Читать книгу По лабиринту памяти - Ольга Трушкова - Страница 28

Валентина вошла в комнату, присела на краешек дивана и потрепала Костю за волосы:

– Подъём! На сборы пятнадцать минут, идём в гости.

Костя тряхнул головой. В гости так в гости – всё лучше, чем диван давить. Он, даже не поинтересовавшись, куда они пойдут, быстро собрался. По дороге Валентина объяснила, что идут они на день рождения к одной девушке, Костя её не знает, подарок для неё у Валентины есть.

Свёрток с подарком был увесистым.

– Книги? – спросил Костя, хотя и так видно было, что это они.

Ну, понятно, книги от Валентины. А ему что подарить имениннице?

Валентина умела читать Костины мысли, поэтому, не сговариваясь, они направились к магазину.

Теперь и у Кости есть подарок для новорожденной – пробивная подруга вырвала «из-под полы» самый что ни есть, по словам продавщицы, дефицит. Продавщице Костя не доверял, но правоту её слов подтвердила Валентина, и он успокоился. Теперь в кармане Костиной куртки уютно покоится миниатюрная коробочка, в которую помещён изящный флакончик с умопомрачительным ароматом и с загадочным названием «Быть может». Польские духи.

Дорога заняла не более двадцати минут, но чем ближе подходили к дому, тем тревожнее становилось у него на душе. А перед калиткой эта самая душа вообще ушла в пятки. Он догадался, кто родился в этот день! Что делать? Не идти? Но как объяснить это Валентине?

Вот это уже было что-то новенькое. Костя, всегда уверенный в себе Костя, душа любой компании и предмет воздыханий не одной особы роду женского, стоит с душой в пятках?!

– А, будь что будет! – с отчаянием обречённого решил Костя и вслед за Валентиной шагнул через порог.

Как ни странно, войдя в хату, он как-то сразу обрёл себя, стал опять сдержанным и слегка ироничным. Как и полагается, поздравил именинницу, пожелал всего того, что принято желать молодой девушке в такой день, вручил подарок и отошёл в сторонку.

Как и Косте, Маше тоже удалось справиться с собой. Разве что только глаза стали блестеть чуточку ярче да улыбка не сходит с лица. Ну, так улыбаться ей сегодня даже необходимо – её день, как-никак. Вежливо поблагодарила Костю за подарок, сказала, что очень рада его видеть. Всё правильно, стандартный набор слов радушной хозяйки. В общем, Маша собой была довольна. Пушкин тоже был бы доволен Машей, ведь сейчас она следует его совету. «Учитесь властвовать собой». Нет, если я ему не нужна, значит, и он мне тоже не нужен. Теперь я буду властвовать собой! А это всё пройдёт, пройдёт со временем. Быть может…

Вон он стоит, разговаривает о чём-то с Валентиной, даже улыбается ей! Хотя нет, зря я злюсь, что он улыбается Валентине, она уже замужем. Пусть уж лучше ей улыбается, чем незамужней пионервожатой Раисе. Боже, чём это я? Да пусть он улыбается, кому хочет, мне-то какое до этого дело! Я и думать-то о нём не стану!

Господи, только бы чаще видеть его улыбку! Неужели это любовь?

– К столу, все к столу! – раздалась команда Егора, решившего на правах Машиного друга и родственника хозяйки взять бразды правления в свои руки. Весёлая суматоха, и вот все заняли места. Маша оказалась между Валентиной и Егором, так скомандовала бабка:

– Родичей у тебя тут нет, Егор и Валентина теперь тебе самые близкие, потому что они мои внуки, а ты мне теперь, навроде, как дочка.

Так по воле бабки генеологическое древо Марии претерпело изменение – русская по национальности, сибирячка по рождению,

она становится наполовину белоруской.

Бабкину речь завершил дружный хохот и гомон – каждый желал поздравить Машу с только что приобретёнными, «навроде, как племянниками».

И веселье начало набирать обороты. Вишнёвая наливка, разлитая сначала по бутылкам, а теперь по чарочкам, оказалась ох как хороша!

«До чего же душевно поют! В Сибири тоже поют, но как-то не так. Сколько шуток, добрых и очень забавных. А уж пожеланий-то мне отсыпали щедрой мерой! Вот, если все сбудутся? Нет, пусть сбудется то, которое от Валентины, там что-то про любовь взаимную до скончания века. Или света? Нет, кажется, всё-таки века. Ну, надо же, вспомнить не могу, как это там дословно. Надо будет записать. Какие они все милые, я их всех люблю, очень-очень! Сейчас схожу за вишнями и скажу им об этом. И принесу блокнот, буду песни записывать. Ой, а чего голова закружилась? Наверное, душно здесь. Выйду на кухню».

Косте досталось место наискосок от Маши. Как ни старался он не смотреть на неё, девушка почему-то всё время попадала в поле его зрения.

Маша ничего не пила, почти ничего не ела, только время от времени прихватывала ложкой из блюдца вишенку.

Странно как-то лакомится наша Мария Петровна, очень странно, подумал Костя. Консервированные вишни стоят на столе в баночках. Почему она ест из блюдца, ведь из баночки брать скользящие ягоды гораздо удобнее? Кстати, а откуда она накладывает их в это блюдце? Банка-то с консервированными вишнями, что стоит прямо перед ней, совершенно не тронута?

И вдруг, как молнией шандарахнуло – чёрт побери! наливка!

Вишни закончились. Девушка, прихватив пустое блюдце, направилась в кухню. Костя вышел следом за ней.

– Мария Петровна, позвольте полюбопытствовать, где ягодки берёте?

– Вот здесь, – простодушно ответила Маша и показала на стоящую в углу бутыль.

– Ну, и как они вам?

– Вкуснятина! – она даже зажмурилась, демонстрируя высшую степень наслаждения.

Но хмель уже забродил в организме, совершенно не подготовленном к его приёму. Маша пошатнулась и уселась на лавку, глядя на Костю ничего не понимающими глазами.

– Значит так, – произнёс Костя, встряхивая бутыль перед её лицом и постучав по стеклу согнутым пальцем.

– Это – нельзя! Мария Петровна, вы меня слышите? Это – нельзя! Этот хмель похлеще спирта будет! А теперь одеваться – и на воздух! На воздух! Вы всё поняли?

Маша поняла всё. Она поняла, что этот наглый Костя (а какой же он ещё, если заставляет её, Машу, постоянно думать о нём?) отобрал у неё вкуснятину! Ему что, Машиного покоя мало?

– Отдай ягоды! – насупив брови, приказала девушка, перейдя на «ты». Топнула ногой. – Отдай, кому говорю?!

Ошарашенный Костя протянул ей бутыль:

– Возьмите.

– Так-то лучше, – Маша обеими руками прижала бутыль к себе – вдруг опять отбирать начнёт! – и покосилась на Костю.

Но тот стоял, привалившись плечом к дверному косяку, скрестив на груди руки, и на бутыль, похоже, больше не посягал.

Может, он тоже хотел вишен? Она из подлобья посмотрела на Костю и протянула ему ёмкость:

– На, ешь, мне не жалко. Здесь и тебе, и мне хватит.

– На двоих, значит? – расхохотался тот.

Лучше бы он этого не делал. Маша обиделась и передумала делиться. Есть вишни она передумала тоже.

Ишь, смеётся, стоит! Весело ему! Я тоже веселиться буду! Ему назло! Как же в белорусских сёлах веселятся? Наверное, как и везде. А везде-то как? А, вспомнила! Пляшут, поют частушки и кричат тоненьким голосом «И-и-и!».

А какую частушку им спеть?

Маша знала их много: и из фольклора, и так слышала. Но как на грех в её хмельной голове вертелась только одна, очень неприличная. Её всегда пела тетя Валя, которая приходила в гости к соседям напротив. Это в Сибири было, Маша ещё маленькая была тогда.

Нет, такую нельзя. А то Костя подумает, что это Маша про мечту детскую свою поёт, и не придет больше. Зачем ему такая Маша, которая уже в детстве мечтала о нехорошем? Он же тетю Валю не знает.

Ладно, буду просто плясать. А частушки бабка с кумой Фаиной петь будут. Они много частушек знают. Маша их потом еще и про этого коня научит, когда Кости не будет. Про коня они не знают, потому что тоже не знают тетю Валю. Сейчас надену сапожки, когда пляшут, они ещё каблуками топают. Нет, не топают – стучат. Где мои сапожки? Бабка, кажется, их сушить на печь ставит всегда.

Маша поставила бутыль на лавку, не совсем твердыми шагами подошла к печке. Сапожки достать не могла, хоть несколько раз и пыталась подпрыгнуть, – высоко. Оглянулась на Костю. Он наблюдал за ней и улыбался. Приказала:

– Иди сюда!

Костя подошёл. Девушка показала пальцем на сапоги и скомандовала:

– Достань!

Ну, наконец-то, и до самой дошло, что сейчас ей надо на воздух. Протянул руку, снял сапожки, подал Маше. Она села на лавку, сняла туфельки и пинком загнала их под неё. Сдувая падающие на глаза непокорные пряди, с трудом обула один сапог, но заело замок. Дергала, дёргала – бесполезно. Костя стоял всё в той же своей излюбленной позе и ожидал очередной команды. Замок не поддавался.

Ну, и чёрт с ним, буду плясать в туфлях, решила она. Где они? Должны быть здесь. Наверное, под лавкой.

Маша заглянула под лавку, попыталась достать, но рука не дотягивалась. Тогда она встала на колени и полезла за туфлями.

Костя вытащил её из-под лавки, усадил, снял с печки бабкины стёганые бурки и, бросив взгляд на её маленькую ступню, прихватил ещё вязаные носки. А не то будет эта ступня болтаться в бурке, как пятак в пустом кошельке.

Он встал перед Машей на одно колено и начал её обувать. Натягивая носок, посмотрел на неё снизу вверх смеющимися глазами:

– А вы, Мария Петровна, оказывается, буйная во хмелю. Сочувствую вашему будущему мужу.

У Маши задрожали губы, а глаза стали наполняться слезами.

Костя растерялся:

– Ну, что вы, я же пошутил.

И выругал сам себя: идиот!

Из глаз Маши медленно выкатились две слезинки.

– Ну-ну-ну, успокойтесь, – он вытер их своим носовым платком.

– Вы не подумайте, я не пьяница, я только ягоды ела.

Маша опять перешла на «вы», она стала трезветь.

– Я видел, – кивнул головой Костя и обул ногу в бурок.

– Правда видели? – почему-то обрадовалась Маша. – Значит, вы на меня смотрели?

Лицо Кости заполыхало. Чтобы скрыть смущение, он наклонил голову и начал обувать её вторую ногу.

Но Маша вдруг заартачилась и спрятала её под лавку, сквозь замутнённое хмелем сознание пробился жгучий стыд за своё не совсем интеллигентное поведение.

Сначала Костя её уговаривал:

– Мария Петровна, ну, не капризничайте!

Потом разозлился, силой вытащил ногу из-под лавки, натянул на неё носок и бурок. Нашёл бахилы. Что же ей на голову-то? Увидел на полатях платок, обмотал им Машину голову, неумело завязал его концы и затолкал девушку в старый полушубок, лежавший на тех же полатях. Всё это он проделал с каким-то озлоблением, непонятным ему самому.

Злился на неё, на себя. Злился за то, что не может подавить в себе это совершенно новое чувство, появляющееся при встречах с Машей. Даже не знает, как и назвать-то всё это, потому что раньше никогда не испытывал ничего подобного.

Заглянув в «банкетный зал», он вызвал знаками Валентину и вкратце пересказал ей вишнёвую эпопею. Валентина вывела Машу на улицу.

Костя подобрал валяющиеся на полу модные сапожки на высоченных каблуках, проверил их «молнии», поставил на печку. Потом взял злосчастную бутыль и вытряхнул вишни в помойное ведро.

Валентина вывела Машу на улицу, заставила пить рассол и глубоко дышать.

– Слава Богу, Костя вовремя заметил, так и отравиться недолго, с непривычки-то. Тебе лучше?

– Лучше.

– Если наливка стояла в стеклянной посудине, то ничего не будет. А хмель от ягод проходит намного быстрее, чем от самой наливки. Но ягоды всё же лучше не есть, – Валентина стянула полы полушубка потуже и, придерживая их рукой, чтоб не расходились, обняла Машу.

Вдруг девушка заплакала, по-детски вытирая слёзы кулаками, потом с тоской в голосе проговорила:

– Я же не знала. Я никогда не ела вишен, ведь в Сибири их нет. А они такие вкусные! У нас черёмуху вишней называют, сибирской вишней. Но черёмуха – это не то.

Помолчала, потом спросила каким-то безжизненным голосом:

– Почему он вас попросил со мной побыть? Сам почему не вышел со мной на улицу? Ему что, было очень противно меня видеть… ну, такую?

– Ага, кажется, я что-то начинаю понимать! Ну-ка, девонька, вставай. Пошли в хату!

Но в хату войти они не успели, потому что Костя внёс в компанию предложение прогуляться до клуба, и оно было принято единогласно. В клуб вошли дружной весёлой толпой, и никто не обратил внимания, что Кости среди них нет.

Машино непреднамеренное пьянство гостями тоже замечено не было и прошло без последствий.