Читать книгу Вопрос и ответ - Патрик Несс - Страница 10

[Виола]

– Кораблей всего шесть, – говорю я, лежа в кровати. Говорю уже в третий раз за эти долгие-долгие дни – дни без Тодда, дни, когда я понятия не имею, что случилось с ним, да и вообще с миром снаружи.

Из окна моей палаты видны марширующие солдаты, но они только и делают, что маршируют. Обитатели лечебного дома, затаив дыхание, ждут, когда солдаты вломятся сюда и начнут творить ужасные вещи, как и полагается завоевателям.

Но ничего подобного они не делают. Каждый день кто-то приносит еду, и целительницы продолжают спокойно работать.

Да, мы сидим взаперти, но происходящее не очень-то похоже на конец света, которого все ждали. Госпожа Койл убеждена, что это только к худшему.

Я ничего не могу с собой поделать и тоже так думаю.

Она смотрит в блокнот и хмурится:

– Только шесть?

– По восемьсот спящих и по три семьи хранителей на каждом корабле, – добавляю я. Очень хочется есть, но я знаю, что о еде не может быть и речи, пока беседа не подойдет к концу. – Госпожа Койл…

– И ты совершенно уверена, что хранителей ровно восемьдесят один?

– Мне ли не знать? Я ведь училась с их детьми.

Она поднимает голову:

– Понимаю, мои расспросы тебе наскучили, но знание – это сила. Очень важно предоставить мэру Прентиссу правильные сведения. И получить правильные сведения от него.

Я нетерпеливо вздыхаю:

– Не умею я шпионить!

– Никто тебя не просит, – говорит госпожа Койл, снова утыкаясь в свои заметки. – Ты просто должна кое-что разузнать. – Она что-то пишет в блокноте. – Четыре тысячи восемьсот восемьдесят один человек, – бормочет она себе под нос.

Я понимаю, о чем думает госпожа Койл. Это больше, чем население Нового света на сегодняшний день. Достаточно, чтобы все изменить.

Но какими будут эти перемены?

– Когда мэр Прентисс снова придет тебя навестить, про корабли молчок, ясно? Пусть себе гадает. Он не должен знать точных цифр.

– Но при этом я должна выудить из него как можно больше сведений, – говорю я.

Госпожа Койл закрывает блокнот: беседа окончена.

– Знание – сила, – повторяет она.

Я сажусь. Как же надоело быть больной!

– Можно вопрос?

Госпожа Койл встает и уже тянется к пуговицам на своем плаще:

– Конечно.

– Почему вы мне доверяете?

– Видела бы ты свое лицо, когда мэр Прентисс вошел в палату, – без промедлений отвечает госпожа Койл. – Ты как будто увидела заклятого врага.

Она застегивает плащ до самого подбородка. Я внимательно наблюдаю.

– Вот бы найти Тодда и добраться до радиобашни… – мечтаю я.

– Ты угодишь в лапы солдат. – Госпожа Койл не хмурится, но глаза ее сердито сверкают. – А мы потеряем наше единственное преимущество. – Она открывает дверь. – Нет уж, дитя мое, скоро к тебе придет новоявленный президент, и ты должна выведать у него как можно больше – это нам поможет.

Госпожа Койл выходит, и я кричу ей вдогонку:

– «Нам» – это кому?!

Но ответа нет.

– …а потом Тодд подхватил меня на руки и бросился вниз, он бежал целую вечность, все приговаривая: ты не умрешь, я тебя спасу. Больше я ничего не помню.

– Ух ты!.. – тихо выдыхает Мэдди. Из-под ее шапочки выбилась непослушная прядь. Мы с ней ходим туда-сюда по коридору – чтобы восстановить силы, мне нужна физическая нагрузка. – И ведь он действительно тебя спас.

– Он не умеет убивать, – говорю я. – Вот почему они так хотели его заполучить: он не похож на них. Ты бы видела, как он мучился, когда убил спэка… И теперь его схватил мэр…

Я останавливаюсь и, часто моргая, долго смотрю в пол.

– Надо отсюда выбираться, – стиснув зубы, наконец говорю я. – Я ведь не шпионка. Я должна найти Тодда и радиобашню, чтобы как можно скорей предупредить своих. Может, они вышлют подмогу. У них еще остались разведывательные корабли, да и оружие есть…

Мэдди мрачнеет, как всегда, стоит мне завести этот разговор.

– Нам пока не разрешили выходить.

– Нельзя вечно слушаться других, Мэдди! А злодеев нельзя слушаться тем более!

– В одиночку против целой армии тоже идти нельзя. – Мэдди нежно подталкивает меня вперед и улыбается. – Это не по зубам даже великой и бесстрашной Виоле Ид.

– Раньше было по зубам. Нам с Тоддом…

– Ви…

– У меня умерли родители, – хрипло выдавливаю я. – И вернуть их нельзя. Я не могу потерять еще и Тодда! Если есть хоть один шанс, пусть самый маленький…

– Госпожа Койл не позволит, – говорит Мэдди, однако что-то в ее тоне заставляет меня поднять голову.

– Но?

Мэдди молча подводит меня к коридорному окну и выглядывает на дорогу. В ярком солнечном свете маршируют солдаты, мимо проезжает повозка с пурпурной пшеницей, а из города доносится Шум – громкий, как целая армия.

В таком грохоте нипочем не разобрать мыслей одного мальчика.

– Может, все не так уж плохо. – Мэдди говорит очень медленно, словно взвешивая каждое слово. – Посуди сама: в городе все тихо и спокойно. То есть там очень шумно, но разносчик еды сказал, что лавки вот-вот откроются. Тодд наверняка жив-здоров, работает и с нетерпением ждет вашей встречи.

Непонятно, чего она добивается: хочет поверить сама или убедить в этом меня? Я вытираю нос рукавом:

– Может быть.

Мэдди смотрит на меня долгим взглядом, словно хочет что-то сказать, но не может. Наконец снова отворачивается к окну:

– Ну и грохот!

Кроме госпожи Койл в нашем лечебном доме есть еще три целительницы: госпожа Ваггонер, пухлая и усатая старушка, госпожа Надари, которая лечит рак и которую я видела лишь раз, да и то мимоходом, и госпожа Лоусон, она вообще-то работает в детском лечебном доме, но случайно оказалась у нас во время капитуляции Хейвена и с тех пор места себе не находит из-за больных детей, которых теперь некому лечить.

Учениц в доме гораздо больше, чем целительниц, – около дюжины, не считая Мадлен и Коринн. Они считаются старшими ученицами в доме и, наверно, во всем Хейвене (потому что помогают непосредственно госпоже Койл, как я поняла). Остальных я вижу редко: сверкая стетоскопами и хлопая полами белых халатов, они ходят по пятам за целительницами, пытаясь найти себе какое-нибудь полезное занятие.

Потому что занятий становится все меньше: город постепенно сживается с переменами, пациенты поправляются, а новых нет. Всех больных мужчин вывезли отсюда в первую же ночь, невзирая на их состояние, а новые женщины почему-то не поступают, хотя нашествие и капитуляция вовсе не отменяют болезней и травм.

Госпожа Койл очень из-за этого тревожится.

– Какой в ней толк, если ей не дают лечить больных? – говорит Коринн, чересчур туго затягивая жгут на моей руке. – Раньше она заведовала всеми лечебными домами, не только нашим. Все ее знали, уважали и ценили, некоторое время она даже была председателем Городского совета.

Я изумленно моргаю:

– Да ты что? Она была тут самой главной?

– Давным-давно. Сиди спокойно, не дергайся. – Коринн втыкает иголку – тоже не слишком-то бережно. – Госпожа Койл говорит, что быть у власти означает каждый день наживать новых врагов, причем из тех, кого больше всего любишь. – Она ловит мой взгляд. – Честно говоря, я тоже так думаю.

– И что случилось? Почему она больше не у власти?

– Она допустила ошибку, – чопорно отвечает Коринн. – А недруги этим воспользовались.

– Какую такую ошибку?

Всегда хмурое лицо Коринн мрачнеет еще больше.

– Спасла жизнь одному человеку. – И она так сильно щелкает жгутом, что на коже остается красный след. Проходит день, потом еще один, но ничего не меняется.

Нам по-прежнему нельзя выходить на улицу, еду приносят случайные люди, а мэр Прентисс так и не заходит. Его солдаты регулярно справляются о моем здоровье, но обещанного визита все нет и нет. Мэр Прентисс словно решил на какое-то время предоставить меня самой себе.

Но почему?

В доме говорят исключительно о нем.

– Представляете, до чего дошло? – спрашивает госпожа Койл за обедом в столовой – мне впервые разрешили поесть не в палате. – Теперь он не только работает в соборе, но и живет.

Женщины вокруг неодобрительно цокают. Госпожа Ваггонер даже отодвигает тарелку.

– Богом себя возомнил! – восклицает она.

– Скажите спасибо, что не спалил город, – громко высказываюсь я. Мэдди и Коринн поднимают на меня потрясенные взгляды, но я все равно продолжаю: – Ну да, мы все думали, что он тут камня на камне не оставит, а он пока вообще ничего плохого не сделал.

Госпожа Ваггонер и госпожа Лоусон многозначительно переглядываются с госпожой Койл.

– Ты еще очень мала, Виола, и выставляешь это напоказ, – говорит та. – Не перечь старшим.

Я удивленно моргаю:

– Да я и не перечила… Я только говорю, что мы ждали другого.

Госпожа Койл жует, не сводя с меня глаз.

– Он убил всех женщин родного города только потому, что не мог слышать их мыслей, не мог читать их как мужчин, – говорит она.

Остальные целительницы кивают.

Я открываю рот, но госпожа Койл не дает мне сказать:

– А самое главное, дитя, заключается в том, что твои друзья на кораблях не знают истории нашей планеты, не знают об открытии Шума и о том, что за ним последовало. – Госпожа Койл буравит меня взглядом. – Им только предстоит пройти через то, что с нами уже случилось.

Я ничего не говорю, лишь вглядываюсь в ее лицо.

– Кто, по-твоему, должен познакомить их с планетой и ее историей? – спрашивает госпожа Койл. – Он?

Разговор со мной закончен, она продолжает тихо беседовать с остальными целительницами. Коринн с самодовольной улыбкой опускает глаза, а Мэдди по-прежнему пялится на меня. Но я могу думать только об одном.

Уж не себя ли имела в виду госпожа Койл, когда спросила, кто должен познакомить переселенцев с Новым светом?

На девятый день нашего заточения в лечебном доме я перестаю быть пациенткой. Госпожа Койл вызывает меня в свой кабинет.

– Вот твоя одежда, – говорит она, протягивая мне сверток. – Переоденься – сразу почувствуешь себя человеком.

– Спасибо, – с искренней признательностью говорю я и захожу за ширму, на которую она мне показала. Там я приподнимаю больничную рубаху и осматриваю затянувшуюся рану. – Вы в самом деле творите чудеса.

– Стараюсь, – доносится в ответ.

Я разворачиваю сверток: внутри лежит вся моя одежда, выстиранная и выглаженная. Она так вкусно пахнет и так приятно похрустывает, что я невольно улыбаюсь.

– Знаешь, ты очень храбрая девочка, Виола, – говорит госпожа Койл. Я начинаю одеваться. – Хотя и не всегда следишь за своим языком.

– Спасибо, – с легкой досадой отвечаю я.

– Твой корабль потерпел крушение, родители умерли, ты чудом добралась до Хейвена… Все испытания ты преодолевала с удивительной находчивостью и смелостью.

– У меня был помощник, – говорю я, натягивая чистые носки.

И тут замечаю на маленькой тумбочке блокнот госпожи Койл – тот самый, куда она все время что-то записывала во время наших разговоров. Я осторожно выглядываю: госпожа Койл все еще сидит за столом по другую сторону ширмы. Я приподнимаю обложку блокнота.

– У тебя большой потенциал, дитя, – продолжает она. – Из тебя может вырасти блестящий руководитель.

Блокнот лежит вверх ногами; если я его разверну, госпожа Койл может услышать шорох. Поэтому я пытаюсь выкрутить шею.

– Знаешь, мы с тобой даже похожи.

На первой странице красуется единственная буква, написанная синими чернилами.

«О».

И больше ничего.

– Мы сами творим свою судьбу, Виола, – не умолкает госпожа Койл. – Ты можешь принести нам немало пользы. Если решишься.

Я поднимаю голову от блокнота:

– «Нам» – это кому?

Внезапно дверь в кабинет распахивается, и с таким грохотом, что я подскакиваю от страха и выглядываю из-за ширмы. Это Мэдди.

– Приходил гонец от мэра Прентисса, – задыхаясь, выпаливает она. – Женщинам разрешили выходить из дома!

– Как же здесь шумно, – говорю я, морщась от рёва Нью-Прентисстауна.

– Скоро привыкнешь, – смеется Мэдди.

Мы сидим на скамейке рядом с магазином, пока Коринн и еще одна ученица по имени Тея закупают все необходимое для лечебного дома – готовятся к новому притоку пациентов.

Я оглядываюсь по сторонам. Если не всматриваться как следует, можно подумать, будто ничего не произошло. Магазины и лавки открыты, по улицам снуют люди – в основном пешком, но кое-кто на лошадях и мопедах. Обыкновенный день из жизни обыкновенного города.

Но потом начинаешь замечать, что люди на улицах никогда не заговаривают друг с другом, а женщин выпускают только днем, не больше чем на час и группами по три-четыре человека. Эти группы никогда не вступают в контакт с другими. Мужчины Хейвена к нам тоже не подходят.

На каждом углу стоят солдаты с винтовками наперевес.

Звякает дверной колокольчик. Из магазина вылетает Коринн с дюжиной пакетов в руках и багровым от гнева лицом. За ней семенит Тея.

– Хозяин магазина сказал, что о спэклах ни слуху ни духу с того дня, как их забрали! – восклицает Коринн, с размаху ставя сумки мне на колени.

– Коринн и ее ненаглядные спэки, – язвительно говорит Тея, закатывая глаза и вручая мне второй пакет.

– Не смей их так называть, они спэклы! – осаживает ее Коринн. – Если даже мы не в состоянии хорошо с ними обращаться, то чего ждать от него?

– Прости, Коринн, – вздыхает Мэдди, прежде чем я успеваю вставить свой вопрос, – но тебе не кажется, что разумнее сейчас беспокоиться за себя? – Краем глаза она следит за солдатами, которые явно заметили повышенный тон Коринн, но пока ничего не предпринимают, так и стоят, облокотившись на перила продуктового магазина.

Стоят и смотрят.

– Мы поступили с ними не по-людски, – говорит Коринн.

– Да, но они ведь и не люди, – шепотом возражает Тея, тоже поглядывая на солдат.

– Тея Риз! – На лбу Коринн выступает синяя венка. – Да разве может целительница позволять себе подобные…

– Да, да, ты права, – пытается успокоить ее Мэдди. – Мы ужасно с ними обошлись, я согласна. Все согласны, но что мы могли поделать?

– Да о чем вы говорите? – наконец вставляю я свое слово. – Что значит «ужасно обошлись»?

– Лекарство, – выплевывает Коринн, словно это ругательство.

Мэдди с досадой вздыхает и поворачивается ко мне:

– Благодаря спэклам мы узнали, что лекарство действует.

– Вот-вот. Его на них тестировали, – добавляет Коринн.

– Только для них это вовсе не лекарство, – продолжает Мэдди. – Спэклы не умеют говорить, понимаешь? Они иногда цокают языками, но это примерно то же самое, что наш щелчок пальцами.

– Шум был их единственным способом общения, – добавляет Тея.

– И тут выяснилось, что они могут прекрасно понимать наши приказы и без Шума. – Коринн опять повышает голос. – Кому какое дело, что они не смогут общаться между собой?

Я начинаю понимать:

– И лекарство…

Тея кивает:

– Оно делает их покорнее.

– Лучше рабов и пожелать нельзя, – с горечью добавляет Коринн.

От удивления я разеваю рот.

– Они были рабами?!

– Ш-ш-ш… – резко осаживает меня Мэдди, бросив взгляд на солдат. Из-за тишины, окружающей их во всеобщем рёве, они кажутся зловеще пустыми.

– Мы фактически отрезали им языки, – продолжает Коринн уже тише, но все еще негодуя.

Мэдди уводит нас по улице, то и дело оглядываясь на солдат.

Те провожают нас взглядами.

Мы молча возвращаемся к лечебному дому и входим в двери, над которыми нарисована протянутая синяя рука. Когда Коринн и Тея проходят внутрь, Мэдди хватает меня за руку и задерживает на пороге.

Минуту-другую она молчит, глядя в пол, и на лбу у нее появляется тревожная морщинка.

– Видела, как на нас смотрели солдаты? – спрашивает она.

– Да.

Девушка скрещивает руки на груди и содрогается:

– Не знаю… что-то мне не очень по душе такой мир.

– Мне тоже, – тихо говорю я.

Помолчав, Мэдди поднимает голову и смотрит мне прямо в глаза:

– Твои люди смогли бы нам помочь? Смогли бы это остановить?

– Понятия не имею, но мы должны выйти с ними на связь. Это лучше, чем сидеть сложа руки и готовиться к худшему.

Мэдди оглядывается, проверяя, не подслушивают ли нас.

– Госпожа Койл очень умна, – говорит она. – Но иногда она слышит и слушает только себя. – Мэдди опять умолкает и закусывает нижнюю губу.

– И?..

– Надо быть начеку, – наконец выговаривает она.

– Для чего?

– Если наступит подходящий момент… Поняла? Если он наступит, – девушка вновь озирается по сторонам, – тогда мы попробуем связаться с твоими кораблями.