Читать книгу Под вересковыми небесами - Оля Маркович - Страница 5

Шри-Ланка, 2019 год

Курт МакКелли

Дерево в центре площади походило на спрута. Ветви-щупальца охватывали пространство у входа в Национальный госпиталь ментального здоровья Ангода. В жизни не видел таких великанов. Оно просто торчало из клумбы, как зарывшийся головой в илистое дно осьминог. Здоровое, вековое, с необъятным стволом, нарочито театральное дерево. Может, именно оно добавляло атмосфере драматургии.

Я представил себя героем пьесы или кинофильма. Молодой честный врач, приехавший в психиатрическую лечебницу на краю мира и попавший в водоворот странных, загадочных обстоятельств.

Молодой? Относительно. Честный? Пожалуй. Но у честности, как и у религиозности, сильно размыты границы. Потому я предпочитаю не принадлежать ни к каким конфессиям, кроме собственного кодекса чести. В психиатрической практике встречается столько страшного и странного, что частенько задаешься вопросом: кто писал эти грустные, лишенные здравого смысла человеческие судьбы? Можно было бы сказать: Бог. Можно было бы. Но я атеист. Многие врачи – атеисты. Это удобно. Нет соблазна обвинить в своих ошибках кого-то другого.

Тропинки. Тишина. Мрачная обшарпанность строений. Я сидел на лавочке в тени ветвей древесного спрута и читал записи в блокноте. Ждал, когда за мной спустятся.

Крупный охранник, похожий на ланкийского Шакила ОʼНила, поглядывал с недоверием. Кругом сновали милые смуглые девушки в серых платьицах до колена, в белых чепцах и таких же гольфиках. Точно медсестрички из Silent Hill. Их благочестивый вид вызывал скорее тревогу, чем успокоение. Сбиваясь в стайки по три-четыре, они сновали туда-сюда, оценивая меня. Сплетницы-старшеклассницы.

Я еще не привык к местному колориту и надеялся не привыкнуть. На Ланке для меня было слишком жарко, слишком грязно и слишком много внимания. Единственное, что заставило притащиться сюда, это пациент. Пациентка. Гражданка Соединенных Штатов Америки – Лаура Арчер, как она именовалась сейчас. Больше известная общественности как Лаура Хитченс. Несколько лет назад она подозревалась в громком убийстве жениха. Тогда ее причастность к делу не была доказана. Тем интереснее, что имя Лауры всплыло снова, в связке с еще более пугающими происшествиями, но уже вдали от дома. Снова убиты мужчины. Снова тем же способом. Сильный удар по голове, совершенный левой рукой. Но виновница не вызывает ничего, кроме сочувствия.

Я писал диссертацию на тему диссоциативного расстройства идентичности, когда учился в Пенсильванском университете, и потом много лет специализировался на теме расщепления сознания. Наверное, поэтому меня ангажировали разобраться с ситуацией, как эксперта и представителя страны. А может, никто, кроме меня, не согласился тащиться в такую даль.

Задача стояла освидетельствовать диагноз и убедить власти Шри-Ланки передать пациентку на родину, для дальнейшего разбирательства. Лаура обвинялась в убийстве двух граждан Америки в противовес одному ланкийцу, потому судить или лечить ее мы хотели сами.

Я не был уверен, что подозреваемая действительно имела упомянутое расстройство, которое встречается в массовой культуре гораздо чаще, чем в жизни. И именно благодаря фильмам и книжкам синдром множественной личности стал спекулятивным инструментом для тех, кто пытается избежать наказания или привлечь внимание.

Задача, которую я решал лично для себя в этой авантюрной вылазке, – личный бренд. Я вдоволь наработался в чужих интересах и открывал собственную практику. Огласка за счет громкого дела Лауры Хитченс виделась мне хорошим способом заявить о себе.

Недавно я расстался с гражданской женой Лизой, которая ушла от меня после семи лет совместной жизни, так и не дождавшись заветного кольца. Что ж, тем лучше. Я был абсолютно свободен и предоставлен самому себе. Лиза иногда снилась мне и, может, еще потому я хотел сменить обстановку. Все в нашем доме напоминало о ней. Тихие, счастливые, неразличимые между собой годы.

За мной, мирно сидящим на лавочке под древесным спрутом, вышла Сави Сенанаяке, врач, с которой мы вели переписку. Это была невысокая миловидная женщина, чуть квадратного телосложения, с чистой и гладкой кожей кофейного оттенка. Она улыбнулась и протянула мне руку. Одета Сави была по-европейски: в блузу и джинсы.

– Курт МакКелли, – ответил я, крепко пожав ей руку.

Мне понравилась открытость коллеги. Женщины, которых я успел повстречать на острове, были приветливыми, но отстраненными. Кокетство – да, физический контакт – ни в коем случае.

– Вы мужчина, – сказала она, улыбаясь.

– А не должен?

– «МакКелли» ассоциировалось у меня с женщиной, и потом у нас на отделении не бывает мужчин в работе с пациентками.

– Это проблема?

– Не для меня. Но общество у нас очень традиционное. Пройдемте?

Я пошел за Сави. Она вела меня длинными тропами и переходами. Территория Ангоды оказалась непомерно большой. Корпуса, корпуса. Милые лужайки, охрана и решетки на окнах.

– Как она? – спросил я.

– Ваша соотечественница?

Я кивнул.

Сави пожала плечами с легким смущением:

– Сейчас увидите.

Мы зашли в большой барак с бесконечной вереницей железных кроватей, тянущихся вдоль стен по обеим сторонам.

– Вот она, – врач указала рукой на койку в центре зала. На ней, поджав под себя ноги, лежала брюнетка с длинными и спутанными волосами, весившая не больше восьмидесяти восьми фунтов. Она постанывала, будто ребенок, баюкающий себя.

– Пациентка не ест, не пьет, непрерывно стонет. Ее сторонятся другие пациентки. Вот история болез-ни, – Сави Сенанаяке протянула мне серую картонную папку. – Ознакомьтесь.

– Хорошо, – кивнул я. – У меня будет кабинет, где я смогу терапевтировать пациентку?

– Да, для этого все готово, – кивнула Сави.

– Спасибо. Я почитаю ваши записи и выпью кофе, а потом вернусь на отделение, – сказал я.

– Я вас провожу и покажу, где кофе наименее мерзкий. – Сави начинала мне нравиться. Она понимала степень важности кофе во врачебной жизни.

– Только не ждите, что сможете найти на территории Ангоды капучино или двойной латте. – Кажется, доктор Сенанаяке немного флиртовала со мной.

– Где вы учились? – спросил я, пока мы шли бок о бок по узкой дорожке, заросшей мелкой поджаренной на солнце травой.

– В России. У них отличная психиатрия.

Я забыл, что потею и плавлюсь, как свеча. Принюхался к себе. Вроде ничего. Вытер набежавшие на лоб капли.

– Неожиданно. Россия. Морозы вас не пугали? – «Сейчас бы мороза», – мелькнула шальная мысль. Рубашка моя вымокла пятном Роршаха на спине.

– Пугали. Морозы и медведи. Но обошлось. – Сави улыбнулась.

Я представил ее со снежинками на ресницах и в ушанке со звездой на лбу, как у Шварценеггера в «Красной жаре». Это вызвало милый когнитивный диссонанс.

Мы остановились. Она указала рукой в сторону отдельно стоящего здания, около которого, как голуби на венецианской площади, толпились одетые в серое медсестрички. Увидев меня, те разом замолчали, по-птичьи повернули белые головки в накрахмаленных чепцах, а через секунду защебетали вновь.

– Вот тут, – сказала она, и, когда я уже пошел к кафетерию, Сави окликнула меня: – Будьте осторожны, доктор МакКелли.

Я улыбнулся:

– Чего мне следует бояться? Дурного американо? Или растворимого кофе из пакетика?

Сави пожала плечами.

Я покачал головой в ответ, мол, не о чем беспокоиться, но на душе стало скверно. Я имел обширный опыт с диссоциативными случаями, и поэтому в глубине души понимал, о чем речь. Больные с расщеплением – особенные клиенты. Они требуют к себе абсолютного внимания, абсолютной честности. Между врачом и пациентом формируется собственный микромир с договорами и правилами. Однако я знал себя и не волновался по этому поводу. Слишком уж я практичен и циничен. Больше я боялся того, что диагноз не подтвердится, и тогда я приехал зря. Хотя, если подумать, даже и тогда не зря. Если эта девушка коварная и изобретательная убийца, которую я разоблачу, моя новая практика получит долю славы, необходимую для хорошего старта. А если помогу ей и верну на родину, то и того лучше. Выходило, в любом случае я в плюсе. Потому, думается, милая Сави Сенанаяке зря обо мне беспокоилась.

Ознакомившись с историей болезни и допив кислый кофе, способный одним приемом вызвать спазм поджелудочной, я вернулся в корпус, где содержали Лауру. Ее переместили в кабинет для терапии, и когда я вошел внутрь, то увидел ее лежащей на полу в углу.

Мы остались наедине. Я сел за стол. Разложил бумаги и обратился к ней по имени:

– Лаура, Лаура Хитченс. Лаура Арчер. Мне нужно поговорить с Лаурой.

Пациентка не отозвалась.

Я встал, подошел ближе, присел рядом на корточки:

– Лаура. Я хочу поговорить с Лаурой. Это очень важно. Я доктор. Доктор Курт МакКелли. Я приехал из Соединенных Штатов, чтобы помочь.

Девушка дернулась и повернула ко мне лицо. Измученное, осунувшееся лицо с почти прозрачными желтыми глазами. Вероятно, я не видел никого красивее. Но состояние, в котором она находилась, было плачевным. Волосы сбиты в колтуны, кожа сильно обезвожена.

В первый день я не добился значительных успехов, кроме того, что она меня услышала.

«Можно достучаться», – отметил я в записях.

Мы продолжили терапию, и очень скоро я заметил, что Лаура ждет меня.

В один из дней, спустя неделю после начала лечения, когда я зашел в кабинет, пациентка сидела на стуле, аккуратно сложив руки на коленях, как школьница. Она явно готовилась к встрече. Волосы ее были причесаны и убраны в хвост.

– Лаура? – спросил я.

– Труди.

Я сел. Присмотрелся. Отметил в записях: «Пациентка вышла из состояния дефлексии».

– Хорошо, Труди. Очень приятно познакомиться. Я Доктор Курт МакКелли из Соединенных Штатов. Я приехал помочь вам. Ваша страна беспокоится за вас и хочет вернуть на родину.

– Нет разницы, где гнить в психушке, – сказала она дрогнувшим голосом.

Да, от астенического состояния, в котором я видел ее ранее, не осталось и следа.

Я сел поудобнее. Разговор будет длинным, и как чудно, что он начался.

– Из любой точки, в которой оказывается человек, есть лучший и худший исход. Наша с вами цель – прийти к лучшему.

– Лучшему для кого? Для вас? Для Соединенных Штатов? Шри-Ланки? Джессики? Лауры? Родных погибших? Или для меня?

– Думаете, это очень разные исходы?

– Думаю.

«Не исключено», – согласился я про себя, но эта демагогия для дела не полезна.

– Я хотел бы поговорить с Лаурой. Это возможно?

– Лаура спит.

Труди не была довольна моим желанием говорить с другой, а не с ней.

– Вы заставляете ее спать? – уточнил я.

– Нет, она сама. Лаура ранима. Она уснула, когда погиб ее жених Коул. До этого она засыпала эпизодически, чтобы справиться с некоторыми событиями жизни. Тогда и появились мы с Джессикой. Точнее, не так. Я всегда была рядом с Лаурой. Мы играли. Но выходить я стала только тогда, когда умерли ее родители. От Лауры резко потребовалось стать взрослой. Она не справлялась. А я могла. Ее младшая сестра – Салли – ничего не понимала. Средняя – Карин – все время плакала. Я поддерживала обеих. Читала девочкам сказки, придумывая интересные истории.

Разговор с Труди был натянутым и отрывистым. Я сказал, что мне важно услышать Лауру, и к концу сессии она больше прониклась ко мне и обещала помочь.

Через несколько дней после того диалога и моего кровного обещания не давить появилась Лаура.

Труди дернула головой, прикрыла глаза. По сути, это был момент икс. Терапевт, работая с пациентом, у которого подозревается множественная личность, делает для себя вывод в миг первого переключения. И дальше он либо собирает «за», либо «против», но решение о том, кто перед ним: больной или актер, принимает сразу.

В миг переключения резкое, напряженное лицо Труди расслабилось, будто все мышцы разом потеряли тонус.

Она заозиралась по сторонам.

Я поспешил ее успокоить:

– Лаура, все хорошо, пожалуйста, не волнуйтесь. Я доктор. Доктор Курт МакКелли. – Эта фраза уже стала моей мантрой.

– Где я? – спросила она тихим низким голосом.

– Вы в больнице.

– Что я тут делаю?

– Вы не помните?

– Нет.

Я почесал бороду:

– Случилось кое-что.

– Я заболела?

– Можно и так сказать.

– Это смертельно?

– Нет. Но это серьезный недуг, и, чтобы разобраться, важно все разложить по полочкам. – Я улыбнулся и попытался придать лицу дружелюбное выражение. – А давайте-ка вы расскажете все, что помните? Идет, Лаура?

– Все, что помню? С какого момента?

– С самого начала.

– С самого начала? – Она в неуверенности сомкнула руки на груди. – А можно стакан воды?

Я откупорил бутылку, что стояла на рабочем столе, взял одноразовый стаканчик, налил воды и пододвинул. Она сделала короткий глоток. Мне показалось, ей хотелось еще что-то спросить.

– Я сумасшедшая?

– Почему вы спрашиваете?

– Я не знаю. Иногда я слышу голоса в голове. – Она опустила глаза. Ее губы подрагивали – так, будто она говорила что-то про себя.

– Лаура, не волнуйтесь. Давайте вы расскажите все, что помните, с самого начала.

Она опять испытующе поглядела на меня, но я знал, что сегодня услышу историю. Момент перелома для любого практика – сродни ликованию Казановы, растопившего лед неприступной красавицы.

– Я потеряла маму с папой, когда мне было десять, – начала она, замолчала и переспросила: – Точно с начала?

– Да. Просто говорите все, что помните.

– Хорошо. Средней моей сестре Карин тогда было девять, а младшей Салли пять, почти шесть. Нас взяли на воспитание мамины братья Теодор и Томас. – Лаура опустила глаза. Руки ее, сложенные на коленях, стали теребить край футболки. – Дяди были предпринимателями, статными такими красавцами. Мы с Карин мечтали выйти замуж за них, когда вырастем. Еще при жизни родителей дяди помогали нам. Приезд к ним в загородный дом, имение Палмеров «Хейзер Хевен», был для нас праздничным событием с гостинцами и вниманием. Дяди были двойняшками, вели совместный бизнес и жили вместе. Они занимались добычей леса. Дело перешло к ним от отца, а тому от его отца. Четвертое, кажется, поколение Палмеров, которое занималось древесиной в Вермонте. Тед и Том всегда баловали нас и, когда случилось так, что мамы с папой не стало… Авария на дороге. – Лаура замолчала. – Мы перешли к ним под опеку. К дяде Тому и Теду. Оба они не были женаты и считались завидными холостяками. Своих детей у них не было. Дяди очень ждали нашего приезда и обустроили каждой отдельную комнатку. Обставили в лучшем виде. Накупили кукол, нарядов и плюшевых зверят. Моя комната была декорирована под «Волшебника страны Оз», а в моем шкафу было полно платьев, как у Дороти Гейл. Карин носила длинные белокурые волосы, и ее комната была выполнена в стиле «Алисы в стране чудес» тридцать третьего года. Малышка Салли, наш кудрявый ангелочек, так походила на Ширли Темпл, что ее спальня была посвящена хитам этой юной актрисы: «Маленькой принцессе» и другим картинам. Нам с Салли нравились наши комнаты. А Карин ее комната пугала. Она боялась изображения этого жуткого Шляпника и Труляля и Траляля. Она говорила, что они наблюдают за ней с картины. Что у них глаза живые. А еще говорила, что видела, как они по ночам ходят по ее комнате.

– А вы ничего такого не видели?

Лаура дернулась. Я понимал, что реакция ее – верный признак вытеснения воспоминаний.

В подтверждение моей теории она перевела тему:

– Мы не посещали обычную школу, потому что имение Палмеров стояло на отдалении от города. Местную школу «Эйвери Холл», в которой учились дяди с мамой и папой, закрыли, когда те были подростками, из-за какой-то мрачной истории. К нам приходили частные учителя. И мир, который дяди для нас создали, стал красивой декорацией.

– Что случилось потом? Как вы попали на удочерение к Хитченсам? – Я видел, что Лауре тяжело давался разговор, но она, как настоящая отличница, продолжала:

– Дядя Том и дядя Тед умерли.

– Как умерли?

– Сгорели. В «Хейзер Хевен» начался пожар. С того дня я уже никогда не видела сестер. Салли отдали на удочерение в другую семью. А Карин… Карин погибла в огне. Она оказалась запертой.

– Где запертой? В своей комнате? – Я подумал, вдруг удастся добиться абреакции, вспышки воспоминания, означающей повторное переживание травмирующего события.

Но Лаура не ответила, будто не услышала вопроса.

– Меня удочерили Хитченсы, полюбили и окружили заботой. Приемные родители наняли психолога по посттравматическим расстройствам, так как я сильно переживала гибель Карин и разлуку с Салли. Психолог помог, и долгое время меня не посещали ночные кошмары. Повзрослев, я получила половину наследства от Теда и Тома. Вторая часть полагалась Салли, после достижения ей двадцати одного года. Не знаю, получила ли она деньги. Сколько мне сейчас лет? – спросила Лаура растерянно.

– Двадцать восемь.

– Хм, значит, как раз недавно. – Лаура задумалась. – Не знаю, где она, что с ней и как сложилась ее судьба. Я выучилась на юриста и на первой же стажировке познакомилась со своим женихом Коулом. Я вроде бы была счастлива. Но чем ближе становилось бракосочетание, тем чаще я замечала за собой возобновившиеся провалы в памяти.

– Возобновившиеся? – уточнил я.

– Да. Сразу после смерти родителей, когда мы жили в «Хейзер Хевен», это было частым явлением. Я думала, это нормально. Думала, у всех детей такое бывает.

– А тому психологу, что работал с вами в детстве, вы рассказывали об этих провалах в памяти?

– Я не помню. Но Мисс Лейн была хорошей. Она мне очень помогла.

– А кто не был хорошим? – спросил я.

– Не поняла.

– Мисс Лейн была хорошей, а кто-то не был?

Лаура задумалась.

– Я не знаю, почему я так сказала. – Она опустила голову и прикрыла глаза руками, будто испытала резкую боль. – Я знаю. – Голос ее звучал отрывисто.

– Труди? – спросил я.

– Да, – ответила она, – вы не против, если я продолжу? Лаура заснула, потому что не может больше вспоминать.

– Так и кто же не был хорошим?

– Том и Тед.

– Том и Тед?

– Да. Томас и Теодор.

В тот день я не узнал ничего больше. И так было о чем подумать, переварить.

Пока я так и не встретился с Джессикой, хотя был наслышан о ее появлениях от медперсонала. Каждый раз, когда она занимала сознание, то устраивала дебош, спорила и ругалась. Поэтому Труди старалась ее не допускать до управления. Но их «система договоров» совсем расшаталась, произошел откат, и в клинике чаще всего они сменяли друг друга произвольно.

Прошло недели две или чуть больше, когда я смог наконец познакомиться с Джессикой.

Войдя в кабинет, я сразу понял, кто передо мной. Пациентка сидела, задрав ногу на стул, упершись в острую коленку подбородком, и пристально изучала меня. Кажется, она куражилась.

Я сделал вид, что не вижу ее позы. Сел. Разложил бумаги.

– Добрый день, Лаура, Труди? – спросил я.

– Я не Лаура. И уж тем более не Труди, красавчик, – сказала она незнакомым мне голосом с хрипотцой.

– А кто вы? – продолжил я игру.

– Джессика. А вы?

– Я доктор Курт МакКелли.

– Знавала я парочку Куртов, Рассела и Кобейна. Тоже симпатичные ребята. Может быть, дело в имени?

– Не знаю, – ответил я.

– Ну а я возьму на вооружение. Так можно назвать сына. Тогда он точно вырастет симпатичным. – Она облизала губы и сощурилась.

Волосы ее были всклокочены, напоминая прическу Анджелы Дэвис. «Свободу Анджеле Дэвис!», – мелькнуло у меня в голове. Может быть… Хотя вряд ли. Таких, как она, надо держать на цепи.

– Джессика, я приехал сюда, чтобы помочь вам, – сказал я.

Она посмотрела на меня с презрением:

– Мужчины не помогают. Они пользуются.

– Все друг другом пользуются, – возразил я. – Не только мужчины женщинами.

– Разве?

– В той или иной степени. – Я не понимал, к чему она клонит, но глаза пациентки горели нездоровым огнем.

Она спустила ногу со стула, выпрямила спину и, опершись руками о сиденье, вытянулась вперед:

– Этим вы себя успокаиваете?

– Не понял.

– Этим вы себя успокаиваете, когда пытаетесь объяснить себе, почему она ушла от вас?

– Кто?

– Та женщина, что разбила вам сердце.

– Никто ничего мне не разбивал. Я сам… – Я осекся.

Эта плутовка уже вытянула из меня больше, чем я собирался сказать.

Она рассмеялась. Довольно откинулась на спинку стула и встряхнула волосами.

– Я так и знала. Я слишком хорошо понимаю мужчин.

Ее хотелось одновременно и придушить, и поцеловать, так она была хороша в своем естестве. Я попытался сосредоточиться.

– Не буду вас переубеждать. – Я ерзал на стуле. Мне не нравилось, что обследуемая перехватила инициативу. – Почему на вас жалуются другие пациентки?

– Потому что я не даю себя в обиду.

– Что вы имеете в виду, Джессика?

– Я не даю им воровать мои вещи. И трогать меня. – Она гордо вскинула подбородок.

– Насколько я слышал, никто вас не трогает. Другие девушки сторонятся вас.

– Это потому, что я объяснила им, что я со мной шутки плохи.

– Как? – спросил я.

– Объяснила, что я богиня Кали. Они теперь держат свои вороватые руки при себе. Боятся кары небесной. – Джессика расхохоталась. – Дремучие ланкийцы все-таки, – добавила она и пристально посмотрела на меня. – Никто не приходил меня навестить? – спросила она, резко переменившись в лице.

– Вы имеете в виду Гига Арчера?

Она отрицательно и немного брезгливо покачала головой. Рот ее скривился в призрении:

– Нет, не Гига. Мой бывший муж меня больше не интересует. Рамзи. Не приходил меня навестить Рамзи Бембо, такой голубоглазый ланкиец, похожий на испуганного олененка? – спросила она беспомощно.

– Насколько я знаю, нет, – ответил я.

Джессика опустила голову и приподняла плечики.

– Что ж. Ладно. – Задумавшись, она машинально крутила перстень на пальце. – А его я отвоевала в честной драке, – пробормотала она себе под нос.

– Кого? Рамзи?

– Нет, – пациентка разразилась девчачьим смехом. – Не Рамзи. Кольцо! – Она вытянула вперед руку и продемонстрировала мне надетый на безымянный палец перстень. – Одна психическая хотела отнять его у меня. Я расцарапала ей лицо.

– После этого вас привязали к кровати?

Джессика кивнула.

– Что это за перстень? – спросил я.

– Это кольцо Гига. Только не того засранца. Не моего мужа. Это настоящее кольцо из древних преданий. Говорят, оно может помочь человеку избежать наказания за плохие поступки.

– Откуда оно у вас? – спросил я осторожно, понимая, что не должен выказывать недоверия к ее словам. Было похоже, что у Джессики психоз.

– Я забрала его у любимых дядюшек. До тех пор, пока оно было при них, все им сходило с рук!

– Что сходило?

– Всякие непотребства. Ну, вы сами знаете. Благочестивая дева Труди уже наверняка вам рассказала.

– Что с ними случилось?

– С Томом и Тедом?

– Да.

– Пожар, – ответила она. – Не надо было оставлять свою Zippo без присмотра. – И, пожав плечами, она затянула тоненьким голоском: