Читать книгу Золотая Звезда - Павел Саксонов - Страница 16

До заката оставалось совсем недолго, когда отряд остановился на ночлег подле тамбо, типичного за тем лишь исключением, что в нем ни за что не нужно было платить. Этот тамбо, как некогда и при Империи, являлся государственным учреждением, и его единственным предназначением было обслуживать путешествующих по государственным делам: давать им пищу и кров. Правда, вместить всю сотню он не мог, но, видимо, в этом и не было нужды: воины на походе должны были спать под открытым небом. Что же касается ужина, то в Вилькабамбе придерживались старого обычая, о котором дон Пабло тоже был наслышан: никто никогда не ел под крышей, насколько бы высокопоставленным человеком он ни был. Прямо на земле расстилалось полотнище, на него выставлялись еда и питье, люди рассаживались спина к спине, если только не было какого-нибудь торжества, когда садились лицами друг к другу, и ели и пили отмеренные порции.

К приходу отряда в тамбо явно были готовы: приготовления не заняли много времени. Чункакамайок, в обязанности которого, как пояснила Корикойлюр, входило и наблюдение за тем, чтобы каждый из подчиненных ему людей получил положенный рацион, лично распоряжался. Так же поступали и другие десятники, и делалось все быстро и споро. Дон Пабло повидал немало бардака в испанских войсках, когда наступало время готовки и дележки пищи. Эффективная простота организации и слаженность действий в индейском отряде его удивили.

– Неужели всегда так? – спросил он у Корикойлюр.

– Здесь – да. А раньше так было везде.

На ужин подали тушеную похлебку из маиса с добавлением бананов. Бананы в горячей похлебке удивили дона Пабло не меньше, чем царивший вокруг порядок. Но если бананы просто его удивили, то обилие жгучего перца неприятно поразило. Несмотря на соблазнительный вид и ароматный пар, есть такую похлебку было решительно невозможно! Однако индейцы ели ее с видимым удовольствием. С таким же удовольствием ела ее и Корикойлюр. А когда он попробовал потушить пожар во рту чичей23, его лицо и вовсе вытянулось: даже самое дрянное вино, которое он в жизни не стал бы пить, показалось ему желанным напитком.

– У нас ведь есть еще сушеное мясо? – жалобно спросил он. – И простая вода здесь где-нибудь найдется?

Корикойлюр хихикнула. Только что невозмутимо-отстраненные индейцы, глядя на мучения дона Пабло, тоже захихикали. Чункакамайок поначалу нахмурился, но и он не выдержал и захихикал. Дон Пабло вскочил на ноги и бросился в тамбо. Вскочил и чункакамайок: побежал за ним. Вскочила и Корикойлюр, понимая, что без нее никак не объясниться. Порядок был нарушен, поднялась суета.

– Ima qhatichkan?24 – грозно раздалось за спинами.

Все обернулись. Взгляд явившегося на суету пачака камайока не просто излучал гнев: этот гнев, казалось, изливался огнем, да так, что вот-вот могла бы загореться тростниковая крыша тамбо. Чункакамайок посерел. Корикойлюр спряталась за дона Пабло. Дон Пабло остался один на один с взбешенным начальником отряда.

– Пить! Вода! Понимаешь? – стараясь подбирать как можно более простые слова, заговорил он и одновременно принялся жестикулировать: показывал на горло, тяжело дышал, делал вид, что подносит к губам емкость с водой и глотает.

Очевидно, жестикулировал дон Пабло так же смешно, как смешно выглядел, когда поперхнулся сначала похлебкой, а потом и чичей. Во всяком случае, взгляд пачака камайока сначала смягчился, а затем в нем появились искорки смеха. Только что грозный, теперь индеец явно старался не рассмеяться. Махнув на дона Пабло рукой, он обратился с каким-то вопросом к стоявшему навытяжку и все еще серому от страха десятнику. Тот быстро-быстро заговорил, а когда закончил, пачака камайок уже и в самом деле давился от смеха. Он пытался сдержать себя, но, как прежде и все остальные, не выдержал. И смех его, когда он все-таки рассмеялся, был настолько заразительным, что засмеялись и чункакамайок, и Корикойлюр. Все трое смеялись так, что слезы лились из их глаз. Лились они и из глаз дона Пабло, но не от смеха, а от обиды и потому, что язык и горло всё еще отчаянно жгло, облегчения не было, и никто, похоже, не собирался прийти ему на помощь. Даже Звёздочка! Даже она!

– Пить!

Новый взрыв смеха.

– Вода!

Пачака камайок схватился за живот. Чункакамайок вытирал слёзы. Корикойлюр, со спины обхватив дона Пабло руками, головой уткнулась в него и аж подрагивала от хохота, что было особенно обидно.

Дон Пабло плакал, моргал, но больше не произносил ни слова и не делал никаких жестов. Он понял, что так добиться помощи от веселящейся троицы невозможно. К счастью, пачака камайок вспомнил о своем достоинстве, резко оборвал смех, по-прежнему, однако, давясь от него, и отдал чункакамайоку короткий приказ. Чункакамайок, отстранив от дона Пабло Корикойлюр, взял его за руку и буквально потащил за собой: на выход из тамбо и вокруг него.

За тамбо, почти у его задней стены, обнаружился источник. Увидев его, дон Пабло вырвался, упал на колени и стал пить – жадно и не стесняясь того, какое впечатление он производит: стесняться, в сущности, было уже нечего. Напившись и затушив «перечный» пожар, он ополоснул лицо, вымочил в воде взмокшие от пота волосы, пригладил их и поднялся. Пачака камайока поблизости не было. Чункакамайок стоял рядом, но на него дон Пабло даже не взглянул. Он устремил пристальный и полный укоризны взгляд на Корикойлюр, и та покраснела.

– Извини, – коротко произнесла она.

– Вечная любовь! – ответил дон Пабло.

Корикойлюр поняла иронию и покраснела еще гуще. Дон Пабло вздохнул: смущенная, Звёздочка выглядела настолько прекрасно, что не простить ее было невозможно. Пусть даже в ее смущении не было ни капли раскаяния.

– Я тебя люблю, – уже без иронии сказал дон Пабло.

Корикойлюр улыбнулась.