Читать книгу Под вересковыми небесами - Оля Маркович - Страница 7

Лиландтон, август 2001 года

Труди

– Я почитаю тебе, девочка, почитаю тебе, маленькая куколка.

Крошка, похожая на ангелочка белобрысой кудрявой головой, лежала у меня на коленях. Я гладила ее волосы и приговаривала:

– Я почитаю тебе, девочка. Почитаю. Какую сказку ты хочешь?

– Салли неважно какую, лишь бы ты читала, тогда ей не так страшно, Лаура.

Сказала вторая девочка, худенькая, тоже белокурая, с прямым носом и большими темными глазами. Она стояла у окна. Мне показалось: я вывалилась в эту комнату из сна. Из сна в сон. Это тоже сон. Обе девочки – сон. И я – сон. Очертания кругом были размытыми. Так бывает в сумеречном свете. Тогда предметы становятся немного дребезжащими. Будто не могут решить, день сейчас или ночь. И оттого немного дрожат. И я тоже дрожала. И тоже не могла решить.

До этого дня я всегда наблюдала за ними издали. За Салли и Карин. Будто выглядывала из-за плеча Лауры. В самый первый раз видела их так четко, так по-настоящему. Предметы кругом были в дымке, а девочки нет.

Я пристально их разглядывала и не могла надышаться. Знала, что это все только мое. Все, что есть тут, я ни с кем не делю.

– Тут у Салли хорошо. Когда у нас была одна комната на всех, мы ссорились, как бешеные собаки. Мечтали иметь свой уголок. – Девочка у окна вздохнула, и мне подумалось: она такая легкая, что только пыльцы феи Динь-Динь не хватает, чтобы она взлетала и отправилась в Неверландию. – Почему никто не предупреждает, что, когда мечты сбываются, все совсем не так. И даже хуже. – Белокурая обвела комнату взглядом. – Да, у Салли хорошо. Эта комната маленькая, не такая, как наши. Тут уютно. А тебе нравится твоя? – обратилась она ко мне.

– Не знаю, – ответила я, потому что не знала.

– Вечно ты так. Ничего не знаешь. Совсем как отец. – Говорившая поджала губы и сразу стала тяжелой, как оконные шторы зеленого бархата, у которых она стояла.

Мне даже показалось, что девочка прикусила себе язык. Так, будто у нее вырвалось что-то, о чем лучше помалкивать.

– Помнишь, как мы хотели тут жить? Я «Хейзер Хевен» имею в виду, – спросила она уже другим тоном, задорным. И плюхнулась ко мне на кровать. Схватила меня за руки и стала вглядываться в глаза. Ладони ее были смертельно холодными. И кожа была бледная, почти прозрачная, покрытая светло-желтыми веснушками. Эта бледность в соседстве с солнечными брызгами показались чем-то неправильным. Странным.

Малышка, та, что котенком свернулась на моих коленях, подняла кудрявую головку и протянула:

– Кар-рин. – Она картаво выговаривала букву «р». – Кар-рин, – снова проглотила малышка середину слова. – Ты плюхнулась и р-разбудила меня.

– Прости, Салли, я не хотела, я не думала, что ты уже спишь. Сейчас Лаура почитает тебе. Правда, Лаура? – Белокуренькая задрала ноги и стала поочередно вращать ими в воздухе, так, будто каталась на невидимом велосипеде.

– Правда, – согласилась я, а сама подумала: «Только я Труди». Но не произнесла вслух. – Что ты хочешь, чтобы я почитала, Салли? – спросила я.

– «Гр-розовой пер-ревал», – ответила кроха быстро и уверенно, словно только и ждала этого вопроса.

Карин закатила глаза и перевернулась на живот. Заболтала согнутыми в коленях ножками теперь в этой позе. Кровать под ней скрипела и ходила ходуном, будто посудина в качку.

– Опять она эти страсти-мордасти просит, мамина порода, – выдала всезнайка.

Навешивание ярлыков, кажется, было для Карин чем-то вроде шарад, что она тащила из широкополой шляпы. Вычитывала с умным видом с бумажек и раздавала налево и направо.

Я стала водить глазами по комнате в надежде увидеть книжную полку. Не хотелось опять услышать от нее осуждающее замечание. Но не тут-то было.

– Ох, лунатик ты наш, – опять закатила глаза Карин, убрала аккуратной ручкой выбившуюся прядь за ухо, встала с кровати и вытолкнула из-под нее деревянный сундук. Крышка того была разрисована цветами и животными. Кое-какие звери были выполнены очень искусно, а другие явно были нарисованы детьми. Карин, так же ногой, откинула расписную крышку, и я увидела внутри сваленные стопки книг.

– Сейчас найду «Грозовой перевал», – сказала она деловито.

Кажется, слово «деловито» подходило почти под все, что делала Карин.

Я нагнулась к сундуку и погладила нарисованную лучше других птичку с красной грудкой.

– Кто нарисовал эту птичку? – спросила я.

Не сдержалась и тут же приготовилась получить от Карин закаченные глаза и едкое замечание. Но она пожала плечами.

– Она всегда тут была, а остальных мы вместе с мамой нарисовали. Жираф – моих рук дело, ящерки и утконос – мамины, а вот эти цветы – твои, но ты это и так знаешь. Да ведь? – Она с недоверием глянула на меня.

Я кивнула.

Карин рылась в сундуке и откидывала ненужные книги на пол.

– Куда эта ерундистика запропастилась?

– Она у меня, – надула коралловые губки Салли.

Мне показалось, чудеснее ребенка быть не может. До того кудряшка была сладкая, как пупс с витрины магазина, от которого пахнет ванильно-матовым пластиком. Салли нырнула под подушку маленькой ручонкой и достала потертую книгу.

Карин поджала губы, ничего не сказала и принялась собирать с пола вывороченные наружу книги обратно в сундук. Я взяла томик у Салли, открыла и хотела было начать читать, но девочка резко захлопнула его у меня в руках.

– Не там, Лаур-ра, не сначала. – Она показала на закладку-тесьму, что торчала из корешка. Зажатая между страницами, та указывала место, где, видимо, остановилось чтение в прошлый раз.

– И зачем ты держишь ее под подушкой, Салли, ты же еще читать не умеешь? – усмехнулась Карин.

Зубы у нее были крупные, как у жеребенка, и белоснежные. Тоже немного прозрачные, как и кожа. Вся оттого она казалась эльфийской, сказочной. Пока не открывала рот.

– Умею я, только медленно. Все я умею. – Салли устроилась поудобнее, и было видно, как ждет она начала чтения. Она легла головкой на подушку с красивой кружевной оторочкой. Натянула одеяло до подбородка и приготовилась слушать. Карин прилегла к ней, но забралась на кровать не целиком. Ноги ее свисали – так, будто она боялась или не хотела тут уснуть. Оставалась на полу, чтобы случайно не упорхнуть в грезу.

Я начала читать.

– Ты сегодня читаешь не так, как всегда, – засыпая, прошептала Салли.

– Как же я читаю? – уточнила я.

– Др-ругим голосом, как из того сер-риала, «Девчонки Гилмор-р», – протянула она, полусонная, все также не выговаривая четкую «р».

Мне было интересно, чем отличается мой голос от привычного ей. Будто так я могла бы узнать себя получше. Где была я до этой комнаты? Вот я есть. И если я есть, значит, я была всегда?

Острый кулачок больно ткнул меня под ребро. Карин лежала рядом и возвращала меня к чтению. Она в очередной раз закатила глаза, а я подумала, что, вообще-то, ей идет эта манера всезнайки, и перелистнула страницу:

– «В вялом равнодушии я прижался лбом к окну и все перечитывал и перечитывал: Кэтрин Эрншо… Хитклиф… Линтон, – пока глаза мои не сомкну-лись». – Я подумала: вот эта Кэтрин из книги, должно быть, тоже не знала, кто она. У нее тоже была целая куча имен, совсем как у меня.

Салли быстро засопела. Я и главы целиком не прочла. Карин шлепнула босыми ногами по деревянному полу. Вся она была тоненькая, как веточка.

– Пойдем, – шепнула девочка, – я проведу тебя и пойду к себе.

Карин пересекла комнату и застыла у дубовой двери вдвое выше нее, оглянулась и, когда поняла, что я все еще сижу на кровати, нахмурилась.

Я поправила Салли одеяло и поднялась. Подошла к двери, и обе мы почему-то застыли там, глядя друг на друга. Карин прислушивалась, приложив ухо к темному массиву дерева.

– Что там? – спросила я, но больше, кажется, хотела спросить «Кто там?».

Карин не ответила. Посмотрела на меня долгим взглядом черных глаз. Мне показалось, она знает что-то очень плохое и очень страшное, но почему-то молчит.

– Ты сегодня совсем чудна́я, Лаура, – вдруг выдала она незнакомым мне тоном. Не вредным, а скорее ласковым. – Хочешь переночевать в моей комнате?

– Нет, зачем?

Она еще долго смотрела на меня, а зрачки ее быстро-быстро бегали справа налево – так, словно она пыталась увидеть больше, чем можно. Мне показалось, ей жаль меня. Но покровительственный тон и подача чуть свысока были характерной ее чертой. Может, ей всех кругом немного жаль. И от этой жалости к окружающим самой ей становится немного спокойнее?

Мы выскользнули из комнаты и очутились в темном коридоре. Длинный и широкий, он казался необитаемым. По темным стенам, полу и потолку гуляли сквозняки. Это было ясно из-за холодка, что пробежал по предплечьям и икрам ног.

Мы шли тихо, но в самом конце коридора, когда мы уже почти дошли до двери, Карин вздрогнула и схватила меня за руку. В освещенном проеме, там, откуда мы проделали свой путь от комнаты Салли, с лестницы появился мужской силуэт. Черт лица его видно не было, но от пяток к голове у меня пробежали мурашки.

– Почему вы не в своих комнатах? – Мужчина двигался в нашу сторону.

– Мы помогали Салли уснуть, – ответила Карин.

Силуэт двигался к нам и нес что-то в обеих руках перед собой. От страха я не могла пошевелиться.

Он подошел ближе. Почти вплотную, и уставился на нас. Глаза у него были бледно-фиалковые, но это не казалось красивым. И все то, что должно было считаться привлекательным, в нем отталкивало. Лицо его вытесали из могильного камня. Мне хотелось, чтобы Карин еще больше прижалась ко мне.

«Отче наш, сущий на небесах», – пробежало у меня в уме.

– Я принес вам горячего шоколада, – сказал он, и ум мой сразу успокоился. В голову пришла утешительная мысль про вкусный напиток, но сердце продолжало бешено стучать.

И тут Карин, такая смелая всезнайка Карин, заплакала у меня за плечом.

– Я не хочу горячего шоколада, не хочу. После него мне снятся плохие, очень страшные сны, – простонала она, и мурашки вновь кинулись врассыпную по моему телу.