Читать книгу Наперекор судьбе - Пенни Винченци - Страница 17

– Скажи, у тебя с кем-то роман?

Ответ последовал не сразу.

– Да. И что в этом плохого?

– Ничего. Разумеется, ничего плохого.

– Почему же ты смотришь на меня, словно помесь моей матери с престарелой монахиней? Что дает тебе право меня осуждать?

– Абби. Я не собираюсь тебя осуждать. Честное слово, – сказала Барти.

Они сидели в кафе на Странде. Совместный ужин, дважды откладывавшийся – и опять из-за Абби, – превратился в чай после работы.

– Не собиралась, а в твоем голосе полно осуждения, – заявила Абби, сердито помешивая чай.

– Ты ошибаешься. Просто меня немного задело, что ты ничего мне об этом не рассказала.

– Барти, с какой стати я должна тебе рассказывать о подобных вещах? К тебе это не имеет абсолютно никакого отношения.

Слова Абби отчасти застали Барти врасплох. До сих пор она думала, что они с Абби достаточно близки и та не станет утаивать столь важное событие.

– Конечно, меня это не касается. Извини, Абби. Я… я вовсе не хотела вторгаться в твою жизнь. Меня только поразила твоя скрытность. На тебя это непохоже.

– С чего ты взяла? Мы с тобой знакомы не так уж давно. И начало нашего знакомства пришлось на тот момент, когда у меня никаких романов не было. На самом деле меня даже удивляет твоя уверенность, будто я стану тебе рассказывать. Признаюсь, в этом есть что-то трогательное. Может, тебе нужно привнести в свою жизнь немного любовного интереса?

Зеленые глаза Абби холодно и даже враждебно смотрели на Барти. Нерешительность и готовность извиняться вдруг сменились у Барти нахлынувшей волной злости.

– Возможно, мне и не помешал бы любовный интерес, но сейчас, Абби, речь не об этом. Просто я не люблю, когда мне врут. Когда твои родители мне позвонили, я чувствовала себя абсолютной дурой. Особенно после того, как ты сообщила, что встречаешься с ними и потому не сможешь пойти со мной на концерт. Ты могла тогда сказать мне правду. Я же не заставляла тебя обязательно идти вместе со мной. Но зачем же было ставить меня в дурацкое положение?

– Не сказала, поскольку не хотела, чтобы ты устраивала мне допрос с пристрастием. И вообще, Барти, оставь меня в покое. Не мешай мне жить так, как я хочу.

– Конечно. Я не стану тебе докучать. Приношу свои глубочайшие извинения, что затронула эту тему. Теперь я, кажется, понимаю, почему ты переезжаешь в Клэпхем. Тебе больше не хочется меня видеть. И в Клэпхеме ты можешь не бояться, что случайно встретишь меня на улице.

Как бы глупо это ни было, но глаза Барти наполнились слезами. Сердито смахнув их, она встала, бросила на стол монету в полкроны и пошла к выходу. Где-то через полминуты ее взяли за руку.

– Барти, прости. Надо же, какая дрянь из меня полезла. Не уходи. Давай еще посидим. Я совсем не хотела тебя обидеть.

Абби всегда была такой: скорой на извинения, искренне готовой заводить друзей. Барти вспомнила, как впервые услышала от нее об этом, и улыбнулась.

– Наверное, ты права, – согласилась Барти. – Что-то я нюни распустила.

– С кем не бывает? Пойдем сядем. Ты доешь свою булочку. – Она смотрела на Барти совсем по-другому. Спокойно. Дружелюбно. – Ты совершенно права. Я скрытничала. И все потому, что он… – Она замолчала.

– Женат? – подсказала Барти.

– Да.

– Ох, – вздохнула Барти, стараясь на этот раз не допустить оплошности. – Понимаю. Так это, наверное, хорошо. Согласна? Ты даешь ему… бесплатное питание? Твои слова, помнишь. Наверное, даже улучшаешь его брак?

– Вот именно. Рада, что ты прислушивалась к словам тетушки Абби. – Она улыбнулась Барти своей широкой, заразительной улыбкой.

Барти подумала, что в воззрениях Абби на секс есть нечто привлекательное. С какими-то из них Барти целиком соглашалась. Например, с правом спать с любимым человеком вне зависимости от того, замужем ты или нет. С этим Барти не спорила. Но с легкостью уложить в постель чужого мужа и совсем не испытывать угрызений совести… это уже было чем-то иным.

– Должна тебе сказать, это действительно улучшает его брак, – заявила Абби. – Он говорит, что теперь его жена гораздо счастливее, чем в прежние годы. Сам он стал менее требовательным к ней. Причем во всем, а не только в сексе.

– Понимаю, – вздохнула Барти.

– Как бы то ни было, не думаю, что у нас с ним это продлится долго, – призналась Абби. – Но пока мы вместе, мы получаем немало удовольствия. Он покупает мне изумительные подарки. Например, этот браслет. Тебе нравится?

Браслет был золотым и, сразу видно, очень дорогим.

– Да. Очень красивый.

– К тому же этот человек потрясающе умен. Мы с ним ведь не только сексом занимаемся. Мы ведем удивительно интересные разговоры.

«Это уже побольше, чем бесплатное питание», – подумала Барти.

Потом она спросила, отнюдь не ожидая, что Абби ответит:

– А кто этот мужчина?

Барти не ошиблась. Абби ей ничего не сказала. Вскоре Барти ушла, чувствуя одновременно облегчение и какую-то неясную тревогу. То, что Абби ей поведала, было лишь вершиной айсберга. В этом Барти не сомневалась.

* * *

В издательстве стало легче дышать. Беременность Хелены значительно разрядила напряженность. Джайлз сделался спокойнее и мягче. Натянутые отношения между ним и Барти вновь стали дружескими. Казалось, Джайлз наконец обрел то, что в полной мере создал сам, и это достижение, в реальности которого никто не сомневался, упрочило его статус во всех остальных частях его мира. «Надо же, как усердно потрудился этот еще не родившийся ребенок», – думала Барти, улыбаясь какой-то глупой шутке Джайлза, которой тот развлекал ее перед собранием. Кто знает, как изменится жизнь Джайлза, когда ребенок родится. Возможно, Джайлз даже сумеет изменить мнение Селии о своем старшем сыне.

* * *

Иззи далеко не сразу сообразила, что не все отцы похожи на ее собственного. Друзей у нее было не много. В основном она бывала в двух семьях. Но у Литтонов Уол почти всегда работал в своем кабинете, как и ее отец, а ее визиты к Уорвикам почти целиком ограничивались просторной детской.

Жизнь в доме Уорвиков сильно отличалась от жизни в ее доме. Наверное, потому, что там было много детей. Когда дядя Бой – так ей велели называть этого человека – заходил в детскую, дети гурьбой бежали к нему, вскарабкивались на колени и требовали, чтобы он почитал им книжку. Дядя Бой даже вставал на четвереньки, изображая лошадь, и катал их на спине. Детский ум Иззи искал ответ на вопрос: почему там так шумно и весело? Наверное, тоже потому, что там много детей. Будь у дяди Боя один ребенок, тогда бы и он вел себя как ее отец, говоривший, что ему некогда с нею возиться.

А потом Иззи подросла, пошла в школу, стала бывать в семьях своих сверстниц и обнаружила, что многие отцы, вне зависимости от числа детей, ведут себя так же, как дядя Бой. Они читали книжки вслух, играли в разные игры, обнимали и целовали своих маленьких дочерей. Возвращаясь из гостей, Иззи видела отца, который либо работал, либо что-то читал.

– Добрый день, папа, – говорила она, надеясь на чудесную перемену в его характере.

Но чудесной перемены не наступало. Отец даже не всегда отрывался от своего занятия.

– Изабелла, ты же видишь, я занят. Пожалуйста, ступай в детскую.

И она послушно поднималась в детскую, где ее ждала няня. Иззи продолжала сравнивать своего отца с чужими и задаваться все тем же вопросом, не дававшим ей покоя. И каждый раз вывод, сделанный ею, был неутешительным: должно быть, она сама виновата. Видимо, она вела себя не так, как надо. Возможно, даже совершила какой-то некрасивый поступок, и теперь отец не хочет ни говорить с нею, ни тем более играть. Потом она начинала думать, каким должно быть ее поведение, чтобы оно понравилось отцу.

* * *

– Адель? Это Люк Либерман. Я хочу, чтобы ты снова приехала в Париж.

– Я… Боюсь, я не смогу, – ответила Адель.

Голос ее звучал непринужденно, но от нахлынувших на нее чувств в теле вдруг появилась слабость. Адель даже прислонилась к стене.

– Почему не сможешь?

– Слишком занята.

– Тогда я приеду в Лондон.

– Зачем?

– Я снова хочу тебя видеть.

– Но, Люк, это же смешно.

– Я так не думаю.

– Напрасно. Между прочим, ты женат.

– Женат, но не вполне счастлив.

– Ну нет. – Адель слегка улыбнулась. – На это я не куплюсь. Так говорят все женатые мужчины. Жалуются, что несчастны в браке, что жены их не понимают.

– Все женатые мужчины? Смелое заявление. Я даже не предполагал, что ты знакома с таким ужасающим количеством женатых мужчин.

– Думаю, ты понял смысл моих слов. И я не…

– Что – «не»?

– Не заинтересована.

– Ошибаешься. – Его голос звучал почти самоуверенно. Чувствовалось, Люк был изумлен, хотя и старался это скрыть. – Ты очень заинтересована. Я почувствовал это, когда увидел тебя, и чувствую это сейчас, даже через телефонные провода.

– В таком случае провода тебя обманывают, – после секундной паузы сказала Адель. – Словом, это не то, что я имею в виду.

– Я знаю, что́ ты имеешь в виду, Адель. И это вполне естественно. Но… могу повторить еще раз: я хочу тебя видеть. Мне необходимо тебя видеть. И если ты не приедешь в Париж, я приеду в Лондон. Так где мы встретимся?

– Я в Париж не приеду. И мое решение абсолютно окончательное.

* * *

– Слушай, я тут… опять еду в Париж, – на другой день сказала она Венеции.

– В… Делл, зачем?

– Он позвонил. Сказал, хочет меня видеть. Я ответила, что не приеду. А теперь… собираюсь. Ничего не могу с собой поделать. Меня словно какая-то сила тянет туда. Все мысли из головы вылетели. Только и думаю о том, как снова его увижу, как снова буду с ним, как мне будет хорошо… И как скверно будет потом. Венеция, может, я сошла с ума?

– Нет, – возразила Венеция, гладя сестру по руке. – Ты просто влюбилась.

* * *

– Папа, у нас девочка. – В голосе Джайлза ощущались ликование и слезы. – Довольно большая. Семь с половиной фунтов.

– Ты отлично потрудился, сынок. Вы оба отлично потрудились. Как Хелена?

– Хорошо. Она держалась с невероятным мужеством.

– В этой ситуации все женщины так себя ведут, – сказал Оливер, вспоминая стоицизм Селии, проявляемый ею во время родов. – Могу лишь благодарить Бога, что мужчины от этого избавлены. Что ж, замечательная новость. И как вы ее назовете?

– Мэри. Мэри Александра.

– Звучит по-королевски.

– В самом деле? Полагаю, так оно и есть. Мне пора к Хелене. Она все еще немного взвинчена. Глаза на мокром месте.

– Не удивляюсь. И когда же мы сможем увидеть нашу новую внучку?

– Скорее всего, завтра. Пожалуйста, сообщи маме и девчонкам.

– Обязательно. Передай Хелене нашу любовь.

* * *

Джайлз сидел у постели Хелены, держал ее за руку, а другой рукой гладил по волосам. Он улыбался, глядя жене в глаза. Хелена лежала бледная, изможденная, но очень счастливая.

– Я так рада, что у нашей малышки все в порядке, – сказала Хелена. – Честно говоря, я боялась, вдруг что не так.

– А я боялся, что с тобой может быть что-то не так, – признался Джайлз. – Это было очень плохо?

– Хуже, чем я ожидала. Но теперь какое это имеет значение? Я себе постоянно твердила, что мои мучения обязательно закончатся и если я не умру, тогда все усилия были ненапрасны.

Джайлз кивнул. Пока жена рожала, он сидел в коридоре родильного отделения, отказываясь уйти в комнату ожидания или последовать примеру большинства мужей и отправиться в клуб. Если бы ему разрешили, он бы все это время находился рядом с Хеленой. Джайлз пытался убедить персонал, чтобы ему позволили присутствовать при родах.

– Ишь чего выдумали – быть рядом с женой! – воскликнула изумленная акушерка. – Что за дурацкая мысль? Ей и так хватит волнений, чтобы еще вас успокаивать.

Врач тоже был против:

– Ни в коем случае. Это зрелище, знаете ли, не из приятных. Чего доброго, в обморок упадете. Поезжайте-ка лучше куда-нибудь, выпейте пару порций джина покрепче, а к тому времени, когда вернетесь, ваша жена уже благополучно родит.

Предсказание врача не сбылось. Роды растянулись на долгие часы. Из-за дверей родильного отделения доносились стоны и крики Хелены. Джайлза охватило чувство вины вперемешку со страхом. Он ощущал себя виновником ее страданий.

Только теперь, видя жену живой и относительно здоровой, видя дочку, лежавшую рядом в колыбельке, Джайлз постепенно начал прощать себя и позволять себе вновь быть счастливым. Очень счастливым. Наконец он, Джайлз, создал что-то свое, чем мог искренне гордиться.

– Я люблю тебя, – сказал он Хелене, и впервые он говорил это искренне.

Искренне и с верой в свою любовь.

* * *

– Я поведу тебя обедать в «Липп». Это типично французское кафе. Ты там бывала?

Адель покачала головой. Вполне вероятно, что она там бывала, причем неоднократно. Однако в эти минуты, сидя рядом с Люком Либерманом, ощущая у себя на колене его руку и чувствуя на себе сверлящий взгляд его глаз, она забыла и то, где они находятся – это был бар ее отеля, – и, вполне вероятно, забыла даже, как ее зовут. С нею творилось что-то непонятное. Изменились все чувства, куда-то провалилось все, что она знала. Мир сделался незнакомым. Только одно она знала наверняка: она сейчас с Люком. Этого было достаточно.

– Что ж, думаю, тебе там понравится, – торопливо произнес Люк.

– Что?

Он улыбнулся, понимая широту и глубину ее смятения. Понимая в опасном для Адели смысле.

– Ma chère Mam’selle[33]. – Люк взял ее руку, провел по ней пальцами, а затем поднес к губам.

Адель почувствовала этот поцелуй, причем не только на своих пальцах, которых коснулись его губы. Поцелуй Люка опасно, вероломно проник в другие части ее тела, еще не исследованные ею, и вызвал там незнакомые ощущения. Проник в нежные, потаенные уголки и пробудил к жизни непонятное бурление. Она сделала короткий, почти пугливый вдох. Люк это услышал, почувствовал и улыбнулся:

– О Адель. До чего ты… красива.

Она силилась восстановить свое привычное состояние, стать прежней, быстрой на реакции и острой на язык Аделью, рассмеяться ему в лицо и даже высмеять всю эту чепуху, которой она придала излишнее значение.

– Едва ли, – только и сказала она.

Адель высвободила руку и полезла в сумочку за портсигаром. Она достала сигарету, надеясь, что он не заметит, как та дрожит в ее пальцах. Дрожали не только ее пальцы. Адель дрожала вся. Это была нервная дрожь, близкая к шоку.

– Ты вся дрожишь, – сказал Люк, и его голос стал совсем нежным. – Давай я помогу тебе закурить.

– Я… я не хочу курить, – возразила Адель. – На самом деле…

– На самом деле ты испытываешь легкое смущение, – улыбнулся Люк.

– Совсем нет. С чего ты взял?

Да что с ней такое? Она вдруг превратилась в спотыкающееся, дрожащее, запинающееся существо. Беспомощное, безнадежно сломанное, словно кукла. Адель вздохнула, почти испугалась, а потом улыбнулась:

– Прости.

– Не надо извиняться. – Люк оторвал взгляд от ее глаз, посмотрел на ее губы, потом на волосы и очень осторожно погладил ее по щеке. – Мне нравится видеть тебя такой. Люблю, когда ты находишься в смятении. Тогда ты кажешься мне несравненной.

– Боже мой, – как-то глупо пролепетала Адель, потом улыбнулась, снова попытавшись вернуть самообладание. Попытка была нервозной. – Я, наверное, должна пойти и подготовиться?

– По-моему, ты вполне готова. Вряд ли ты что-то добавишь к своему облику или к своей красоте, – сказал Люк. – Но если тебе так надо, иди. Если ты можешь выдержать расставание со мной, смогу и я.

Теперь Адель широко улыбнулась и почти засмеялась. Она бросилась в свой номер. Там она переоделась в платье, купленное в прошлый раз: длинное, узкое платье из блестящего черного шелка, до щиколоток, со скромным вырезом спереди. Волосы она заколола шпильками со стразами, подвела веки темно-коричневыми тенями и выбрала для губ темно-красную помаду.

– Ты выглядишь так, словно знаешь, что делаешь, – сказала Адель самой себе.

* * *

Но она ничего не знала. Ни капельки. Все, что она делала, происходило словно само собой, без ее участия. Она сидела в зале кафе «Липп», декорированного в стиле ар-нуво, и пила шампанское. Деликатесы не лезли ей в рот. Она едва проглотила крохотный кусочек рыбы, такой же кусочек жареного мяса и совсем немного блинчиков с фруктами. Она словно не замечала блистательного общества, собравшегося в зале, – le tout Paris[34], как сказал изумленный Люк.

– Смотри. Вон там сидит знаменитая Мюрт. А это Мопс со своей новой любовницей. Должно быть, ты слышала про Мопс. Она немка, но знает в Париже всех. У нее двое верных мужей и еще несколько любовников и любовниц. А вон там в пальто из шкуры леопарда – Нэнси Кунард… Адель, смотри, здесь и Мишель де Брюноф – редактор французского «Вога». Уж его-то ты должна знать.

– Я его знаю, – сказала она, глядя Люку прямо в глаза, – но сейчас мне не хочется с ним разговаривать. Я хочу быть только с тобой… Боже мой! – заерзала она на стуле, мгновенно пробуждаясь от своей дремы. – Никак собака?

– Да, собака. Ты истинная англичанка. Собака сразу пробудила в тебе интерес, но никак не люди. Собаки здесь частые гости, разумеется, при условии, что их хозяева получили разрешение у владельца кафе приводить своих любимцев. И конечно же, собаки здесь тоже шикарные.

– Да, я истинная англичанка, – согласилась Адель. – И не устаю твердить тебе об этом.

– А я стараюсь это понять. – Улыбка Люка была широкой и насмешливой. – Наверное, твоей матери здесь понравилось бы. Как ты думаешь?

– Уверена, что понравилось бы. Но хвала небесам, что ее здесь нет… Слушай, там никак Генри Миллер[35] сидит?

– Весьма вероятно. Где? Да, это он. Хоть кто-то пробудил у тебя интерес.

– Почему кто-то? Ты, – сказала Адель, наклонилась к нему и осторожно поцеловала в щеку.

На нее вновь накатило странное ощущение, будто она совершенно не представляет, что сейчас делает.

Адель и вправду почти не представляла, что делает. Вопреки ее протестам, словесно пылким, но слабым, вопреки ее заявлениям, что она никогда, никогда этого не сделает, никогда не позволит себе такого и не ляжет в постель с женатым мужчиной, поскольку она всегда осуждала подобные отношения… Вопреки ее протестам уже в одиннадцать часов вечера – по парижским меркам до неприличного рано – она вошла в свой номер вместе с Люком Либерманом, женатым мужчиной, и не выпроводила его, пожелав спокойной ночи, а позволила себя соблазнить: мягко, нежно и на редкость красиво. Тут же Люк узнал о ее девственности. Адель бросало то в слезы, то в смех, то в глубокое отчаяние.

– Думаю, я удостоился редкой чести, – сказал Люк, целуя ей плечо. – На меня возложена прекрасная миссия произвести dépucelage[36]. Я сделаю все, чтобы у тебя об этом остались только приятные воспоминания.

* * *

Они легли, и он вошел в ее нежную, голодную, испуганную плоть, сумев причинить ей минимальную боль. Потом начались ощущения, совершенно новые для нее. Люк не торопился. Поначалу ее ощущения были мягкими и спокойными, затем начали обретать силу и наконец сделались неистовыми. Она стремительно взлетела вверх и упала в резкий и сладостный голод своего первого оргазма. Потом был еще один: пронзительный и яростный. Адель слышала, как она что-то выкрикивает. Ее руки цеплялись за него. Потом все страсти улеглись, и наступил блаженный покой, тихий и чистый. Сама не понимая почему, Адель заплакала. Она всхлипывала, сознавая, что любит этого человека и что на всю жизнь связана с ним узами любви.

– И что же мы будем теперь делать? – спросила она.