Читать книгу «Изделие из зеркал» - Петр Альшевский - Страница 2

Ему не дано ЗНАТЬ, почему он, проводя свою линию, старается никого не приобщать к выслушиванию вздохов восторженной лошади с головой носорога и выпадающими каждое лето ресницами.

Найденные ОСКОЛКИ склеены,

отвалившиеся крылья пришиты,

верный конь Та-Друн нацелен нести мужественного рыцаря-богатыря Силгора Емельяновича от материка к материку, из древности в средневековье; будь у них какой-нибудь определенный дом, они бы вернулись в него в хорошем настроении, но они живут везде, и в их сердцах бьется проверенная временем НАСТОЙЧИВОСТЬ, перекликающаяся с рассеивающим сомнение авангардным подвижничеством без материальной компенсации за контрастные ночи в шатре из грозовых туч.

Рыцарю-богатырю ничего не поручали, и им овладело ватное ощущение, что он, кажется, в ГНЕВЕ.

Та-Друна он отослал,

мягкому черному хлебу порадовался; забравшись в пролетавший мимо самолет, прильнул к иллюминатору и загрустил о нарастающей НЕМОЩИ на периферийных участках натренированного тела: тревожный звонок. Хандра проявляет себя по максимуму.

Сектор наваждения сужается,

счастливым я не проснусь,

уцелевшие враги у меня и Халамброне, и в Далбштате, и они видели меня собственными глазами,

они же выжили, а не ПОГИБЛИ,

посмотреть на меня и пасть и от моей руки было бы для кого-то честью, но они ускользнули, переспавшая со мной баисорская женщина плакала в подушку, положив рядом с собой патологически дрыгавшуюся ВОЛЫНКУ.

Исполни… у тебя наклонности – всплыло в сознании.

Выдуй мне марш на ДОРОГЕ, ведущей к вытянутому зданию с моими пропорциями, действующими на тебя безотказно.

Я ее не щупал, и женщина остыла. Жаря мне яичницу, восстановила здоровый ритм дыхания, и жизнь понемногу ТЕКЛА, быстро будет течь – быстро вытечет. Ко мне это не относится, хотя излишков нет,

железообразный Куруч советовал мне относится к жизненным силам побережней, оставляя и на любовь;

я же влюблялся и в любовной испарине некогда пересек Антарктиду, трепетно выискивая в белой безбрежности черную обнаженную ПЛОТЬ ненасытной девушки, отпихнувшей меня около покоренной мною африканской деревни.

Мне имело смысл понять, что к чему и не третировать оголодавшую пастушку обещаниями заняться ее будущим.

Я так и ПОСТУПИЛ. Таков мой имидж.

О нем еще пойдет речь.

Сегодня я весь сгорбленный и седой, а завтра подтянутый и длинноволосый,

куртуазные шевалье на проспектах Хосона принимали меня за античного бога, однако к комплиментам гомосексуалистов я глух и оказывание им услуг по отлавливанию и удушению ГОМОФОБОВ представляется мне затруднительным – типично богатырская черта. А я богатырь, я рыцарь, автоматические двери передо мною заклинило,

возможно героическое вышибание,

возможно и отступление,

уличное движение вынуждает вспомнить, что я обладаю даром слова.

Все мнения мне не учесть, всем поровну не раздать, и я сказал: я на ПАСТБИЩЕ, и вы для меня бизоны, грызущие персиковый лед в туманной дымке у головного офиса НАРКОСИНДИКАТА, бомбардировавшего меня атомными бомбами, держа в заточении мою троюродную СЕСТРУ.

Неуправляемый отец этой девушки скололся и скончался десять лет назад.

У ее матери круглая дата, и я, позвонив, поведал, что разделяю, сочувствую, помню…

А она меня не помнит.

Кто вы? чего вы звоните? вам не меня, а дочь? Но она же заложница, и она с приятелями, вы ее родственник? а мне вы никем не приходитесь? Если вы рыцарь-богатырь, то не вы ли возили меня на БЛИЖНИЙ ФЭРБОБ, чтобы физически и ментально переделать меня в проститутку?

Под расходящейся от ЛУНЫ неприкаянностью Силгор Емельянович вышагивает по пружинящему асфальту, совершая оборот вокруг стоянки КОСМИЧЕСКИХ АППАРАТОВ.

Он двигается по своему усмотрению и понимает, что взлетит и без сконструированной людьми техники.

Не подавая заявку, рыцарь-богатырь скомкает вступительную анкету;

прорабатывать идею вступления в легион сидящих на игле господдержки Силгор Емельянович не предполагает, и несмотря на кажущуюся отсталость, пешком он ходит нечасто, однако не загоняет и коня; Та-Друн не объявляется,

рыцарь-богатырь срывается на вопли только тогда, когда зовет лошадь без особых на то оснований.

В Гадобри-Пуялар ему на ней не ехать,

извальские реки не переплывать,

в запретном городе мы спали, и нас будили, нас толкали: где СВЯТИТЕЛЬ Тапблос?!

Тут… рука и жгут.

По причинам личного характера он откланялся. Несчастная любовь затронула его меланхоличные струны, и он переехал, а мы отдыхаем. Я и Та-Друн. В Корваче мы кое-кого выручили, и нас отослали к вам, заявив, что у вас мы располземся в толщину и увеличимся до имперского РАЗМЕРА.

Баураги, тидибирские папличи, анвайсуйские влипирды – на Силгора Емельяновича они молились. Распинаясь об астрономических инструментах, он слепо шатался по туннелям распускающихся КОШМАРОВ с активной позицией относительно прорыва из заколдованного круга; червивая девочка-цилиндр напоила меня вермутом и стушевалась,

для нее я большой человек, и в этом ее счастье.

Осмотри меня без стеснения, сказал я. СКАЛЬПОВ всех поверженных врагов я при себе не имею, но я провел колоссальную работу по вводу заточенных предметов в их размороженное мясо. Процесс беспрерывен,

шмель у меня в бороде,

не пытайся меня обнять,

тебе ни к чему столько разговаривать,

грациозно блуждающие жены замечтавшихся ЛИЦЕДЕЕВ склоняются передо мною в различных позах телесного десерта, и я не ковыляю от них к месту моего назначения.

Это было бы предательством.

Их халаты и ночные рубашки промокли от пота, когда на тесной кухне СУМАСШЕДШЕГО ДОМА они, оскаливаясь и пихаясь, готовили мне постную трапезу – негнущиеся листья поверх заливающихся соловьями баклажанов.

Писклявый голос… загремели выстрелы, безадресная направленность?

Вы в меня.

Всхрапывающие наложницы укрощенного рыцарем-богатырем наместника воспаленного полуострова пронесли СТВОЛЫ и развеселили Силгора Емельяновича точнейшими попаданиями.

И чего вы добились? Теперь я мертв?

Ты жив!

Да… мое положение в НАШЕМ МИРЕ не позволяет мне погибнуть от ваших пуль, и давайте мы сделаем перерыв. Вы меня раскрепостили,

прорезавшаяся похоть нашептывает мне не игнорировать вашу звериную чужеродность,

заклеймите меня позором. Рыцарю-богатырю не подобает с ОСТЕРВЕНЕНИЕМ усердствовать в добывании взаимности, если дело касается вас.

Контакты с вами я не отрицаю. Я вас забрызгал, вы меня ублажили,

порочные связи неприемлемы,

Та-Друн нащупывал меня копытом в КУЧЕ ХЛАМА – в рассветном переливе налаженного существования. Помассируй меня копытом. Ты с кем-нибудь развлекался?

Рыкающие. Парадигмы. Вляпался. Азбучная. Истина.

Та-Друн говорит по одному слову, и цветами его не забрасывают, но Силгор Емельянович своего соратника понимает;

садясь на него, рыцарь-богатырь не теряет управления, а небо проясняется и вздувается,

июльские ВСТРЕЧИ не переносятся на август или сентябрь,

вихревая Тутти Сенс… твой парик прилип к моим пальцам.

Под овацию оседающих попов я отогнал от тебя низкосортных атеистов.

В МОЛЧАНИИ мы прокатились на торпедном катере и высадились на пыщущей жаром скале.

Не отгораживаясь от угрюмого накрапывания цветным зонтом, ты опустошила мою походную флягу и метнула ее в подплывающего к нам Та-Друна. Он не видел, кто бросил, но твою вину я на себя не возьму,

флягу он прорвал рогом, и за нее ты мне тоже ответишь, я уже придумал, как. Творческая импотенция меня пока не придушила.

Думая о женщинах, я мыслю категориями ПОРНОФИЛЬМОВ, и тебя я… с тобой я сотворю… тебя я прощу. Заныривай и удаляйся,

держись подальше от постящихся в Великий Пост невропатологов.

Новость дошла поздно, и день ото дня саднила за небрежение к сипящей изгнаннице, чью безопасность Силгор Емельнович не совсем обеспечил;

его активность на потрескивающем льду выдавала то, что он ДАЛЕК от лучшей формы.

Рыцарь-богатырь не провалится,

он меняется,

он так живет. Бывая поразительно оживленным, ведет себя благородно, и ему хватает,

на скоростном шоссе он преодолевает сопротивление доминирующей опустошенности, шалея от обострившегося чувства своей НЕНУЖНОСТИ.

Идеалистическая гниль умозрительно дегустируется, некоторые шумы исчезают,

Силгор Емельянович в Юго-Восточной Ибекании,

он не подписывает важных бумаг и закручивает в спираль бдительных стражников в штатском.

Доверенность на владение открытой площадкой для ЖЕРТВОПРИНОШЕНИЙ написана под диктовку марионеточного правительства пурпурных бушменов.

Центральное бюро подергивающей информации отсоветовало мне выплясывать под их тамбурины.

Измельчающая волна откатилась.

Закурим, братишка?

Говоря «закурим», ты просишь у меня, рыцаря-богатыря, сигарету? Называя меня «братишкой», ты заглядываешь в корень, откуда берут начало абсолютные противоположности?

Бесноватый старейшина обращается к Силгору Емельяновичу, и они дымят, шутливо перебрасываются черепами,

механически обгрызают маленькие невинные тела – ты просчитался. Отыскав твою берлогу, я профессионально поставленными ударами выбиваю из тебя дух и иду к Та-Друну.

Добравшись до хлева мстительных покойников, не разворачивайся ко мне РАЗБИТЫМ ЛИЦОМ ОГНЕННОГО СТОЛБА. Не вызывай нареканий.

Высот ты там достигнешь, но до выхода на лидирующие роли тебе следует подрыгаться в кордебалете.

Легко доводимый до слез подонок отмучился,

контуженный на войне с глумливыми нумераторами Силгор Емельянович взбирается на земляную насыпь и касается уходящей из-под ног почвы РАСТЕРТЫМИ ПАТОКОЙ ступнями, силясь вникнуть в значение извечности интеллекта и его несогласия – за это полагается немалый срок, под продавленной крышей появляться рискованно,

где же я был позавчера около трех ночи?

Домик в кемпинге. Из окна торчит сапог. После четырех часов секса у нее выступил румянец.

Зная, что для серьезных отношений ее надо брать измором, я овладел ею сразу. В нужный момент и без возражений.

Четыре часа подряд… четыре… по истечению пятиминутной паузы повторить не удалось. Кольнувшая мысль о НАСЫЩЕННОСТИ ЕГО ОДЕРЖИМОСТИ непределенностью положения выпихнула Силгора Емельяновича за сетчатый забор, и он, зажмурив глаза, пошел гулять и пить перцовую.

Сгущение пара, дубильный конденсат,

намечающееся в ужасе всезнания мероприятие покусывает надобностью бронирования мест на радужном пароме. Бессловесные компаньоны Граммо Нутч и Мезо Шлобит – вы не говорите… мы не встретимся;

согласовав условия спасения грузов и пассажиров, мы заедим форте-пойло керосиновыми коржами: ЗАКУСКА ФИЛОСОФОВ.

Я просто посмотрю. С колыбели смешон, с первой свадьбы разбит,

он и упырь, и паникер, на ладони и певчая птица, и чебуречный бульон,

я о тебе, Граммо Нутч. Ты распускал слухи, что я ношу женскую кофту, и на ней заметны следы использованного порошка, но в забайском чайном салоне ты наткнулся нам мою резко негативную реакцию и понуро задумался о своей скорой гибели. Сейчас я встану.

И я лягу? – спросил Граммо.

Ты тоже вправе встать, сказал рыцарь-богатырь. Пока ты не понимал, что к чему, тебя забивали до полусмерти, и ты стал НАПИРАТЬ НА ОСМЫСЛЕНИЕ, сгорая под заходящим солнцем возбуждаемой тобой ненависти, создающей аварийные ситуации на прессованных плитах из индивидуализма и инфантильности во всех компонентах ЯСНОГО ОЩУЩЕНИЯ ИЗНУРИТЕЛЬНОЙ ГОРЯЧКИ.

Граммо Нутч плохо видит. Реальность иного не заслуживает, и рыцарь-богатырь залезает по струе воды, как по канату,

он подбирается к облакам вскрывать в них гнойники, и жизнь рисуется ему праздничной,

поглядывающие на него Аборигены Небес выглядят непрезентабельно;

только сразу не скидывайте, а не то я морально сломаюсь.

Вы не готовы к БЕСПОЛОЙ ЛЮБВИ. Другого я вам не предложу,

я бы попросил поддерживать секретность,

расследование причины сталкивания будет переложено на выступающего на средневанальском диалекте утилитариста Хиши Браманда, чьи аргументы в защиту ЗАГНАННЫХ ВОЛКОВ приходятся по нутру тем, кто планирует к вам визит, приобретая таблетки для правильных снов.

Уверенность в тишине. Особое наслаждение с привкусом скипидара. У Силгора Емельяновича крутой нрав.

Она идет и виляет, она ОЧЕНЬ ХОЧЕТ,

рыцарю-богатырю практичнее ее пропустить, наиболее прозаичным образом прогнозируя неблагоприятные варианты последующей угнетенности;

отказываться не с руки. Не приняв меры, ты замечтаешься и крикнешь себе: нечего медлить! Изображая трубку, она раздвинула пальцы, сделала знак позвонить…

Силгор Емельянович отрицательно покачал ГОЛОВОЙ.

Его учитель – сам Христос.

А кто для тебя Будда?

Добрый брат.

Ну, а Мохаммед?

Не знаком. Не имел чести. Я затвердеваю в статичности, и кто же меня вопрошает, не намереваясь мне представляться,

не интриган ли Ксантопсий?

в дебюте поездки по уединенному хребту у него заклинило руль, и это его не погубило, БОЖЕСТВЕННОСТЬ в нем не показатель полезности,

стремление веровать воплотилось, но энтузиазм покидает,

толпящиеся браконьеры высмеивают надежду на воздающего всем по заслугам лесника, шинковавшего НЕЯСНОСТЬЮ и в притяжении, и в отталкивании;

за закрытыми ставнями притихли высекающие искры самородки,

под ногами валяется намокший бубновый туз.

Зацепившись карманом за дуло автомата, принесенный цунами Силгор Емельянович возвестил демонстрантам о предполагаемой победе над полицией и приобрел великолепных друзей, не последовавших за ним вдыхать отравляющие газы под прицельной стрельбой ПРИСЛУЖНИКОВ РЕЖИМА.

Мои товарищи! Зачем вам знать, что с надетой на меня шляпы не смыта кровь еще с прошлых пробоин,

вонючий дым…

череп был ранен – два повреждения в одном эпизоде, когда в заливе Абимор-Вэй я оборонял перевернутый плот.

Я даже побледнел,

вертолеты службы спасения по ИЗОГНУТЫМ КАНАЛАМ выпавшей мне чувствительности выдавили лопастями предсмертную арию,

я стекленел,

меня подтаскивали на стальном тросе,

мы его не откачаем, вздыхали они. И трудились – меня им не задеть,

на детальное медобследование меня не затянешь,

осознанный выбор, господа,