Читать книгу Наперекор судьбе - Пенни Винченци - Страница 6

– Селия, дорогая, ты выглядишь усталой.

– Благодарю за комплимент, ММ, – несколько холодно отозвалась Селия. После коктейлей они направлялись в столовую. – Ты сказала именно то, что хочется услышать в самом начале вечера. Фактически я ни капельки не устала.

– Что ж, приятно слышать, – отозвалась ММ. – Завидую тебе. А я вот очень устала.

Селия посмотрела на нее. ММ не преувеличивала. Она выглядела если не изможденной, то измотанной. Она очень много и напряженно работала. Того требовала занимаемая ею должность управляющего директора в издательстве «Литтонс». И потом, ММ была не так уж и молода: старшей сестре Оливера, как она всегда представлялась, было пятьдесят четыре года. Инициалы ММ обозначали «маленькую Маргарет». Так когда-то называла ее мать. Но об этом уже мало кто помнил, а сейчас это вообще полностью расходилось с ее обликом. А облик у ММ был впечатляющий. Она была высокой, даже очень высокой (более шести футов), худощавой, с глубоким голосом и сверлящими темными глазами на бледном лице. Одевалась ММ очень строго и почти эксцентрично. Даже сейчас она продолжала носить форменную одежду ее девичества: длинные юбки, строгие рубашки и галстуки и такие же строгие жакеты. Ее темные, начинавшие седеть волосы были зачесаны назад и убраны в аккуратный узел. При всем этом ММ отличалась необычайной привлекательностью, умела мгновенно расположить к себе неожиданной теплотой и резковатым остроумием. Мужчины по-прежнему находили ее сексапильной. Женщинам она тоже нравилась своей прямотой и отсутствием лицемерия. Селия часто называла ММ своей лучшей подругой.

– Как Джей? – спросил Кит, когда женщины уселись.

Селия предложила сыну сесть рядом с ММ.

– Спасибо, у него все замечательно. Учится с удовольствием. Изо всех сил старается войти в число «Одиннадцати лучших» среди юниоров. Как ты помнишь, он играет в теннис и выступает за юношескую команду. У него еще находится время, чтобы петь в хоре…

Голос ММ потеплел. Ее горячая любовь к единственному сыну была одной из семейных легенд. Когда несколько месяцев назад Джей отправился учиться в Вестминстерский колледж, ММ впервые видели плачущей. Гордон, муж ММ и отчим Джея, часто шутил, что если он надумает разводиться с женой, то причиной развода обязательно назовет ее сына.

– Нет никаких сомнений, кого ММ любит больше всего, – весело говорил он, подмигивая жене своими бледно-голубыми глазами. – Увы, не меня.

Более мелочный и обидчивый мужчина наверняка приревновал бы Джея к ММ, а ее обвинил бы в непомерной любви к сыну. Но Гордона Робинсона это ничуть не огорчало и не раздражало. Всего шесть лет назад он влюбился в ММ и женился на ней. Джей уже тогда был не только частью жизни ММ, но и частью ее самой. Любовь к Гордону была жизненно необходимой для ее щедрой и страстной натуры. Гордона не огорчало, что в силу возраста ММ у них не может быть общих детей. Джей, крепкий, жизнерадостный, обожающий жизнь за городом, среди природы, казался Гордону идеальным ребенком, которого он легко принял в свой мир.

Продолжая оживленный разговор с Оливером, Гордон вошел в столовую. Он был самым высоким из собравшихся: шесть футов семь дюймов. Единственный мужчина, говоря с которым ММ была вынуждена задирать голову. Селия его обожала.

– Моя дорогая Селия, позволь в очередной раз сказать тебе: ты замечательно выглядишь. Просто не верится, что ты мать всех этих взрослых детей.

– Я еще не взрослый, – встрял в разговор Кит. – Я помогаю маме ощущать себя молодой. Правда, мамочка?

– Особенно сейчас. Хотя мне не хочется, чтобы ты и дальше взрослел.

– Постараюсь, – улыбнулся матери Кит.

– Если у тебя получится, надеюсь, ты поделишься своим секретом со всеми нами, – сказал сыну Оливер. – А теперь, Гордон, думаю, ты не против, чтобы сесть рядом с Селией. Себастьян сегодня сильно запоздает. Ты, Венеция, сядешь рядом со мной, а затем вы, молодой человек, и…

* * *

По мнению Джайлза, торжество удалось на славу. Все весело переговаривались, никто не сидел в угрюмом молчании. Кроме него самого, разумеется. В компаниях он привык скучать и чувствовать себя не в своей тарелке. Даже сейчас. Но тут уж ничего не поделаешь. Бабушка Джайлза, графиня Бекенхем, читала всем желающим ее слушать весьма профессиональную лекцию о том, как важно у скаковых лошадей сохранять чистоту кровей. Дедушка тоже не скучал. Сидя рядом с одной из наиболее симпатичных подруг близнецов, он делал вид, что внимательно слушает ее рассказ обо всех балах, на которых она успела побывать в этом сезоне. Однако Джайлз знал: все внимание деда было устремлено на пышный бюст девицы, считавшийся по нынешним меркам немодным. Сестры заранее решили, что у их подруги хватит характера и жизненных сил, чтобы выдержать «глазной натиск» деда.

Младший брат Оливера Джек и прекрасная Лили – когда они познакомились, ее имя украшало театральные афиши – словно случайно оказались за столом рядом. Похоже, даже сейчас, после семи лет брака, они были влюблены друг в друга. Джайлз сам был наполовину влюблен в Лили. С рыжими волосами и необычайно полной белой грудью она была необычайно хороша. А Бой Уорвик, конечно же, очаровывал всех, кто находился рядом. «Вот проныра», – подумал Джайлз. Надо же, он завидовал Бою. Почти вся его дружба с Боем строилась на зависти. Джайлз так до конца и не понимал, почему они дружат. Но по каким-то причинам Бой симпатизировал Джайлзу; симпатизировал всегда, с самых первых дней их пребывания в Итоне, когда Бой казался таким лощеным и взрослым, а Джайлз выглядел младше своих лет и тосковал по дому. Их дружба продолжилась и в Оксфорде. Бой приехал туда с личным слугой, занял несколько лучших комнат и окружил себя самыми блистательными и талантливыми друзьями, в число которых странным образом вошел и Джайлз. Они продолжали дружить и сейчас, когда Бой практически не появлялся в отцовском банке и лишь усердно тратил отцовские денежки, тогда как Джайлз напряженно и с интересом работал в издательском доме «Литтонс», почти всегда отклоняя приглашения Боя на обеды, бесконечные походы в ночные клубы и загородные уик-энды, растягивающиеся на четыре дня.

На самом деле причина их продолжающейся дружбы была весьма проста: при всем своем изнеженном, почти гедонистическом образе жизни Бой был очень приятным парнем, удивительно верным своим друзьям мужского пола, хотя и менее верным своим женщинам. Джайлз несколько раз выручал его из неприятных ситуаций как в Итоне, так и в Оксфорде. Более того, он ввел Боя в свой семейный круг, где были иные ценности и великолепие иного сорта. Однако Бою этот новый мир очень понравился, и он стал бывать у Литтонов.

Когда Бою было четырнадцать лет, Селия уже тогда находила его чересчур рафинированным и несколько раз говорила, что мальчик на всех парах движется к точному повторению образа жизни своего отца, успевшего дважды развестись и имевшего множество любовниц. И в то же время Бой ее очаровал. Он был остроумен, и его поведение отличалось тонким налетом кокетливой лести, которой не могла противостоять даже Селия, хотя и видела все это насквозь. По ее мнению, самым ужасным преступлением этого человека был не его образ жизни, не его распутные наклонности и даже не периодически наблюдаемая вульгарность в одежде, а его праздность. Бой был виновен в том, что заполнял свои дни одними лишь удовольствиями, был виновен в полном отсутствии каких-либо амбиций. Позор – иным словом это не назовешь. Селия часто говорила ему об этом со всей своей суровой прямотой, поскольку Бой обладал блестящим интеллектом и на выпускных экзаменах в Оксфорде показал наилучший результат.

Близняшки обожали Боя. Он был таким обаятельным, с темными, вечно изумленными глазами и черными блестящими волосами. Они восхищались его обширным гардеробом, парком автомобилей и его сверхфешенебельной квартирой в Олбани. Такой веселый, богатый и при этом не интересующийся ничем серьезным. Ближайшая вечеринка, скачки, последняя сплетня. А вот Джайлз считал, что Бой слишком давит на него, однако все равно гордился дружбой с этим повесой.

* * *

Сестры пребывали в необычайном возбуждении. Подстрекаемые Джеком и Китом, они все более рискованно шутили, но, похоже, никто против этого не возражал. Дурное настроение покинуло Селию. Она вновь стала остроумной и очаровательной и попеременно кокетничала то с Боем, то с весьма симпатичным молодым человеком, которого Адель представила как своего «абсолютно потрясающего» друга Чарли. Оливер сидел почти молча, благосклонно наслаждаясь атмосферой торжества и, как то обычно бывало, ощущая свою отстраненность от происходящего.

«Если бы здесь была Барти», – думал Джайлз. Все было бы куда приятнее. Без нее семья никогда не ощущалась полной, и в этом таилась странная ирония, поскольку Барти, строго говоря, не принадлежала к семье Литтон. Но в ее присутствии Джайлзу всегда становилось хорошо. Хорошо и легко. Одна мысль о ней разгоняла его уныние. Джайлз представил, как сейчас Барти сидит в своей комнате в Оксфорде, спокойно и методично готовясь к экзаменам и заставляя работать свой спокойный, холодный разум…

* * *

Слава богу… Да, слава богу, ее там сейчас не было. С этой мыслью Барти отодвинула книги и потянулась к чашке с остывшим какао. Она наконец решилась сделать перерыв. Отчасти потому, что не хотела терять сосредоточенность и отвлекаться на мысли о дне рождения близняшек, а отчасти из-за усталости, наваливающейся на нее в каждый перерыв… Так оно и есть. Стоило отвлечься, и мысли Барти потянулись ко дню рождения Адели и Венеции. Многие годы, даже после поступления в Оксфорд, она была вынуждена выдерживать эти торжества. Она стойко сидела за столом и улыбалась, пока у нее не начинали болеть лицевые мышцы. Она пыталась правильно выстроить разговор с каким-нибудь несчастным парнем, которого посадили рядом. А тот тоже не знал, о чем с ней говорить, и все пытался осторожно выяснить, является ли она частью семьи Литтон или нет. Каждое такое торжество было для нее пыткой. В этом году она отсутствовала по вполне уважительной причине, и ее отсутствие никого не обижало… Как это было здорово. Барти считала счастливейшим днем своей жизни, хотя, конечно же, никогда и никому не говорила об этом, тот день, когда она переехала в Оксфорд, покинув огромный дом на Чейни-уок. Ее новым домом стал оксфордский женский колледж Леди-Маргарет-Холл. Помахав на прощание Селии – та, естественно, набивалась проводить ее и помочь устроиться, – Барти не испытала ничего, кроме радости. Ни капли сожаления, ни малейшей тревоги. Единственно, ей было немного грустно расставаться с дорогим Уолом, как она всегда называла Оливера. Но потом она вошла в здание, где ей предстояло жить, поднялась по лестнице в свою комнату, села и больше часа просто сидела, ничего не делая и наслаждаясь чистой радостью бытия. Первый раз в жизни она оказалась в четырех стенах, на которые имела полное право и где чувствовала себя своей.

А теперь эта прекрасная пора ее жизни подошла к самому концу, и нужно снова куда-то перемещаться. Барти думала об этом с грустью и тревогой. Куда-то, но только не в дом на Чейни-уок, а если туда, то совсем ненадолго…

* * *

Торжество постепенно двигалось к концу. Разговоры стихали, и блеск вечера тоже постепенно угасал. Венеция встала и, улыбаясь собравшимся, сказала:

– А может, продолжим праздновать в «Эмбасси»? Время довольно позднее. Другие, наверное, там уже собрались и…

Вслед за сестрой встала и Адель:

– Да, пора. Мама и папа, все было расчудесно. Спасибо вам.

– Постойте, – начал Оливер. – Мы забыли еще один тост. За кузину Мод. Вы же не уйдете, не поздравив ее.

Это тоже было частью традиции. Члены семьи подняли бокалы. Гостям торопливо объяснили, кто такая Мод и почему за нее надо выпить.

– С днем рождения, Мод, – сказала Адель.

– Будем, сестренка, – подхватила Венеция. – С днем рождения, Мод.

– Венеция, что это за ужасное выражение? – спросила леди Бекенхем. – Где, черт возьми, ты его подцепила?

– Какое? «Будем»? Бабушка, теперь все так говорят.

– От этого оно ничуть не становится лучше. Кстати, Оливер, как твои американские родственники?

Леди Бекенхем любила подчеркивать, особенно для чужих, что все вульгарное в семье Литтон пришло не со стороны Бекенхемов.

– У них все замечательно, леди Бекенхем. Благодарю вас.

За двадцать четыре года брака с их дочерью Оливер по-прежнему не решался называть леди Бекенхем по имени. В этом не было ничего удивительного, если учесть, что своего мужа она именовала не иначе как Бекенхем.

– Папа, мы тут говорили, что хорошо бы нам снова увидеться с нашей американской родней. Можно у нас, а еще лучше – поехать к ним. Думаю, мы должны все поехать. Джайлз тоже. Нечего засиживаться в Лондоне. Пусть посмотрит на филиал империи Литтонов. Уверена, дядя Роберт будет просто счастлив нас видеть.

– Венеция, дядя Роберт занят ничуть не меньше, чем мы, – твердо сказала Селия. – У него вряд ли найдется время на разную чепуху для вас и Мод.

– Мамочка, мы и Мод уже большие, – возразила Адель. – Можем и сами придумать себе развлечения. Нельзя же быть такой старомодной. Я напишу Мод и подброшу ей идею… А теперь нам пора. Бой, хватит флиртовать с моей бабушкой… Ой, это вы, Себастьян? Дорогой, как здорово, что вы приехали. И как ужасно, ужасно печально, что нам надо уходить.

– Уходить? Куда? На работу? Неужели я так безбожно опоздал? – Улыбающийся Себастьян Брук вошел в столовую. – Прошу меня великодушно простить. Оливер, рад тебя видеть. Селия, умоляю о прощении. ММ, Гордон, добрый вечер. Леди Бекенхем, как приятно, что и вы здесь. Какое замечательное созвездие гостей. Не повезло мне, что все прошло без меня. Лорд Бекенхем, давненько не виделись. Как поживаете?

Себастьян с легкостью двигался вокруг стола, вливая в затухающее празднество новую жизнь. Джайлз мысленно называл его мошенником, но сам же восхищался им. Этот человек был способен зачаровывать птиц, причем до такой степени, что те не только слетали с ветвей, но и сами входили в клетку. В сверкающую золотую клетку, где чары продолжали удерживать их – и дверцу закрывать не надо. Только мать Джайлза оставалась равнодушной. Она холодно кивнула Себастьяну, затем на ее губах появилась ледяная улыбка. Но даже такие знаки внимания она оказала гостю с явной неохотой.

– Себастьян, мы собираемся в «Эмбасси». – Адель взяла писателя за руку. – Хотите поехать с нами? Ну, поехали. Вы же любите танцевать. Возможно, сегодня там будет принц Уэльский. Сегодня четверг, и…

– Дорогая моя, как я могу покинуть столь прекрасное общество, едва появившись в нем?

– Но торжество уже закончилось, – подхватила Венеция. – Мы все туда поедем.

– Не все, – возразил Оливер. – Кое-кто из старшего поколения останется здесь.

– И напрасно. Не понимаю, зачем тут сидеть. Мама любит выбираться в свет. Джек с Лили наверняка поедут. ММ, а как насчет тебя?

– Пожалуй, мы могли бы поехать с вами, – с очень серьезным видом ответила ММ. – Как думаешь, Гордон? Я бы не прочь взглянуть на принца Уэльского, если он действительно там появится.

– Принц, возможно, там и появится, а вот я – нет, – заявил Гордон Робинсон. Чувствовалось, он встревожен. – Завтра мне предстоит очень загруженный день, и…

– Я могла бы поехать и одна, с молодежью. Надеюсь, что один или два обаятельных джентльмена не откажутся со мною потанцевать. – За столом послышался вежливый одобрительный шепот. ММ встала. – Отлично. – Близняшки глядели на нее во все глаза. ММ вдруг широко улыбнулась. – Рада, что рыцарство в наши дни еще не умерло окончательно. Но не волнуйтесь, я не поеду. Не хочу портить вам удовольствие. Возможно, как-нибудь в другой вечер. Но мы с Гордоном тоже вынуждены покинуть этот гостеприимный дом. Уже поздно, а у меня завтра очень тяжелый день. Гордон, хватит смотреть с таким испугом. Мы едем домой.

– Увы, девочки, я тоже останусь здесь, – сказал Себастьян. – Да, чуть не забыл. Подарки для вас. Если вам не понравится, в «Эспри» их охотно поменяют. Поверьте, я ничуть не обижусь. Но дарю я их вам со всей своей любовью.

Близняшки зашуршали упаковочной бумагой с эмблемой фешенебельного ювелирного магазина «Эспри», извлекая из коробок серебряные портсигары и сопровождая все это восторженными восклицаниями: «Какая красота!», «Полное блаженство!», «Себастьян, вам не следовало тратиться!» и «Разве такое чудо можно менять?»

* * *

– Уф! – выдохнула Венеция, плюхаясь в такси, где уже сидели Адель, Джайлз и Бой. – Ну, она и отмочила. Я про ММ. Я уж подумала, что она и вправду собралась ехать.

– А по-моему, замечательная женщина, – заметил Бой. – С удовольствием бы с ней потанцевал. ММ – очень чувственная женщина.

Адель недоуменно поглядела на него:

– Это ММ-то чувственная? Бой, да она же совсем старая.

– Она не старая. Она зрелая. А ты не путай секс с молодостью, – добавил Бой. – Джайлз, дружище, а ты как думаешь? Согласен, что твоя тетка – очень привлекательная женщина?

– Я… не уверен, – ответил Джайлз. – Я всегда думал о ней как о своей тетке. И она действительно уже старая.

– Конечно старая, – задумчиво сказала Адель, – но есть в ней некоторая тайна. Я про Джея. Как-то мне не верится в мужа, которого всего через несколько недель убивают на войне…

* * *

– С днем рождения, моя дорогая Мод. Прости, что запоздал к нашему чаю. А вот тебе подарок от твоего старого отца.

– Папа! Ты купил это в «Тиффани»! Потрясающе. До чего же я люблю эти коробочки с белыми ленточками. Ой, папа! Спасибо тебе большое-пребольшое. Надо же, как красиво. Глаз не оторвать. Надень их на меня. И дай зеркало. Скорее… Ой, просто дух захватывает. Я их теперь не буду снимать.

– Придется, дорогая. Надеюсь, ты не полезешь с ними в ванну и не наденешь их на загородную прогулку. Часы с бриллиантами этого не любят.

– Да, знаю. Но они такие восхитительные. Спасибо. Дай я тебя еще раз поцелую.

Роберт Литтон откинулся на спинку стула, улыбаясь дочери и думая о том, что с каждым годом она становится для него кем-то бо́льшим, чем просто дочь. Его спутницей, наперсницей и лучшим другом. Их любовь друг к другу была абсолютной, не омрачаемой ревностью и собственническими проявлениями со стороны Роберта. Мать Мод умерла, когда той было два года, и с тех пор Роберт один растил и воспитывал дочь. Они вместе глядели на мир и были очень счастливы. Роберт построил для нее дом, где они сейчас жили. Вся его социальная жизнь тоже вращалась вокруг Мод, равно как и деловая жизнь компании, которой он владел. Роберт старался как можно меньше ездить, не засиживался на работе допоздна, отказывался от многих светских развлечений, чтобы поскорее вернуться домой и побольше времени провести с дочерью. Нет ничего удивительного, что Мод принимала живейшее участие в делах отца и в семнадцать лет архитектура и строительство интересовали ее столь же сильно, как девушек ее возраста и социального статуса интересовали наряды и молодые люди.

Нельзя сказать, чтобы Мод оставалась равнодушной к тому и другому. Осенью она переходила в последний класс частной нью-йоркской школы Чапин – прекрасного учебного заведения для девочек, славящегося высоким уровнем обучения. Затем выпуск, вся эта необходимая шумиха, связанная со вступлением во взрослую жизнь. Однако балы и приемы не вызывали у Мод особого энтузиазма. А потом она поступит в колледж Вассара и будет изучать архитектуру. Большинство современников Мод считали ее сумасшедшей.

* * *

– Так ты действительно не против, чтобы отпраздновать день рождения только со мной и Джейми? – спросил Роберт.

– Ничуть не против. Наоборот, с большим удовольствием. Угощайся, папа, торт просто восхитительный.

– Мм. Как вкусно. Дорогая наша Марта еще ни разу нас не подвела. Удивительно. Должно быть, самая старая повариха во всем Нью-Йорке.

– И самая лучшая, – сказала Мод, облизывая пальцы. – Интересно, как там лондонские близняшки? Что-то они поделывают сейчас?

– Думаю, они в своем репертуаре: сводят родителей с ума. Кстати, я получил письмо от Оливера. Поздравляет тебя с днем рождения. Пишет, что, скорее всего, в следующем месяце приедет в Нью-Йорк. Возможно, вместе с Селией.

– Могли бы и девчонок с собой взять. Вот было бы весело.

– Мод, эти поездки…

– Знаю, папа. Эти поездки совершаются в интересах дела. Но мы могли бы и сами что-нибудь придумать. Я жду не дождусь, когда ваше старшее чудаковатое поколение снова устроит большое семейное торжество, свадьбу или еще что-нибудь.

– Ну, свадьбы – это уже по части вашего поколения.

– Возможно, долго ждать вам не придется, – сказала Мод, целуя отца. – Впереди масса свадеб. Они притаились и ждут своего часа. Когда начинаешь об этом думать…

* * *

Венеция смотрела, как Бой Уорвик самозабвенно танцует с Банти Вэланс, и думала: наверное, и она, и Адель ошиблись. Нет у Боя к ней ни малейшего интереса. За все время, что они здесь, он танцевал с нею всего один раз. Чарльстон Боб танцевал с Бэбс Роули, фокстрот – с Аделью, а теперь двигался в очень медленном блэкботтоме с девушкой, с которой познакомился здесь и которую сестры не знали. Может, он забыл, что у них сегодня день рождения?

В это время Бой вернулся за столик, театрально вытирая вспотевший лоб.

– Тяжело мне дался этот танец… Девочки, смотрите, это же Ноэль Кауард. Он потрясающе танцует. Кстати, вы оказались правы, принц сегодня здесь. С Тельмой.

– Меня не волнует, с кем он сегодня, – угрюмо ответила Венеция, однако все равно посмотрела туда, где сидели принц Уэльский и красавица леди Фёрнесс.

– Правда, красивая? – спросила Адель, которая тоже зачарованно глядела на Тельму.

– Не настолько красива, как ты, моя дорогая, – сказал Бой и быстро добавил: – Как вы обе. – Взяв руку каждой из сестер, он поднес их к губам и одновременно поцеловал. – Давайте проверим, смогу ли я танцевать с вами обеими.

Позже, когда оркестр играл вальс, Венеция танцевала с Боем одна, чувствуя его мягкую руку у себя на голой спине. Его теплое тело прижималось к ее телу. Венеция наклонилась к нему; правильнее было бы сказать, привалилась.

– Чудесно, – прошептал Бой ей на ухо. – Просто чудесно. Ты такая красивая, Венеция. Очень красивая. Я тебе серьезно говорю. А в этом платье ты похожа на девушку с рисунка Лепапа[2]. Я тут недавно купил репродукцию.

Венеция знала, кто такой Лепап, и прежде всего, по его изумительным обложкам для журнала «Вог». Пусть близняшки и проводили свои дни в хождении по магазинам, а вечера – на танцах, семья, в которой они выросли, все же сумела вложить в них необходимые знания об искусстве.

– Здорово. У тебя много репродукций Лепапа?

– Много. В моей квартире. Есть и подлинники. Лепап любит рисовать девушек, похожих на тебя. Тебе стоило бы зайти ко мне и посмотреть… Вам обеим, – тут же добавил Бой.

Пауза между предыдущими словами Боя и его последней фразой была почти секундной, но Венеция сразу поняла, что́ он имел в виду. Она сделала глубокий вдох и сказала:

– Ты же знаешь, мы не всегда и не везде ходим вместе с Аделью.

Сказав это, она улыбнулась Бою, а еще через мгновение ужаснулась самой себе. Ведь она только что высказала вполне четкое желание побывать в жилище Боя одна, готовая к тому, что их общение не ограничится исключительно просмотром произведений Лепапа. Едва ли не впервые в жизни она решалась предать свою абсолютную близость и верность Адели.

– Хорошо, – только и произнес Бой Уорвик.

* * *

– Что ж, Себастьян, давай рассказывай нам о своем публичном чтении, – попросила Селия. – Должно быть, в зале было не протолкнуться.

Они по-прежнему сидели в столовой, оставшись почти одни. Даже Кита, невзирая на протесты, загнали спать.

– Так оно было, – отозвался Себастьян. – Я очень доволен. Конечно, и вашему издательству польза, – добавил он, улыбаясь Селии. – Знала бы ты, сколько книг я сумел продать за один вечер.

– Великолепно, – произнес Оливер. – Ты хорошо потрудился. Мы можем тобой гордиться, Себастьян. Как всегда. Кстати, а как подвигается твоя работа над пятой книгой «Меридиан времени»? Мы очень… Я хотел сказать… – Оливер вдруг умолк.

– Оливер, вы вправе на меня рассчитывать, – засмеялся Себастьян. – Разве я когда-нибудь вас подводил? Вы получите новую книгу в срок и успеете выпустить ее к Рождеству. Надеюсь, дети ее уже с нетерпением ждут. А в этом году добавятся и несколько сотен новых читателей.

– Конечно. Но сейчас меня волнуют нынешние, – сказал Оливер. – Они становятся старше и теряют интерес к таким книгам.

– Меня это тоже волнует. Но если верить рецензентам и искренности писем, которые к нам приходят, дети растут, а интерес остается. «Меридианы» читают и шестидесятипятилетние «детишки». Первому поколению наших читателей перевалило за десять лет, а кому-то и за двадцать. Возможно, мы сумеем удержать их интерес.

– Будем надеяться, – быстро постучал по деревянной столешнице Оливер.

– Будем, – подхватила Селия. – Но нельзя всерьез уповать на это. Мода приходит и уходит, и издательское дело не исключение. Новые книги Милна пользуются сейчас бешеной популярностью.

– Дорогая, я очень сомневаюсь, что все эти весьма эксцентричные истории и стишки про плюшевого медвежонка[3] могут соперничать с добротными фантастическими романами Себастьяна о парадоксах времени, – мягко сказал Оливер. – Уж поверь такому пугливому издателю, как я.

Селия посмотрела сначала на мужа, затем на Себастьяна, но ее темные глаза оставались непроницаемыми.

– Самоуспокоенность не слишком приятное качество, – заметила она.

– Селия, мы вовсе не страдаем самоуспокоенностью, – возразил ей Себастьян. – Мы просто выражаем осторожный оптимизм. А сейчас я хотел бы еще раз извиниться за свое чудовищное опоздание. И… мне нужно вам кое-что рассказать. Надеюсь, вы порадуетесь за меня.

– Если новость хорошая, то непременно, – произнес Оливер.

Воцарилось молчание. Себастьян встал и начал расхаживать вокруг стола. Супругов Литтон это не удивило. Они прекрасно знали о непоседливости Себастьяна. Писатель не мог долго сидеть нигде, будь то обед, спектакль или поездка в поезде. Везде ему требовалось время от времени вскакивать и двигаться.

– Я… в общем… Новость, конечно, хорошая. Очень хорошая новость. Для меня. – Он порывисто сел и залпом осушил рюмку портвейна. – Я… в общем, дело в том, что я хочу рассказать вам о некоем человеке. О том, с кем познакомился.

– О некоем человеке? – понимающе улыбаясь, переспросил Оливер. – Вероятно, этот человек – женщина?

– Разумеется. Да. Некая женщина. Женщина весьма особая… Женщина, ставшая для меня очень, очень важной.

– Это как-то неожиданно, – проговорила Селия. Она замерла. Ее тело застыло, лицо обрело бесстрастное выражение, взгляд стал пустым. – Расскажи поподробнее.

– Обязательно. Ты права: это весьма неожиданно. Я знаком с нею всего месяц. Да, не больше месяца. Я познакомился с ней на предыдущем чтении. Она работает в Бодлианской библиотеке.

– Серьезно? – спросила Селия.

– Да. Она тамошний библиотекарь.

– Библиотекарь, – повторила Селия.

Судя по ее тону, она бы легче смирилась, окажись новая знакомая Себастьяна проституткой.

– Да.

Все трое надолго замолчали. Первым заговорил Оливер:

– Что же ты умолк, дружище? Продолжай. Нам будет позволено узнать некоторые подробности о твоей знакомой? Например, ее имя?

– Ее зовут Пандора. Пандора Харви. Живет одна, в Оксфорде, в маленьком доме.

– Ну, раз она живет одна, ей и не нужен большой дом, – заметил Оливер, явно намереваясь разрядить обстановку.

Себастьян бросил на него благодарный взгляд.

– Разумеется… Нет, не разумеется. Ей тридцать один год, – добавил он, стараясь сообщить друзьям как можно больше сведений о Пандоре. – Она такая очаровательная и, разумеется, красивая. Мне следовало бы рассказать вам о ней раньше, но я чувствовал себя… как бы это сказать… я был в некотором замешательстве. То, что такое… что это вообще произошло… – Себастьян умолк, но тут же продолжил свой сбивчивый рассказ, с каждой фразой говоря все быстрее: – …произошло столь недвусмысленно и так внезапно. В моем далеко не молодом возрасте.

– Судя по твоим словам, для тебя это серьезно, – сказала Селия.

Себастьян посмотрел на нее и опять надолго замолчал. Даже очень надолго.

– Да, так оно и есть. Серьезно, – наконец произнес он. – Очень серьезно.

– Что ж, – бросила Селия, награждая его сдержанной, но благосклонной улыбкой. – Похоже, эта женщина – средоточие всех добродетелей. Нам не терпится ее увидеть.

– Вы ее увидите, – пообещал Себастьян. – Конечно увидите. Очень скоро. Потому что… Видите ли, мы собираемся пожениться.

Теперь тишина была абсолютной.

– Пожениться! – повторила Селия, и ее слово громко, шокирующее громко ворвалось в тишину столовой. – Ты решил на ней жениться?

– Да. Да, решил.

– Понятно, – произнесла Селия таким тоном, словно Оливера рядом уже не было. – И скоро?

– Да, Селия. Как только… как только мы все устроим. Мы не видим смысла ждать.

– Понимаю, – снова сказала Селия.

Не сводя глаз с Себастьяна, она откинулась на спинку стула, потянулась за сигаретой, опрокинув рюмку, что держала в руке. Красное вино медленно растекалось по белой скатерти, и было в этом что-то зловещее, угрожающее и ужасное, словно это текло не вино, а кровь.