть, что абсолютно здоровому человеку приписывают гайморит и искривление перегородки последней степени.

Расстроенная, я отправилась в офис, надеясь, что по пути что-нибудь придумается. В метро я перебирала всех знакомых, кто точно никогда не сталкивался с болезнями носа. Вспомнила свою одноклассницу Иришку, которая болела редко и никогда не была в кабинете лора.

Ира Шадрина была самой маленькой по росту девочкой в классе. В старших классах мы очень хорошо дружили и часто ходили друг к другу в гости после уроков. Одноклассница была похожа на куколку – очень хороша собой, русые длинные волосы, голубые глаза и белоснежная кожа. После окончания школы наши дорожки разошлись: Ира поступила в техникум, а я – в институт. Появились новые интересы, друзья, встречаться мы перестали и лишь изредка перезванивались.

– Ира, привет! Слушай, ты же никогда не болела никакими синуситами или гайморитами? – прямо в лоб я задала вопрос когда-то близкой подруге.

– Не-а, – уверенно ответила подруга. – У меня с горлом были несколько раз проблемы, а от соплей и насморков Бог уберег.

Я быстро пересказала Ире историю со снимком и попросила ее об одолжении. Девушка несколько минут колебалась, высказывала опасения, что нас спалят и вообще с позором прогонят из больницы. Я же в свою очередь всячески пыталась уговорить паникершу, заверяя, что никто ничего не заподозрит, а если вдруг обман и раскроется, то выхода у меня все равно другого нет.

Дорогой читатель, если ты уже заскучал, прости меня за занудство и рассказы о походах по врачам. Тот отрезок времени настолько засел в моей памяти, что я просто не могу о нем умолчать. Первая комиссия запомнилась на всю жизнь, а случай со снимками до сих пор продолжает оставаться для меня большой загадкой. Но вернемся снова к брошенной нити нашего повествования.

Я взяла у секретаря ВЛЭКа повторное направление на снимок, сетуя на свою девичью память, мол, не знаю, куда сунула бумажку, всю сумку перерыла, а найти не могу. Медсестра без лишних объяснений выписала новое направление в рентген-кабинет, и я поспешила на встречу с Ирой.

Вышла из кабинета одноклассница полная новых впечатлений, особенно ей льстила роль будущей стюардессы.

– Ты знаешь, врач пока настраивала оборудование, расспрашивала, на каких линиях я планирую работать, насколько хорошо знаю английский язык, боюсь ли летать и все такое. Я вспомнила все, что ты мне рассказывала об этой работе, и передала все слово в слово. Думаю, у нее не возникло ни малейшего подозрения, что я ее обманываю. Вот только в конце она спросила: «А что, с таким маленьким ростом тоже в стюардессы берут? Я думала, только высоких набирают для этой профессии».

К счастью, Ира быстро нашлась что ответить:

– Да, мой рост небольшой, но я на каблуках высоких всегда хожу, члены комиссии не заметили, что я на самом деле ниже нормы на десять сантиметров.

Конечно, если бы медсестра знала, что каблуки на собеседовании не прокатывают, то могла бы и заподозрить неладное. Но работница поликлиники понятия не имела, что девочек просят разуться и измеряют рост без обуви.

Через два дня я вновь явилась в учреждение за результатом. На этот раз, прежде чем сразу идти в кабинет к лору, я открыла карту и решила убедиться в «своем» здоровье. Вероятно, если бы в тот момент я не сидела на стуле, то с грохотом повалилась бы на пол от прочитанного.

«ОБОСТРЕНИЕ ДВУСТОРОННЕГО ХРОНИЧЕСКОГО ГАЙМОРИТА. ИСКРИВЛЕНИЕ ПЕРЕГОРОДКИ».

– Ира, ты представляешь что? – мой голос срывался в истерическом крике. Я выскочила на улицу, выкурила подряд две сигареты, прежде чем смогла набрать номер подруги и заново обрести дар речи.

В трубке послышался легкий смешок.

– Что, у меня гайморит? Ха-ха-ха… Прикольно, расскажу сегодня девчонкам в отделе, что у меня не просто гайморит, а двухсторонний, да еще и нос кривой.

На работе я места себе не находила, все валилось из рук, настроение было наипакостнейшее. Еще и Виолетта Марковна словно с цепи сорвалась: весь день была не в духе, вызывала всех сотрудников поочередно к себе в кабинет с отчетами, приправляя беседы криками. Дома я, как обычно после работы, отогревалась за чашкой чая на кухне и весь вечер жаловалась маме на свою горькую долю, во всех подробностях рассказывая ей о своих хождениях по мукам.

– Ну может, пора бросить всю эту затею, доченька? Наверное, не стоит тебе летать, поэтому ничего не получается. Ты же знаешь, все, что ни делается, – к лучшему. – Это мамина любимая фраза, которую она говорит при всех жизненных неудачах.

– Да как бросить, как бросить после всего того, что я уже прошла? Я же мысленно давно там, в небе… Я просто не смогу теперь жить как прежде. А что если самой попробовать сделать этот снимок? Мне теперь даже интересно стало, что же у меня там обнаружится, если уж у здоровых людей гаймориты находят и носы кривые. – На том и порешили.

Я в третий раз явилась к секретарю ВЛЭКа и стала заливаться горючими слезами, какая я Маша-растеряша, посеяла где-то направление.

– Сама не знаю, что со мной происходит, раньше никогда такого не было. Наверное, перенервничала из-за всех этих походов по врачам, лечение зубов тоже сильно подкосило. Это точно от усталости и недосыпания. Я ведь еще и работаю до позднего вечера, живу далеко. Решила пока не увольняться, боюсь в итоге совсем у разбитого корыта остаться, – честно призналась я сотруднице авиационной поликлиники.

– Ну что же вы так убиваетесь, не стоит оно того. Ох, девочки, я понимаю, была бы на самом деле работа приличная, а то ведь ничего хорошего, – с этими словами секретарь протянула мне заветный листочек. Это был мой последний шанс.

Я уверенно зашагала к рентген-кабинету. В детстве у нас с братом были игровые приставки, и мы часто играли в «Марио», «Контру», «Танки» и другие бродилки-стрелялки. Вот в тот момент, пока я шла до кабинета по коридору больницы, чувствовала себя отважным героем той самой виртуальной игры, который дошел до последнего уровня и готов сразиться с главным врагом.

Не смогу передать словами, что я испытала, когда на следующий день прочитала в карте заключение рентген-врача: «ПАЗУХИ НОСА ЧИСТЫЕ, ПЕРЕГОРОДКА НЕ ИСКРИВЛЕНА»!

Не веря своему счастью, я поскакала в кабинет лора. Меня усадили в железное кресло, пристегнули и стали быстро крутить по очереди в обе стороны. Во время этого нужно было сидеть с закрытыми глазами и делать быстрые наклоны туловища вниз-вверх. Я никогда не любила карусели, у меня сразу начинала кружиться голова и появлялась тошнота. То ли дело качели: летай себе то вверх, то вниз, рассекая ногами воздушное пространство, словно летящая в небе птица. Вот если бы мне предложили забраться на качели, то я бы могла качаться хоть до утра, а в этой крутилке мне мигом поплохело.

Во-первых, я ничего с утра не ела, и от голода мутило еще до кручения, во-вторых, я сразу вспотела, так как на мне были надеты водолазка, жилет из овечьей шерсти, поверх вязаная кофта, теплые колготки, плотные брюки, высокие сапоги с мехом и шерстяные носки. Все-таки зима на дворе, а особенно крепчал мороз по ночам, поэтому в пять утра, когда я выходила из дома, столбик термометра опускался и до сорока градусов. Ну и замороженный зуб начал как раз отходить к тому времени и предательски ныл.