Читать книгу По лабиринту памяти - Ольга Трушкова - Страница 27

Валька была своим парнем и непререкаемым авторитетом не только среди ровесников, но и пацанов постарше. Она ловко лазила по деревьям и заборам, дольше всех могла продержаться под водой, умела оглушительно свистеть и плевать сквозь зубы, играла в лапту, была третейским судьёй и карающей десницей, всегда защищала слабых.

Увидев её очередное изодранное платье, мать хваталась за голову и голосила на всё село:

– Оторва! Босячка! И в кого уродилась?

– Тебе лучше знать, – хохотал отец, обожавший «оторву» и прощавший ей абсолютно всё.

Валька была старше Кости на четыре года и, сколько он себя помнит, всегда опекала его. Вытирала ему слёзы, прикладывала к его ссадинам листья подорожника, не давала никому в обиду, научила стоять за себя.

Когда пятилетний Костя взял без спроса у матери рубль, чтобы купить Вальке на день рождения подарок, Валька заставила его положить рубль на место, объяснив, что этот рубль он украл, а воровать – это очень плохо, лучше попросить. Костя попросил, и мать сама дала ему этот рубль.

И только один раз она сделала ему больно. Это когда во втором классе он попробовал в кругу более взрослых ребят покурить.

Костя до сих пор не знает, как Валька тогда оказалась в нужное время в нужном месте, но налетела, как ураган, и вырвала из его рук спички и пачку «Севера». Она взяла из пачки одну папиросу, растоптала босыми ногами оставшиеся, разогнала всю компанию, а его за шкирку поволокла за хлев. Там, усадив начинающего курильщика на траву, неумело прикурила, закашлялась и папиросой прижгла ему губы.

Но и этого садистке было мало! Валька притащила его домой, силой затолкала его голову в печь и, схватив за вихры, тыча лицом в сажу, орала лихоматом:

– Видишь? Вот такое у тебя будет нутро, если будешь курить! Понял, паразит? Понял, антихрист?

«Антихрист» считалось самым страшным ругательным словом из всех нормативных ругательств. Его применяли в исключительных случаях. Применяли только взрослые и только родственники. Валька же была всего-навсего соседкой.

А потом она отмывала его, отстирывала его рубашку, смазывала обожжённые папиросой губы соком какого-то растения и плакала злыми слезами от жалости к нему.

Костина мать об этом ничего не узнала.

Костя больше не курил. Никогда.

Всё изменилось, когда Валька перешла в 9 класс, и на летние каникулы из города приехал Алик. Его всегда на лето отправляли к бабушке. Он раньше тоже был своим парнем: лазил по заборам, играл в лапту и плевал сквозь зубы.

Но в то лето, когда Валька перешла в 9 класс, что-то произошло. Валька стала носить чистенькие платьица, беленькие носочки, перестала свистеть и плевать сквозь зубы. Алик почему-то тоже больше не хотел лазить по заборам и играть в лапту.

Наверное, они поругались, решила пацанва, заметив, как встретившись однажды возле клуба, пришедшие на детский сеанс Валька и Алик оба почему-то покраснели, поторопились разбежаться в разные стороны, а в клубе Валька села не с ними, со своими верными друзьями, а с девчонками. Нет, вы только подумайте! Сесть с презренными девчонками! Ух, как зол был на неё Костя!

Белые носочки Костя ей хоть и не простил, но с ними он уже как-то смирился. А тут! Променять их святое братство на девчонок! Нет ей, Вальке, прощения! Она предатель! Объявить ей бойкот!

Когда Костя поделился распирающим его негодованием по поводу нравственного падения их бывшего предводителя с Аликом, тот повёл себя как-то странно – Вальку не осудил, предложения о бойкоте не поддержал и наотрез отказался от почётного лидерства в их святом братстве.

Нет, совсем ничего не понимает Костя в происходящем…

Через два года Валька поступила в ГГУ на филфак (кто бы мог подумать!), приезжала на праздники домой, летом ездила в стройотряд. Она первая в селе, поправ древние устои, надела брючный костюм, а летом полола грядки в одном купальнике, что, по мнению даже и не очень-то старых людей, было вершиной неприличия.

На все осуждения Валька, изобразив ужас на своём (кстати, очень похорошевшем) лице, отвечала одной и той же фразой:

«Ах, Боже мой! Что будет говорить княгиня Марья Алексевна?» (филфак-таки!) – и смеялась, весело и озорно.

Она ходила в кино, на танцы, но ни с кем из парней не заводила отношений более тесных, чем дружеские. Причину этого знал только Костя.

А потом Валька приехала домой с мужем, с тем самым Аликом, и стала для всех Валентиной. К тому времени брюки в селе носили чуть ли не все девушки, грядки пололи в купальниках дочери даже самых ярых сторонников патриархальных устоев, а Костя давно уже простил ей не только белые носочки, но и тот злополучный сеанс, когда она села с девчонками.

Они стали взрослыми.

Всё изменилось.

Не изменилось только прежнее отношение Вальки, теперь уже Валентины, к нему, Косте.

Она, по-прежнему, его опекает, она, по-прежнему, спешит к нему по первому зову, даже если этот зов беззвучен.

Валька-Валентина! Как же ты вовремя!

Впрочем, ты всегда знала, когда появиться