Читать книгу Под вересковыми небесами - Оля Маркович - Страница 3

Лиландтон, октябрь 1990 года

Томми

Родился я на шестнадцать минут позже. Позже перестал делать в штаны. Позже научился завязывать шнурки. Позже переспал с Делайлой Смит. Аккурат на шестнадцать минут позже брата.

Мы похожи, но Тед на йоту меня превосходит. Он на полдюйма выше. На один фунт тяжелее. Глаза у него голубые, а мои серые. Волосы как лен, а мои самого обычного цвета. Мне везде чуть недодали, а ему чуть передали. Праотцы там, или пришельцы, или высший разум – не знаю, с кого спрашивать. Даже назвали его Теодором, что в переводе с разных языков мира означает «божество», а меня Томасом, что всего-то «близнец». Хотя мы и не близнецы вовсе, а двойняшки. Богоподобный братец и его клон с приставкой «недо».

Я без обид. Меня устраивает. Потому как и достается за шалости ему, а не мне. Все знают: что случись, Тед – мозг операции. Так было и в тот раз, когда мы к Делайле пожаловали. Он это придумал. Ну а Гэвин просто с нами пошел.

Мы почти всегда втроем. Иногда Дэймон подтягивается. Но не в таких делах. Чистоплюй он. Да и девочка у него постоянная имеется, Розамунд. Фигуристая и раскованная, пальчики оближешь.

Так вот, Тед первый к Дел пошел. Я второй. А Гэвин следом за мной. Правда, гордиться тут нечем. Он ведь не собирался с Делайлой возиться. За компанию пошел, а эта неуемная девица на него взгромоздилась. Потому даже и обиднее мне, что он заключительный. Если так подумать, у Теда «пальма первенства», у Гэвина «медаль донжуана», а я в этом бутерброде посередке. Ни то ни се, как салатный листок. Это с сэндвичем сравнение. То есть сэндвич – это что? Сыр, кусок буженины и салат. Можно отдельно бутерброд представить с сыром или бужениной. Но никто не возьмет две булочки с одним только салатным листом.

Дел я понимаю. Она действовала по зову животного нутра. Правда, это если люди по Дарвину развивались эволюционно, из мартышек, а не инопланетяне нас на землю завезли. Так вот, увидела Делайла зазнайку Гэвина, и он показался ей центровым самцом. Высокий, скуластый, с признаками интеллекта. Хотя, как по мне, у него просто морда такая – надменная.

Никто не знал, сколько этой дамочке лет. Но титьки у нее были здоровенные. А что еще нужно, когда тебе семнадцать. В смысле, нам ничего, кроме них, нужно не было. Говорили, что Делайла Смит окончила школу года два или три назад, но слава о ее подвигах передавалась от одних старшеклассников другим, как гомеровская «Илиада». Конечно, таланты ее приукрашивали. Иначе неясно, зачем к ней таскаться. Никаких выкрутасов она не умела, да и в «Эйвери Холл» многие девочки уже эмансипе. Поэтому поход к Дел был скорее тест-драйвом, чтобы распрощаться с девственностью. Что мы и сделали.

Сначала Тед, а я на шестнадцать минут позже. И какой бы отбитой ни была эта девица и как громко ни орал бы телик ее папаши из соседней комнаты, было волшебно.

Для меня весь мир разделился на до и после. Словно второе рождение, только не вовне, а вовнутрь. Звучит паршиво. Даже подступило, как осознал смысл сказанного. При парнях я, конечно, молчал. Это я про себя подумал. Внутренний диалог. Но страсть как хотелось обсудить. Только эти двое, «буженина» с «сыром», так себя вели, будто каждый день видели голую женскую грудь на любом расстоянии, какое пожелаешь.

Гэвин хвастал, что у него уже было, и не раз. Еще летом. Но мы с Тедом знали, что врет. Может, он и тискался с кем, не более. И вообще, этот чудила достал своим «самым умным» лицом. Мало ли, что он писатель и поэт. То, что он умеет буквы в рифму складывать, еще не дает ему право считать себя умнее других. Такой у него вечно вид, будто боженька, или инопланетяне, или кто там нас сотворил, перед тем как вытолкнуть на белый свет из святая святых его матушки, шепнули зазнайке: «Каждую тварь божью, Ты, мальчик мой, превосходишь, по праву своего существования». И при этом, если представить то в виде текста, так бы и было написано: «Ты» с большой буквы, словно Бог тут он.

Из трейлера Делайлы мы вывалили, гогоча, как хриплые гуси. Тянули шеи, закидывали подбородки и, расправив спины, как кавалеристы армии Севера в тесных мундирах, старались сдерживать восторг. Перекидывались фразочками типа: «Надо в следующий раз отвести к Дел Скотти Трэвиса». Сложившись пополам от смеха, разгибались, пытались изобразить его пришибленную физиономию с отсутствием интеллекта в лице и снова складывались вдвое.

Тед очень похоже передразнивал. У нас у обоих есть актерский талант. Так мистер Потчепе говорит. Но у Теда он на йоту побольше, естественно. Потому-то брат играет Страшилу, а я – Трусливого Льва в постановке театральной студии «Эйвери Холл». У Страшилы много реплик и сильная трансформация героя. Лев проще. Если честно, с приходом мистера Потчепе все обрело какой-то смысл. Он гений. Мы все так считаем, и Гэвин тоже. А Гэвин, с его комплексом превосходства, абы кого не признает. Так что информация верная.

Шумным облаком, из которого вылетали смешки и тычки, не замечая как, мы дотопали до фамильного особняка Палмеров, то есть нас.

«Хейзер Хевен» – достопримечательность Лиландтона, а может, и всего штата Вермонт. Отец отгрохал его, когда дед был жив. Благо с лесом для постройки в наших краях проблем нет и не было. Добычей и обработкой дерева уже третье поколение Палмеров занимается. Мы с Тедом четвертым будем, если, конечно, не победим на том фестивале, куда нас мистер Потчепе собирается отвезти. Только уж не с «Волшебником страны Оз», а с чем-то серьезным. Чтобы мы как актеры смогли проявиться. Оттуда учеников в лучшие театральные колледжи разбирают с грантами на обучение.

Если отец узнает, запретит выступать и отходит так, что живого места не останется. Как в тот раз, когда Тед решил подзаработать, и мы, выкупив за бесценок овощи у старухи Джулс Картрайт, отправились на центральный базар в соседний городок вместо уроков.

Потому мы с братом помалкиваем. Если уж пройдем, будем думать. А пока это так. Мечты.

– Гэвин, ты к нам заскочишь? – спросил Тед.

«Хейзер Хевен» появился из-за поворота, как всегда, неожиданно. Дом стоял на небольшом возвышении, но прятался за окружающими его холмами и потому имел способность выпрыгивать из-за угла, как черт из табакерки. Начиная с конца лета и до поздней осени вереск вокруг здания зацветал и все кругом становилось лилово-синим. Может, потому мама дала нашей усадьбе имя – Heather Heaven («Вересковые небеса»). А может, потому, что глаза у нее были такого же необычного оттенка – сине-лилового. У Линн и Теда такие же. В маму. Голубые с фиолетовыми крапинками. Но это, кажется, только я замечаю. Если Теду такое сказать, он меня на смех поднимет. По его мнению, мы с ним близнецы. Но я до йоты вижу тонкие нюансы. Может, потому, что на эту самую йоту отличаюсь от брата не в лучшую сторону.

– Не знаю. – Гэвин смутился, что для него редкость, и поправил очки в роговой оправе. Носил он те, кажется, только для того, чтобы больше походить на писателя-интеллектуала. Приоткрыв рот, приятель напрочь забыл, как ворочать языком. Это Гэвин-то! Тот, кто имеет словарный запас больше всего штата Вермонт.

Я обернулся и увидел на крыльце Линн: она сидела на качелях, что всегда стояли на веранде. Когда-то мамино любимое место.

– Это ты из-за Линн, что ли? – спросил я. – Воды в рот набрал.

– С чего бы? – фыркнул Гэвин.

– Я слышал, ты к нашей сестренке полез, а она тебя отшила, – усмехнулся Тед.

– Ерунда. Не так всё. Только я вам не скажу как. – Гэвин задрал подбородок, и его скулы резанули пространство, точно саями черепашки Рафаэля. Так захотелось ему вмазать!

– Конечно, не скажешь, потому что она тебя отшила, Гэвин Мур. – Мы с Тедом оба покатились со смеху.

– Кретины. Не отшила, а сказала, что хочет серьезно. – Гэвин опустил глаза. Он старался держаться уверенно, но, кажется, знал, что сейчас будет. Знал, как мы относимся к тем, кто лезет к Линн.

– И ты после этого к Делайле поперся? – возмутился Тед.

Когда он выходит из себя, всегда краснеет, как уголь на гриле. Казалось, у него пар из ушей пойдет.

– Так и вы тоже. Вы говорили: тест-драйв, тест-драйв, – передразнил нас Гэвин, но неуверенно, так, будто сразу пожалел о сказанном.

Тед вцепился Гэвину в глотку:

– Я тебя покажу тест-драйв, засранец. Это моя сестра, а ты …! Чтобы теперь ты ее и пальцем не трогал, после той потаскухи, у которой мы были.

– Так я же с резинкой. – Гэвин извивался, пытаясь отцепить от своего горла моего озверевшего братишку. Тот хоть и пониже ростом, чем Гэвин, а прилично шире в плечах. А еще и это свойство Тедди – заводится с пол-оборота.

Мы так увлеклись выяснением отношений, что не заметили, как Линн слезла с качелей и бесшумно, преодолев путь через стометровую вересковую лужайку, оказалась около нас.

– Тед, ты зачем душишь Гэвина? – спросила она голосом отличницы, который очень ей шел. Тоненький, как и она сама.

Мы обернулись. Сестра была для нас ангелом во плоти. Стоит строгая, в небесно-голубом свитере и льня-ных бриджиках. Руки на груди скрестила и взирает так, будто мы тут младшие, а она старшая, а не наоборот.

– Я тебе лучше не скажу, Линни. Боюсь, ты с ним знаться не захочешь.

Лиловые глаза Линн стрельнули в сторону подающего надежды молодого писателя, который погибал от рук ее брата.

– Тедди, если ты задушишь Гэвина, это будет большой утратой для культурного наследия Соединенных Штатов Америки, а может, и всего мира. – Она улыбнулась. – И потом, не забывай, братец: ты слишком красив, чтобы попадать в тюрьму. Таким там несладко живется.

Тед усмехнулся. Выпустил из рук шею закашлявшегося Гэвина и откинул челку с лица, на манер кинозвезды. А я только и делал, что сдерживал улыбку. Смешно видеть, как быстро Тедди ловится на свое же тщеславие.

– Ты права, сестренка. Но если бы ты знала, почему я хотел придушить этого недоделанного Теннесси Уильямса, ты бы не спорила.

Гэвин опустил голову, и его тяжелые очки съехали на кончик носа. Кадык задрожал под подпирающим скулы высоким воротником. Интересно, совпадение ли то, что все писаки носят водолазки?

– И почему же ты хотел его придушить? – Линн поглядывала на каждого из нас.

Тут уж мы попритихли. Не хотелось, чтобы она узнала о нашем похождении.

– Не хочу, чтобы он к тебе лез. – Тед метнул в сторону Гэвина ненавидящий взгляд.

– Ну, это не тебе решать, Тедди. – Сестра надула губы в манере – которая еще не выходила – как у взрослой девушки, требующей свое.

А я подумал, что в этом, должно быть, самый сок. Пока девочки юны, они могут пользоваться губонадувательством, а уже в какие-нибудь зрелые годы это всегда выглядит отвратительно. Так, будто это банты на макушке или даже соска. До того нелепо.

– Мне решать. Этот придурок тебя и пальцем не тронет, тебе пятнадцать, – цедил сквозь зубы Тед.

Гэвин мусолил край твидового пиджака. Твидовые пиджаки тоже, пожалуй, носят одни только драматурги и журналюги.

Мы так и не сдвинулись с места и всё топтали вереск у подножия холма, стоя на тропинке, что тянулась змейкой к самому крыльцу «Хейзер Хевен».

– Почти шестнадцать. Бабушка в эти годы уже родила папу, – рявкнула Линн Теду.

– Тоже хочешь родить? – прыснул он в ответ.

– Хочу, чтобы не считал меня ребенком. Я всего на полтора года младше. А ты ведешь себя так, будто уже жизнь прожил.

– Я и прожил, – ответил Тедди.

И на мгновение мне показалось, что это какая-то семейная сцена, потому что мы с Гэвином просто молчали и наблюдали. А Тедди и Линн высказывали друг другу претензии так, будто нас с писакой там вовсе не было.

– Тихо-тихо, – встрял я. – Думаю, есть цивилизованное решение нашего спора. Что бы сказал мистер Потчепе, если бы увидел, как мы собачимся? Он нам про высокие материи, а мы… – решил я сменить тему, может, и не очень ловко.

– А что бы сказал твой дорогой Потчепе, зная, к кому мы сегодня в трейлер ходили? – сказал Тед, закатив глаза.

Линн непонимающе вскинула брови.

– Не надо делать из мистера Потчепе святошу. Он не такой белый и пушистый, как тебе кажется.

– О чем это ты? – не понял я.

– А ты подумай, с чего вдруг его поперли из того ситкома? Там был скандал, который замяли. И он из звезды телеэкрана, хоть и не первой величины, превратился в школьного учителя по драме. Думаешь, он спал и видел себя на подмостках детской самодеятельности? – сказал Тед так, будто только что раскрыл убийство Кеннеди.

– Не знаю, – меня обдал холодный пот. Неприятно, когда кумиры начинают шататься на краю той вершины, куда их пристроил. – С чего ты взял это?

– В кафетерии «У Лу» слышал. – Тед сдвинул широкие брови к переносице.

– Нашел что слушать. Они там разве что кошачьи хвосты ни обсасывают. Остальное все перетрут, перечешут, – махнул я рукой.

Тед пнул ногой несуществующую жестянку, и с подсохшего вереска во все стороны полетели сиреневые шарики.

Линн неодобрительно взглянула на этот жест.

– Давайте-ка лучше пойдем в дом и займемся реквизитом к спектаклю, – сказала она, чуть громче и выше, чем это выходило у нее естественно. – У меня все готово. Мы обещали мистеру Потчепе соорудить маски для генеральной репетиции. Я развела бадью клейстера и притащила в зал ворох папиных Times. У нас выйдут отличные маски!

– А как же шерсть? Для морды льва нужна шерсть, – возразил я, когда мы неуклюжей и еще не вполне договорившейся толпой потащились по тропинке к дому.

– А мы распустим шторные кисти. Они древние и мерзкие, и ими все равно никто не пользуется. – Линн сияла решимостью и творческим азартом.

– А я? – спросил Гэвин. – Можно с вами?

Мы обернулись и увидели Гэвина, который занес ногу над тропой, но не решался туда наступить.

Тед нахмурился. Линн приобняла брата и потянулась губами к его щеке. Ласковая, как кошка.

– Ладно, пусть идет, – согласился Тед, – только что за маска может быть у Волшебника Оз, вруна и чудилы, которого играет этот прыщ на заднице?

– Мы сделаем Гэвину треугольный колпак, – звонко воскликнула Линн, – Оз ведь бывший цирковой артист и фокусник, который попал в волшебную страну на воздушном шаре.

– Бывший фокусник и клоун, – заржал Тед.

Тед и Линн шагали в обнимку в сторону крыльца с белоснежными балясинами и качелями, украшенными искусственными цветами.

На секунду мне показалось, что это мама с папой. Когда мы были маленькими, они часто ходили по вересковому двору в обнимку, а я и Тед бегали вокруг, как щенята. С тех пор как ее не стало, все изменилось. Только Линн смазывает собой, как маслом, скрипящие дверные петли в наших с отцом отношениях.

Папа теперь почти никогда не разговаривает. С нами не разговаривает. Или орет, или молчит. А Линн – она же ласковая, как кошка. На ней одной все в «Хейзер Хевен» и держится.