Читать книгу Будни ветеринарного врача - Ольга Юрьевна Овчинникова - Страница 3

Shit happens2.

Ничего, как говорится, не предвещало.

Однако, на приёме – кобель овчарки, его хозяева и их приятель, приехавший в гости, – он и оказывается первопричиной визита в ветклинику.

Гость из добрых, разумеется, побуждений купил на рынке самый большой говяжий мосол и отдал его на съедение собаке. В качестве гостинца.

– Третий день просраться не может, – отвечает хозяин предельно чётко на мой дежурный вопрос: «Что случилось?»

– Я оплачу все расходы! – жизнерадостно вещает его друг, натуральный, как очевидно, блондин.

Первое, что бросается в глаза при встрече – это его шикарная шевелюра, будто из рекламного ролика про шампунь, улучшающий рост волос. Революционная формула, реновация разорванных структурных волосяных связей на молекулярном уровне и прочий бред. Но шевелюра шикарная. Помимо этого, мужчину выделяют изумрудные весёлые глаза, которые прямо светятся от восторга в предвкушении спецоперации под кодовым названием «Избавление».

Хозяин собаки – мрачноватый, серьёзный мужчина – совершенно не разделяет его восторга, являя своим настроением абсолютную противоположность.

– Я очень спешу, – больше для них, чем для меня говорит женщина – ухоженная брюнетка, тщательно следящая за собой: аккуратный, в меру броский макияж дополняет идеально ровная стрижка каре; расстёгнутое короткое бежевое пальтишко обнажает платье благородного изумрудного цвета.

Увы, эти два слова – «копростаз» и «спешу» – никогда ещё не уживались вместе.

Действие происходит в отделении клиники – одном из нескольких, – которое находится в посёлке деревенского типа. Располагается оно в одноэтажном деревянном доме, который слегка перекосило от старости. Снаружи стены дома облуплены и шелушатся корочками старой, салатовой краски. Некоторые стёкла в окнах выбиты, и это в полной мере отражает рентабельность отделения: посещаемость здесь низкая, а платёжеспособность приходящих людей ещё ниже.

В смену работает один врач, и в качестве незаменимого помощника приходит Эмма, живущая рядом. Она следит за этим филиалом уже давно, вставая в холодное время года в пять утра и протапливая печку, чтобы ни врачи, ни клиенты с их животными не окочурились от переохлаждения. К началу дня в клинике уже царит деревенский уют, и от печки в воздухе разливается мягкое тепло.

Эмма – человек житейский, и её советы являются решающими просто потому, что ей хорошо знаком менталитет проживающих в посёлке людей, одним из которых сама она и является. Эмма носит короткую, мальчишескую стрижку, одевается в исключительно практичные, удобные вещи и на всё имеет своё, тщательно обдуманное мнение, весомое и ценное. Кроме того, она мало в чём сомневается, умеет донести до людей суть проблемы и практически всегда угадывает степень тяжести состояния животного, – вот что значит опыт.

Вдвоём мы молча сканируем собаку взглядами – Эмма спереди, а я сзади, – будто два прожжённых экстрасенса.

Пёс большой, серьёзный, и в моей голове стандартно прокручиваются породные овчарочные болезни, среди которых красными буквами горит: «Экзокринная недостаточность поджелудочной железы». Вот прям для такой породы скормить говяжий мосол – это большая, большая ошибка.

– Блевать ещё начал, – подтверждает мои догадки хозяин. Он говорит серьёзно, тщательно взвешивая каждое своё чугунное слово.

– Держите за ошейник, – говорю ему, приближаясь к собаке сзади и надевая перчатки.

Крепкой рукой он берёт овчарку за ошейник и удивлённо спрашивает, с интонацией, которой озвучивают риторические вопросы:

– А что, разве собакам кости давать нельзя?

Вместо ответа, обеими руками я щупаю овчарке живот. Потерпите. Сейчас будет демонстрация ответа на Ваш вопрос. Предельно подробная. Как бы ещё к хирургам не пришлось обращаться…

Живот собака прощупать даёт, но не полноценно, – под конец начинает крутиться, реагируя на дискомфорт. Беру термометр и задираю ей хвост, чтобы померить температуру. Термометр упирается во что-то каменное.

Помнится, намедни был среднеазиат, которого по доброте душевной накормили бараньими головами в количестве трёх штук. У того в попе была кость величиной с кулак – стояла на выходе, но из-за жуткой боли не выходила. Вместо неё из ануса сочилась кровь, и время от времени во время потуг выпадали куски слизистой оболочки кишечника.

Меняю градусник на палец и лезу овчарке в попу – ну да, картина похожая. Костный комок, к тому же щедро утыканный острыми, словно лезвия «Спутник», пластинками надкостницы, и тоже величиной с кулак. Овчар начинает тужится и орать от боли.

– Сделайте ему укольчик, и мы поедем, – вещает дама на этот раз в мою сторону. – Я очень спешу. С её стороны доносится аромат дорогого парфюма.

Я вылезаю из собачьей задницы и с говняной рукой, задранной пальцами кверху, начинаю свою пространственную лекцию, в которой красочно описываю последствия панкреатита, некроза кишечника и необходимость эвакуации этих самых костей в кратчайшее время.

– И что делать? – бледный хозяин вторгается в сей рассказ на месте устрашающего описания «панкреонекроза со смертельным исходом». Мой необузданный воспалённый мозг, собравшийся вынести страшный вердикт «сахарный диабет», внезапно умолкает.

«Что делать?» Я уверена, что Чернышевский имел прямое отношение как ко всей медицине, так и к ветеринарии в частности. Да стопудово! Этот вопрос задаётся здесь чаще всего, и сами мы произносим его раз десять в течение рабочего дня. Да больше, больше!

– Анализ крови на панкреатическую липазу. Если диагноз подтвердится – то нужен курс капельниц. Дней семь. Обязательно – диета. Плюс сейчас нужно эвакуировать то, что стоит в прямой кишке. В противном случае придётся резать.

На лице женщины вырисовывается уверенность в том, что с них просто хотят содрать денег, и она говорит:

– Капельницу только сегодня сделайте. И анализов не надо. Эвакуируйте, – и она грациозно машет в воздухе рукой, как бы давая разрешение.

«Срочная эвакуация! Тревога! Тревога! Всем какашкам и костям на выход! Внимание!» – звучит в голове тревожная сирена – так мой внутренний голос задиристо развлекается, с юморком.

Их друг с заинтересованным видом разглядывает плакат с изображением межпозвоночной грыжи, а затем переключается на исследование постера, где изображен глаз с «сухим кератитом». Он молчит, выражая заинтересованность картинками только позой: шея вытянута, руки заложены за спину. Учёный-эстет, прям.

– Эмма, – я поворачиваюсь к своей милейшей помощнице с не менее интеллигентным видом, – как у нас обстоят дела с вазелиновым маслом?

Дело в том, что помимо всего прочего, Эмма заказывает в клинику медикаменты и докупает те из них, которые заканчиваются. Но только самые необходимые, ввиду того, что они едва окупаются.

– Полбутылочки-то есть, – тотчас отвечает она. – Но это ваша, дерматологическая заначка.

Вот же блин.

– Значит так, – я поворачиваюсь к Гостю, отрывая его от «сухого глаза». Вам сейчас нужно доехать до аптеки и купить пару флаконов вазелинового масла. Для клизмы.

– Понял! – весело отвечает он и тут же выбегает из кабинета: в окно мы видим его резкий прыжок в чёрную, низкорослую иномарку и столь же стремительный отъезд.

– Пока он ездит, давайте поставим в вену катетер и прокапаемся, – предлагаю я.

…Дальнейший час проходит в методичном вливании жидкостей внутривенно. Овчарка лежит на столе, хозяева сидят на стульях рядом. Я же то меняю бутылочки в капельнице, то, словно заправский бармен, развожу в большой чашке с тёплой водой солёную магнезию, пытаясь соблюсти пропорции для достижения нужной гипертоничности. Гость возвращается довольно быстро. Две бутылочки с вазелиновым маслом, купленные им в аптеке, дополняют клизменный рецепт масляными прозрачными каплями, которые плавают и сливаются воедино на поверхности воды, – красота, да и только!

Чтобы как-то структурировать время, рассказываю владельцам про особенности удивительной жизнедеятельности прямой кишки.

– В ней физиологичным образом происходит всасывание жидкости из каловых масс обратно в организм, – говорю я. – Стало быть, при поступлении жидкости извне она автоматически перестаёт сдерживать то, что просится наружу, и это облегчит нам процедуру эвакуации.

Больше прочих, внимательно, почти не моргая, меня слушает Гость. Женщина нетерпеливо поглядывает то на свои часы с крупным циферблатом, инкрустированным красными рубинами, то на ногти, то в маленькое зеркальце, доставая его из кармана пальто.

– Если сейчас, в острый период, не сделать курса капельниц, то потом это придётся долго и часто пожизненно расхлёбывать, – преупреждаю между делом, и от моего откровенного сленга женщина морщится. Похоже, она всё ещё уверена, что с них просто хотят содрать побольше денег, и достучаться поэтому не получается.

«По крайней мере, ты попыталась», – вещает внутренний голос.

Много раз так заканчивались истории самоуверенных владелиц собачек с острым панкреатитом, которых намедни любовно напичкали деликатесами. Меня совершенно не прельщает восклицать потом ненавистное: «Я же говорила!», когда спустя полгода, тощую, ввиду нарушения всасывания питательных веществ, с пучками выпадающей шерсти собаку приносят на приём и спрашивают: «Что же делать?» Время назад не вернёшь. И клетки поджелудочной железы – тоже.

Возвращаюсь мыслями к овчарке и под конец капельницы медленно добавляю в вену обезбол – не помешает.

Очередная бутылочка вскоре заканчивается, и мы всей толпой выходим на улицу, так как делать клизму большой собаке в помещении клиники чревато дальнейшей генеральной уборкой и неистребимым запахом собачьего дерьма. Надеваю вторую пару резиновых перчаток поверх первых. Как показывает опыт, от вездесущего амбре это не спасёт, так что это чисто для самоуспокоения.

Конец августа балует тёплой погодой, дождя не предвидится. Пристраиваемся под старым, раскидистым клёном, растущим во дворе клиники.

Хозяин держит овчарку, а я, с помощью большого шприца и трубки, присоединённой к нему, вливаю в собачий зад маслянистую жидкость, – трубка постоянно вываливается обратно. Овчар тужится, кричит, пытаюсь помочь ему пальцами, но боль слишком сильная. Вливаю маленькие порции жидкости снова и снова. Обе бутылочки вазелинового масла стремительно исчезают в недрах собаки.

– Ещё надо, – умоляюще говорю Гостю, держа в руках говняные трубки и шприц.

– Окей! – жизнерадостно кричит он, блестя от восторга глазами, и бежит к машине: судя по всему, зрелище постановки клизмы собаке видится ему прикольным.

Он уезжает и уже через десять минут возвращается с ещё двумя бутылочками вазелинового масла. Скорый малый. Респект.

Я вливаю новые порции жидкости в собаку, которая тужится и кружит вокруг хозяина. Бегаю следом за ней со скользким шприцом в руках. Жирная жидкость из собаки щедро выливается обратно, фонтаном орошая всё, что находится в прямой досягаемости. Очень быстро хвост и задние ноги3 собаки оказываются в маслянистой говняной субстанции, после чего начинается прицельный огонь в мою сторону. Руки, одной из которых я держу хвост, а другой набираю раствор и вливаю его в собаку, слабо защищённые халатом, до локтей покрываются мокрым и ароматным коктейлем. К ним очень быстро присоединяются ноги, на которые попадают остаточные, и потому самые сочные капли, вытекающие наружу. Увернуться от этого изобилия никак не получается, и я смиряюсь. Рукава и штанины методично пропитываются жидкостью с характерным стойким фекальным амбре. Наконец, один из каменных костяных комков с огромным усилием вываливается из собаки. Однако, здравствуйте! Я подбираю его и демонстрирую хозяину овчарки острые, торчащие, множественные отломки надкостницы:

– Вы спрашивали, можно ли давать собакам кости.

Очень серьёзно он кивает головой, давая понять, что я услышана. Тут и без слов всё понятно. Набираю новую порцию жидкости в шприц.

В этот момент овчар изворачивается и кидается на меня, как на источник жуткой боли, происходящей у него под хвостом. К счастью, хозяин успевает вовремя отреагировать и резко дёргает за ошейник, а я рефлекторно отпрыгиваю назад и приземляюсь на землю. Сочный лязг зубов раздаётся совсем рядом. Быть в говне, да ещё и искусанной – сценарий, прямо скажем, не самый оптимистичный! Теперь мой халат приобретает творческий вид ещё и сзади. Снова ректалю собаку: очередной костный кусок стоит на выходе.

– Там ещё один, – констатирую вслух.

– Ещё вазелина? – радостный Гость нетерпеливо пританцовывает на месте, желая принять участие.

Он стоит на приличном расстоянии и поэтому говорит заведомо громче: голос звонкий, дикция идеальная. Жена хозяина собаки стоит ещё дальше, нетерпеливо поглядывая на часы. Одна Эмма – рядом, держит чашку с разведённым для клизмы раствором – кому-то же надо быть в эпицентре событий.

– Да, – отвечаю Гостю. – Купите ещё две бутылочки и заодно резиновую спринцовку. Большую.

Гость кидается в машину, которая затем резко разворачивается на маленьком пятачке земли и стремительно исчезает за поворотом. Возвращается он ещё быстрее, чем раньше.

– Аптекарша как-то странно на меня посмотрела, – говорит он задумчиво, вручая мне бутылочки и спринцовку на вытянутых руках.

Оставляю это без комментариев: ох, я могу её понять.

Новые и новые клизмы, новые фонтаны ароматной жидкости, – с резиновой грушей всё происходит быстрее и эффективнее. Однако, это не спасает мои ноги, обутые в сандалии: тонкая ткань сияюще-белых с утра носков не в силах защитить от бурных собачьих потуг и последующих жидких истечений. Когда новая порция говняной жижи метко попадает на мои несчастные ноги, стекая со штанин, со стороны женщины раздаётся нетерпеливое:

– Можно уже побыстрее? Я на педикюр опаздываю!

«А ничего, что у меня сегодня свидание после работы?» – мысленно парирую ей в ответ.

И зачем мы только договорились на сегодня? От меня ж теперь такой стойкий парфюм идёт, что аж глаза режет! По стойкости он наверняка не сравнится даже с изысканными знаменитыми духами, типа «Jar Parfums Bolt of Lightning»4. Всё, что мне остаётся – это забить этот самый «Bolt».

Расстроенно запиливаю собаке в зад ещё одну полную спринцовку жирной воды, и, через серию болезненных потуг, она выдаёт очередной костлявый кругляш, тоже истыканный кусками надкостницы.

Ну почему вместо запаха тёртой смородины, свежескошенной травы, цветущих георгинов и сломанных веток5 я вынуждена благоухать, простите, собачьим дерьмом?

…Когда водно-говняные процедуры закончены, процессия во главе с собакой садится в машину и уезжает, я медленно стаскиваю с рук перчатки, неведомым образом традиционно пропустившие стойкий запах, и слабым, умоляющим голосом спрашиваю Эмму:

– А тёплая водичка с мылом у нас есть?

– Не, только холодная, – отвечает мне Эмма, с усмешкой. – Но могу предложить освежитель для туалета!

– У меня свидание через полчаса! С Константином Венианимовичем. То есть Вениаминовичем. Да тьфу ты… Какой к чертям освежитель? Чтобы от меня пахло говном в альпийских лугах? Или свежим бризом очистных сооружений? А-а-а-а-а! – ору в изнеможении.

Эмма только хохочет:

– Ландышевый подойдёт?

* * *

Свидание проходит в дорогом кафе, в окна которого светит остывающее, но пока ещё по-летнему тёплое солнце, какое и бывает в конце августа. В самом же помещении так жарко, что рабочее амбре смело и настойчиво раскрывается в стойкий, безусловно узнаваемый аромат, витающий в воздухе. К нему примешивается резкий, концентрированный запах ландышей.

Константин – среднего телосложения, лысоватый, толстоватый, с короткими, словно сардельки, ухоженными пальцами, уверенный в себе мужчина, с которым мне посчастливилось познакомиться намедни. Похоже, он относится к свиданию серьёзно и ведёт себя, как на рабочем совещании, – совсем не улыбается и словно считает каждую минуту времени.

Меня не покидает чувство, что нужно было заранее распечатать и принести сюда своё резюме. В двух экземплярах. Вместе с родословной и всеми доступными анализами.

Кафешка уютная, круглый маленький столик накрыт сияющие-белой скатертью, поверх которой лежат квадратные салфетки благородного бордового цвета. В центре стола стоит хрустальный бокал с миниатюрной живой красной розочкой. Сюда Константин привёз меня на машине, похожей на бронепоезд. Какой-то дорогущий хаммер. Но это не точно.

Заказываю себе вазочку фисташкового мороженого. Константин, оправдывая статус бизнесмена, которым он является, устраивает мне форменный допрос: где работаю, кем, сколько платят, есть ли дети, где живу и каковы мои ближайшие цели?

Мои ближайшие цели – это отмыться от въевшегося в кожу запаха дерьма, закинуть в себя дешёвые пельмени и попытаться досмотреть, хотя бы с третьего раза, обучающий ветеринарный видосик. А потом долго пытаться уснуть, мучаясь бессонницей до пяти утра. И, уснув на рассвете, посмотреть очередной трэшовый кошмар про экстренного пациента из сериала «Опять ты не успеешь».

В общем, всё по чётко отлаженному плану – прям «To-do list»6 какой-то!

Про это приходится благоразумно умолчать. Мысли о своём щедром благоухании лесными ландышами, среди которых «нацрале», я заедаю мороженым, которое никак не кончается. Лоснящийся вид, благородный костюм тёмно-синего цвета, аквамариновый галстук и деловой подход Константина никак не сочетаются со мной. Ни в каком, даже самом фантастическом виде. Чувствую себя скованно и мучительно.

Между тем, он продолжает делиться о своих предпочтениях, и крайним аргументом звучит:

– Терпеть не могу собак – так бы ходил и отстреливал их.

– Знаете, – чуть не подавившись, я кладу ложечку на стол, так и не доев мороженое, – мне, пожалуй, пора идти. Спасибо за всё.

Он меня не останавливает.