Читать книгу Афродита и её жертвы - Ольга Волошина - Страница 3

«Кэт ощущала мелодию всей кожей, ей казалось, будто апрельская ключевая вода пощипывает плечи. Захотелось услышать чей-то зов и откликнуться, но никто не звал»

Эрих Мария Ремарк «Триумфальная арка»

Я сидела в глубине огромной комнаты, далеко от окна, сквозь которое лился густой и пыльный поток солнечного света. Задвинулась в необъятное нутро старого уютного кресла, чтобы безжалостные лучи не выставляли меня на всеобщее обозрение. Хотя безобразной меня вряд ли кто назвал бы. Больше того, я вполне могла считать себя симпатичной, до некоторой степени даже привлекательной женщиной. В самом расцвете всех сил и ожиданий.

Мне даже тридцати не исполнилось. Фигура пока ещё стройна и подтянута. Пышные, волнистые волосы необычного, но абсолютно натурального медного оттенка спадают на плечи красивыми локонами, кожа свежá и гладкá. Если не считать гадкий прыщик чуть ниже переносицы, то я была бы в полном порядке. Неделя комплексной, но безуспешной борьбы с омерзительным признаком поздневесеннего авитаминоза ничего не дала. Скверный бугорок по-прежнему отравлял мне минуты, проведенные перед зеркалом. Но и фиг с ним, с прыщиком! Тут в тени драпировок и комнатных цветов его не может быть видно. К тому же мои блестящие распущенные локоны отвлекают взгляд.

Как я уже говорила, меня вполне можно считать привлекательной особой. Для кого угодно, кроме того, кто собственно нужен … Вот он, наконец, отвернулся от своих нот и улыбнулся.

– Ты хотела, чтобы я спел этот старый романс? Так я его прямо сейчас исполню! – Он шутливо прокашлялся, поправил тонкими пальцами воображаемую бабочку на трогательно худой шее. – Посвящается лучшей подруге… а также всем красивым бабам в моём ближнем и дальнем окружении!

Непонятно было, включили меня в заветное число красивых баб или, наоборот, выставили из этого ряда. На всякий случай я никак не отреагировала на заявленное посвящение.

Томная блондинка с вызывающе красной помадой на неправдоподобно пухлых губах вытянула и без того длинную шею и закинула точно рассчитанным изящным движением длиннющую ногу на другую, такую же. Свет из окна очень выгодно обтекал её фигуру и подчёркивал всё, что можно и нельзя, несмотря на продуманно скромное платье. Нитка безупречного жемчуга довершала портрет, вероятно, приятный глазу единственного в комнате мужчины.

Баб же тут находилось аж три: из них две красотки и третья – уже знакомая всем я. Так и убила бы эту белокурую стерву, скромно затянувшую свои соблазнительные прелести в элегантный трикотаж жемчужно-серого цвета. И другую красотку – брюнетку чёртову, наверняка крашеную, прикончила бы без колебаний, ничуть не страшась тюрьмы. Если бы мне это хоть капельку помогло. Как бы мне перейти из разряда лучших подруг в категорию красивых баб? Шут с ним, пусть я буду даже из окружения. Ближнего, разумеется. Вот и кресло моё стоит ближе всех к раздолбанному молодыми дарованиями старому инструменту.

Глуховатый, ласковый баритон обволакивал, проникал глубоко в душу внутри меня… до самых печёнок или чего-то там ещё. С романтическими метафорами у меня гораздо хуже, чем с красотой. Блондинка закатила неправдоподобно синие глаза. Якобы от восторга. Брюнетка приоткрыла блестящие от качественной косметики губы, обнажив ослепительно белые ровнехонькие зубки. Вставные, небось.

А голос звучал, так дивно, завораживающе… Неприбранная, пыльная музыкальная студия, обставленная простенькой дешёвой мебелью, становилась романтическим приютом неприкаянных бесшабашных мечтателей. Картину немного портили две абсолютно лишние фигуры: блондинка у окна и брюнетка, аккуратно прислонившая тщательно сделанную небрежную причёску к запылённому бронзовому бюсту П. И. Чайковского.

И зачем только он их сюда привёл? Не Чайковский, разумеется, а Стас. Он ведь такой тонкий музыкант, а тут ему явно не хватило художественного вкуса: этим красоткам с избытком дорогой косметики на лицах место только на подиуме. В лучшем случае. Своим присутствием они разрушают всю романтику запущенного зала с грустным Чайковским, стареньким роялем, трогательными, вылинявшими плюшевыми занавесями в тяжёлых складках.

Возможно, и я не слишком романтично выгляжу, но и фальшивую ноту в атмосферу старого дома музыки не вношу. Я не отрывала глаз от его пальцев, нервно бегающих по клавишам. Очень длинные у него пальцы, с коротко остриженными аккуратными ногтями. Большие сильные руки с узкими, ухоженными ладонями. Наверное, тёплыми и немного шершавыми.

По спине змейкой скользнула холодная струя воздуха. Я зябко поежилась, но уже в следующую секунду меня обдало жаром. И ужас! – я совсем перестала разбирать слова. Один только голос:

– Если б только я мог… дин – ди – дин. Да – дали – да…

– Тебе плохо? – вдруг обеспокоился он, оборвав песню.

Совсем не плохо, просто я сейчас упаду в обморок. Во всяком случае, очень хотелось бы упасть: ему придётся взять меня на руки и куда-нибудь уложить. Но я ведь этого не почувствую, если буду в беспамятстве. Тогда какой от обморока толк?

Жгучий романс замер на самой страстной ноте. А Стас вновь произнёс, обеспокоено и заботливо, но без малейшего намёка на нежность:

– Я могу тебе чем-то помочь?

И он совсем близко, только руку протяни – можно дотронуться. Две эффектные девушки замерли и напряглись на своих расшатанных стульях, ожидая конца странной сцены. Нужно было что-то говорить, и я сказала:

– Тут душновато немного… И одуряюще пахнет духами, – это в брюнеткин огород камешек. – Голова закружилась. Открой окно, пожалуйста. Сейчас всё пройдёт.

Не пройдёт никогда! Я так и умру одинокая и несчастная, не узнав ласки его рук, не ощутив вкуса его поцелуев. Хочется ведь всегда недостижимого. Ну мало ли вокруг меня мужчин, которые бы с радостью сделали для меня всё? Честно признаюсь себе: мало, ничтожно мало. Ни одного практически нет.

Муж Толик, пребывающий дома на нашем общем диване, купленном в дорогом мебельном салоне, – не в счёт. Его привычно кислая физиономия мне давно надоела. Как меня угораздило вступить в этот нелепый брачный союз? За пять лет опостылевшей семейной жизни нам ни разу не удалось мирно договориться ни по одному важному или даже пустячному вопросу. Никаких общих тем мы так и не нашли, совместных интересов не обнаружили.

Вечно ноющий, всем недовольный, ленивый и жадный до денег (моих, к слову сказать) Толик – вот мой удел. Ничего другого, видимо, я не достойна.

***

В просторном кабинете с окном во всю стену, с добротной светлой мебелью, сделанной на заказ, я всегда ощущала свою значимость. Здесь, в клинике я главная: уважаемая, умная… В этом кабинете я всегда уверена в себе, становлюсь красивой женщиной. А мои крупные черты лица окружающим кажутся выразительными…

Но сегодня грусть и безысходность не отпускали и тут. Тоска не рассеивалась, одиночество давило, казалось безнадёжным. Там, за пределами клиники я обычная одинокая баба, измученная бытом и мелкими семейными склоками. А хочется так немного: капельку счастья, чуть-чуть любви.

Если очень сильно хотеть, наверное, можно получить желаемого… дамского угодника, честно говоря. А ведь и Казанова, вероятно, когда-то женился. Надо бы навести справки, как там у него сложилась жизнь к закату. Хотя с другой стороны, заката бурной молодости Стаса Епифанова я не хочу. Хочу сейчас, пока он ещё такой непредсказуемый и безрассудный, жутко талантливый и недопустимо красивый! Но что за прозаическая у него фамилия – Епифанов?

Из холла послышался смех, я отложила так и не раскрытую карту очередной пациентки и вышла из кабинета.

– Ой! – заметно смутилась самая молодая наша врач Катюша Романенко, – а я как раз хотела с вами проконсультироваться, Флоренция Сергеевна, по поводу той дамы с аллергией на антибиотики, Анастасией Аристовой. Ну, вы помните, наверное, её ещё Иван Петрович к нам направил.

– Пойдёмте, Екатерина Дмитриевна, в ординаторскую, и вы мне всё подробно расскажете.

Катюша окончательно растерялась, словно я предложила ей сдать без подготовки экзамен по хирургии, или того хуже – анатомии, и судорожно замахала перед своим покрасневшим личиком глянцевым журналом, сжатым тонкими пальчиками с аккуратными коротко остриженными ногтями.

– И что с ней, с этой Аристовой? – вернула я девушку к упомянутой пациентке, удобно устроившись за большим столом и подставив собственное разгоряченное лицо легкому ветерку из приоткрытого окна. – Она не смогла пройти полный курс лечения?

– Ну да, не смогла из-за этой своей аллергической реакции, – с готовностью подхватила Катюша и выпустила вконец измятый журнал из вспотевших ладоней. – Мы назначали лечение по обычной схеме на фоне антигистаминных препаратов, но ей все равно стало плохо после четвёртой инъекции.

– Придётся попробовать курс метаболической терапии, – я придвинула к себе стопку листочков и записала новые назначения для пациентки Анастасии Аристовой, видной дамы не первой молодости, но всё ещё лелеющей надежду обзавестись уже поздним, но таким желанным ребёнком.

Катюша благодарно покивала, подхватила листочки наманикюренными пальчиками и выпорхнула из комнаты. Журнал «Красота и здоровье», раскрытый на двадцатой странице так и остался лежать передо мной на столе. Рассеянно скользнула взглядом по тексту: «Каждая женщина получит шанс…» Так уж и каждая!

***

День выдался тяжёлый. Двух совсем молодых женщин пришлось направить на серьёзные операции, к тому самому Ивану Петровичу Тимохину. Ещё одну измученную длительным лечением, непривычно по нынешним временам многодетную мать всё-таки нужно долечивать в стационаре. А она так надеялась этого избежать.

Если бы неприятный диагноз я сообщала той самой длинноногой и большеротой блондинке, была бы я сильно огорчена? В конце концов, я и сама всего лишь баба, со всеми вытекающими разнообразными эмоциями.

И бесплодие, снова бесплодие, такое тягостное и безнадёжное. А мне так нравится произносить волшебные, оптимистичные фразы типа: «У вас всего лишь… и напрасно было так переживать!» В такие минуты я чувствую себя почти всесильной владычицей этого небольшого стерильно-белоснежного мирка. Но, в сущности, эти женские тела, такие лелеемые своими владелицами, предназначаемые ими для счастья и любви, – так хрупки и ненадёжны, что иной раз и самой заплакать хочется. Пройдёт ещё лет, эдак, пять, и я привыкну ко всему и зачерствею, как и положено практикующему врачу. По-другому, верно, не бывает. Человек приспосабливается ко всему обидному и горькому довольно быстро и легко. На бесконечное сострадание сил и терпения никому не хватает.

И между всех этих печалей и болей – я сама, жаждущая своего, совсем особенного, эксклюзивного счастья. И глупо, беспричинно верю, что все эти беды пройдут мимо меня, ведь может изредка и такое случиться?

«Каждая женщина получит шанс»! Где тут у меня завалялся тот журнальчик… Вот она, статья о новых волшебных методах профессора Самойлова-Дмитриевского. «Мечта станет реальностью и останется с вами на всю жизнь». Банально и не вполне правдоподобно, но… признаться, очень притягательно. Люди никогда не перестанут верить в чудеса, особенно женщины… Вот хоть бы и я, до нелепости легко и охотно верю в обещанные профессором сказочные превращения. А что мне остаётся!

Если есть хоть какой-то шанс, я его получу за все сокровища мира. И плевать мне на любые уловки всех на свете блондинок. И очень кстати я давно не была в отпуске, кажется, года два. Или больше?

Взглянула в зеркало: белые одежды очень красят женщину, даже если это – униформа врача!