Читать книгу Страшная граница 2000. Часть 1 - Петр Илюшкин - Страница 2

Редактор газеты «Старгопольский меридиан» Владимир Шарков достал из сейфа связку тетрадей и протянул мне:

– Время «Ч»! Я обещал 20 лет хранить и не заглядывать. А глянуть очень хотелось! Это – дневники моего друга, военного журналиста Петра Ильина. Мы с ним хорошо покуролесили в 2000-м году. Тыловики прозвали его «мятежным корреспондентом». Очень злились на него. Много он кровушки их тыловой попил! А они ему разные «подставы» делали. В конце концов перевели в спецназ, воевать. Да! Вот еще что. Петро искал Героя нашего времени. Ты посмотри в его дневниках. Может, нашел он такого героя.

Шарков похлопал по тетрадям:

– Ты, как молодой журналист, почитай. Поймешь, как надо проводить журналистские расследования. Можешь публиковать. Петро разрешил. Он уехал в Германию лечить сынишку от церебрального паралича. Некогда ему заниматься дневниками. Но будет рад, если страшная правда выплывет наружу.

Редактор меня озадачил. Честно говоря, поначалу я скис. Какие-то пыльные дневники времен Очакова и покоренья Крыма меня совсем не интересовали. Но когда я вчитался в дневники, то прямо ахнул. Простой русский офицер честно рассказывал правду, которую прятала от народа официальная пропаганда.

Часть первая

глава 1

Бой в развалинах Омечу

23 февраля 2000 года. Аргунское ущелье Чечни. Разведпоисковая группа Итум-Калинского погранотряда осторожно подходит к развалинам села Омечу.

Впереди с ручным пулеметом – старшина Птицын.

Я – чуть сзади. За мной – два бойца. Еще четверо разведчиков обходят развалины с другой стороны. Невдалеке медленно кралась вторая наша группа. Численность – пять «штыков».

Внутри развалин слышен смех и говор. Над стенами плывет аппетитный сизый дым костра.

«Чабаны из местных?» – думаю я. Но почему в груди поднимается тревожная волна, и сердце тарабанит? Что чувствует моя душа? Предчувствие беды? Обычно такое тревожное ощущение опасности у меня всегда возникает заранее, как предвестник смертельной опасности. Но здесь – какая опасность? Чабаны и есть чабаны. Сейчас чаем угостят.

Осторожно заглянув в проем окна, беззвучно матюкнулся.

Вокруг костра – бородачи, одетые в камуфляж. Сидели они на корточках. Разговаривали, смеялись. Рядом, в аккуратной пирамиде – автоматы и пулеметы.

«Восемь!» – мгновенно просчитал я количество боевиков.

– Стоять! Ни с места! – заорал Птицын, направив на бородачей ствол. И передернул затвор пулемета.

Бородачи замерли. Осторожно повернули головы. Клацание затвора – явный признак опасности. А они – без оружия! Автоматы и пулеметы – в пирамиде.

– Стоять! Ни с места! – резко повторил Птицын. И опять, от сильного волнения, передернул затвор.

«Бл..дь! Заклинит же!» – матюкнулся я тихо.

Двое бородачей поднялись и медленно подняли руки.

Но встали они так, чтобы закрыть собой остальных. При этом начали говорить на незнакомом для нас языке.

– Арабы! – крикнул Птицын. – Осторожно! Автоматы! Пирамида!

Тут же раздался характерный металлический лязг. Нет, не из развалин. Где-то рядом!

Инстинктивно я повернул дуло автомата в сторону, откуда шел звук. На взгорке стояли, направив автоматы на Птицына, два рослых бородача. Они и передергивали затворы. Под ногами у них лежала большая говяжья нога. Видимо, на обед тащили.

Птицын увидел их и опустил ствол.

«Бл..дь! Щас из восьми стволов шарахнут!» – матюкнулся я про себя. И повернул автомат внутрь развалин.

Бородачи смотрели на меня, не опуская рук.

Немая сцена! И боевики не стреляли, и мы! У каждого в голове одинаковая мысль, только на разных языках: «Стрелять – не стрелять?!»

И тут вмешался его величество случай!

Внезапно тишину Аргунского ущелья расколола автоматная очередь. Затем – другая! Похоже, вторая наша группа вступила в бой.

Краем глаза я увидел, как занервничал Птицын. Он нажал на спусковой крючок. Один раз, второй. Выстрела нет!

Боевики не растерялись. Очереди мгновенно прошили старшину!

Ну а мне повезло! От смерти меня спас Птицын, закрыв от свинца.

Мгновенно я бросился на землю, перекатился в сторону. И открыл огонь.

Боевики упали. Судя по крикам, ранены!

Но восемь бородачей уже схватили автоматы и выскочили из развалин. Действовали они абсолютно правильно, как учит тактика горной войны: ринулись вверх по ущелью, занимая господствующую высоту.

Укрывшись за стволами вековых деревьев, тут же открыли шквальный огонь. Эхо ущелья множило раскаты боя: грохот пулеметных, автоматных очередей, гортанные крики «Алла Акбар!»

Мы с двумя бойцами запрыгнули в развалины. На доли секунд выглядывая из оконных проемов, открыли огонь.

Но боевики оказались опытными стрелками.

Вскрикнув, рядом со мной упал прапорщик Морозов. Кровь заливала его лицо. А он не вытирал ее. Лежал недвижим.

Его однофамилец, рядовой Морозов, метнулся к прапорщику. И крикнул:

– Убит!

И тут же сам уронил автомат. Пуля попала прямо в голову. -Снайпер! – рыкнул я, как будто пытаясь предупредить бойца.

Выглядывая из-за дверного проема, я пытался рассчитать траекторию снайперской пули, чтобы вычислить самого этого снайпера. Укрывшись за стеной, я менял магазин автомата и думал:

«Судьба, бл..дь! Полчаса назад разговаривал с двумя Морозовыми. Живыми! И шутил. Кадровики погранотряда специально набирают Морозовых в одно подразделение».

И вспоминал декабрь 1999 года, самое начало высадки в Аргунское ущелье пограничного десанта. Странный был случай! Ночью боевики из миномета обстреляли лагерь «Бастыхи». Погиб всего один боец. Как фамилия? Ну ясен пень, Морозов!

И вот опять – Морозов! Убит. По крайней мере, признаков жизни не подает. А подползти и проверить нет возможности: пули прошивают глиняный пол совсем рядом. Надо крутиться!

Перекатами я резко менял позицию. И стрелял, стрелял короткими очередями! Благо автомат, который дал мне эНШа отряда Фархутдинов, имел вместительные магазины от ручного пулемета.

«Где те восемь, которые отсюда ушли?» – думал я, поглядывая на развороченное пулями кострище.

И услышал левее по склону автоматные очереди. Много очередей! Правый склон также трещал от автоматного и пулеметного огня. Опять грозные крики: «Аллаху Акбар!»

– Бл..ть! – выругался я. – С двух сторон бьют! Сверху бьют! Не уйти теперь!

Из соседних развалин слышались автоматные очереди. Это отстреливалась другая часть наших. Там был командир группы капитан Усачев. Сквозь стрекот очередей слышался его крик:

– Есть «трехсотые»! «Двухсотые»! Что?! Нет! Нет! Огонь очень плотный! Отойти не могу!

Очевидно, по радиостанцию ему приказали немедленно отходить. Но плотный огонь не давал даже высунуться из-за укрытия.

Меняя магазин автомата, я бросил взгляд в боковое окно.

Из развалин выскочил солдат. Но тут же упал, сраженный очередью. И сразу вокруг начали рваться гранаты. Боевики методично расстреливали развалины из подствольных гранатометов.

– Пи..дец! Уходить надо! – крикнул я в сторону соседних развалин. И тут же мой голос утонул в стрекоте автоматных очередей и гулких разрывах гранат.

«Похоже, Миша Часткин не может к нам пробиться! – понял я. – Вот и приказал уходить! Но мы – под прицелом! Как уходить»?

Выглянул в разбитые окна:

– Б..дь! Лысая местность! Как в тире пристрелят!

Не успел я пригнуться, как пули впились в глину развалин совсем рядом. Затем – мощный взрыв.

«Огнемет! «Шмель!» – мелькнуло в голове. И сразу – темнота, тишина.

Очнулся я от громкого голоса. Рыжебородый боевик держал в руках мое удостоверение личности и читал:

– Подполковник Ильин. Корреспондент. Консорциум «Граница». Че он тут делает?

Заметив, что я открыл глаза, рыжий спросил:

– Ильин! Маршалла ду хьоьга! Ты – корреспондент? Или ФээСБэшник с «корочками» прессы?

Я поморщился. Боль в голове – сильнейшая! В ушах – шум. Перед глазами – туман. Рук не чувствую.

Никак не соображу, где я. Что со мной?

Попытался пошевелиться. Ага! Руки связаны за спиной.

Начал было говорить, но кроме буквы «К» ничего не получилось:

– К-к-к.

Что-то мешало говорить. Я медленно вдохнул и выдохнул, пошевелил губами. Точно, контузия! И ответил:

– Д-да, корр-респондент.

Рыжебородый пристально посмотрел на меня:

– Почему по-чеченски не отвечаешь? Маршалла ду хьоьга!

С трудом повернув голову, я ответил:

– Маршалла ду хьоьга! Здравствуй!

– Ну вот, порядок!

Он повернулся к боевику, держащему наготове пулемет:

– Наш человек! А ты хотел расстрелять! Читай, чо там в документе!

Стоящий рядом боевик раскрыл зеленую книжечку и медленно, по складам, прочитал:

– Ватана болан сейгюси учин медали.

Рыжебородый перевел с турецкого:

– Это медаль «За любовь к Родине»! Ильина наградил Президент Турции!

Он посмотрел на меня и спросил:

– Петро! Ты в Волгограде, в железнодорожном интернате,

учился?

– Да, учился.

– Ну вот! Помнишь пацанов из Чечни?

– Да. Много пацанов было. И дагестанцев, ингушей. Помню.

Рыжебородый улыбнулся:

– Память у меня хорошая! Помню тебя! Ты изменился, а голос – такой же!

Сквозь головную боль я пытался вспомнить голос рыжего: «Что-то знакомое! Кто это?» И вспомнил:

– Ты – Вахид? Сейчас вспомню. Ш-ш-ш. Шишханов! А старшего брата звали Ваха?

– Вспомнил, молодец!

Я посмотрел на руки рыжего:

– Кулаки у тебя и тогда были с тыкву. А теперь – и того больше!

Вахид засмеялся, сжал кулаки и вытянул перед собой:

– Бокс! Тренировки помогли! Помнишь, как вместе мы боксовали? Ты – слабее, но вертелся как оса! Не попасть! И неожиданно бил сбоку. Не больно. Но злил! Помнишь, как я злился?

– Помню, конечно!

Вахид задумался:

– Что делать будем, друг Ильин?

Стоящий рядом боевик злобно смотрел на меня. Ткнул ствол автомата мне в грудь:

– Расстрэлять! ФээСБэшник!

– Нэт! В Старгополе мой друг живет. Он рассказывал, что есть такой корреспондент. Петр Ильин. Подполковник. ФээСБэшки его очень не любят. Особенно тыловики. Назвали мятежным корреспондентом.

– Может, другой!

– Нэт! По голосу узнаю Ильина. Друг говорил, что нормальный человек он. И хотел помочь нашему. У него сына ФээСБэшники расстреляли, прямо в доме. Отец хотел найти правду, к адвокату пошел. Адвокат советовал к Ильину идти. Но потом отцу сказали, что шум поднимать не надо. Хуже будет.

Вахид похлопал меня по плечу:

– Точно? Называют тебя мятежным?

– Называют. И отец тот подходил. Я хотел помочь. Очень тяжелый случай. Приехали в село, вызвали парня. Прямо с порога расстреляли! Отец пытался разобраться. Но потом позвонил мне. Сказал, не надо помогать. Смысла нет. Правды нет.

Вахид покачал головой:

– Да, правды у вас нет! Ну ладно, потом поговорим. Стрелять тебя не будем! Мы тоже мятежные люди! Как сказал один мудрый человек – «Мы одной крови»! Будешь нашим гостем!

В это время подбежали разгоряченные сражением боевики. Доложили, что живых пограничников не осталось. Надо уходить.

Вахид приказал бородачам развязать меня:

– Ваши убежали. Бросили убитых. Мы не пустили вторую группу, на помощь шла. Там – человек семьдесят. Не смогли они подойти!

Он опять похлопал меня по плечу:

– Ты, Петро, один остался! Наши увидели твои погоны, думали, командира части в плен взяли. Радовались. Говорили, денег много дадут, чтобы выкупить. А за тебя, мятежного корреспондента, денег не дадут! Наоборот, скажут, чтоб расстреляли! Точно!

Он приказал что-то своим. Видимо, быстро уходить, пока вертолеты не прилетели. И повернулся ко мне:

– Извини! Завяжем глаза! Чтоб не видел, куда мы идем. Без обид! Война есть война! Сам идти можешь? Как голова? Контузия!

– Что это было! «Шмель»?

– Нет. Это эРПэГэ так шарахнул! Тебе повезло. Осколками даже не задело! Осколки солдату попали. Он перед тобой лежал. Всего порезало!

«Эх, Морозов! Спасибо за спасение!» – подумал я.

И мы куда-то побежали, петляя по узкой тропе. Я то и дело спотыкался, пока не приспособился чувствовать дорогу наощупь.

Через час – остановка. Послышались голоса. Мы протиснулись в узкую пещеру. Там мне развязали глаза:

– Без обид! Пока здесь будешь! На всякий случай. Если ваши начнут бомбить, тебя выставим. Может, на наших обменяем! Сейчас еду принесут!

Привыкнув к темноте, я огляделся. Ого! Да здесь – настоящие хоромы! Не царские, конечно. Скорее, блиндажно-фронтовые. Из досок сделан добротный топчан. Сверху – матрац, одеяло. Не замерзнем!

Сбоку краснелась раскаленная печка – «буржуйка». Рядом – дрова. На столе, сделаном из ящиков из-под снарядов – кружки, тарелки, ложки. Керосиновая лампа освещала всю комнату.

Ого! Даже пресса имеется, как в номере-люкс!

Взял одну газету, прочел: «Ичкерия».

– Свежая! – удивился я. – Август 2000 года! Любопытно! Что пишут-то? Так. Хроника. Странно, что на русском языке! Что там у них?

«31. 07. 2000 года бойцами спецподразделения Чеченской Армии был подорван военный автомобиль «Урал». По сведениям представителя Главного Штаба ЧРИ в результате успешно проведенной спецоперации были убиты 5 российских солдат и офицеров, ранено 8.

1. 08. 2000 г. Бойцами спецподразделения Чеченской Армии подорван милицейский автомобиль «УАЗ».

Я развернул газету и удивился:

– Даже аналитика есть! Заголовок прямо-таки философский: «В чем же слабость чеченцев?»

Интересный вопрос! Но почему он возник? В связи с чем? Читаем дальше: «В безуспешной попытке покорить чеченский народ российские «мудрецы» продолжают искать ответ на вопрос – «В чем же слабость чеченцев?»

Я отложил газету и задумался:

«Да уж! Вопрос правильно ставят! Но! Чего «но»? Ага, понял! Точно такой же вопрос надо ставить и нам, русским! Даже не так! Вопрос такой надо ставить только русским. В советское время именно русские показали свою слабость. Какую-то невероятную, ужасающую слабость!

Армейская «дедовщина» именно на такой слабости и трусости базировалась. Когда трое извращенцев строили в ночной казарме целую сотню солдат, и садистски избивали всю эту роту.

Как это понять? Ведь вся рота могла навалиться на истязателей, и просто своей массой затоптать. Не затоптала!

Всех накрыло ужасом и страхом. Молча падали от ударов, вытирали кровь. И так – по всему Советскому Союзу. Причем истязатели – не только из Дагестана или другой горной части, но и свои единокровные русские!

Так в чем слабость русских?

От размышлений меня отвлек лязг засова. Дверь со скрипом раскрылась, и впустила бородача с автоматом. Следом заплыл ароматный дух и большая тарелка с бараньим супом. Наверное, рядом была основная пещера, хорошо обустроенная. С кухней.

Суп меня согрел и разморил. Улегшись на топчан, я начал вспоминать весь этот злосчастный день.

Беды ничто не предвещало! Задача была самая обыденная: провести разведпоисковые действия в районе развалин Омечу.

Место это, расположенное в нескольких километрах ниже селения Ведучи в одном из отрогов Аргунского ущелья, планировалось использовать для выставления пограничной заставы.

Старшим назначили моего давнего друга, офицера штаба округа подполковника Михаила Часткина. Опытный офицер, прошедший еще ту, афганскую войну. Так что помнил свою горную войну.

Я тоже решил вспомнить боевую молодость, в том числе афганскую.

Рано утром группу спецразведки Итум-Калинского погранотряда подняли и объявили пятиминутную готовность.

Быстро собрались, взяв по четыре БэКа (боекомплекта).

Меня снабдил своим личным автоматом (с магазинами от пулемета) начальник штаба отряда полковник Николай Фархутдинов:

– Калибр 7. 62! Как эРПэКа! Ну, пресса, с Богом!

Честно говоря, именно Фархутдинов и вызвал меня из Старгополя. Условные слова: «Шу ерде ягыш ягяр!» (с тукменского это – «здесь идет дождь». Для меня сигнал, что намечается что-то интересное. Ранее мы договорились – без меня не начинать.

Что дальше? Без всякого завтрака мы начали движение.

Из Тусхароя, базы погранотряда, мы пустились вниз, на соседнюю заставу. Там уже ждали коллеги из Черкесского погранотряда. Чуть позже подошли группы спецразведки забайкальской резервной заставы.

Вооружение – ручные пулеметы Калашникова, гранатометы «Муха», автоматы с подствольниками, снайперские винтовки. Ну и, конечно, по 4 боекомплекта на брата. К бою готовы!

Затем – затяжной двухчасовый подъем к заставе «Ведучи». Для солдат, привыкших к службе в горах – это «семечки».

Когда проходили село Ведучи, безлюдное и пустынное, чувствовали какое-то враждебное молчаливое предупреждение. Очевидно, нас незаметно «пасли».

Вздохнули только тогда, когда проскочили затаившееся безлюдное Ведучи. Потом – дорога вниз, к реке. Начиналось ущелье.

Часткин приказал залечь и занять круговую оборону. Еще раз уточнил задачу, порядок движения к развалинам Омечу, систему связи.

Ущелье было глубоким. По обе стороны поднимались крутые скалы: левый склон – совершенно голый, правый кое-где покрыт чахлым кустарником. Для нападающих это плохо, не спрячешься. И для разведчиков – плохо, не укрыться в случае обстрела.

По дну ущелья громыхала неглубокая, но бурная речушка Хачарой. Вдоль ее берегов, по обе стороны ущелья, мы и пошли. Прикрывал нас боевой дозор забайкальцев.

Шли очень осторожно, прислушиваясь и приглядываясь.

В густых зарослях кустарника обнаружили мастерски замаскированную «автостоянку». Причем машины были новехонькие – и «Волга», и «Жигули», и «УАЗики», и пара «Мерседесов», и даже пожарная «шишига» (ГАЗ-66). Госномеров не было. Только «Волга» имела желтый номер 37-го региона.

Хозяев всего этого богатства поблизости, естественно, не оказалось. Но земля вокруг была сильно истоптана. Следы вели к реке, через которую чья-то заботливая рука перебросила бревно с насечками. Возле одной машины в землю уходил узкий лаз.

В него и бросили гранату. Тишина! Но дым указал направление выхода – к ручью. А там чернело большое кострище двухдневной давности.

Все это сильно насторожило Часткина, помнящего войну в Афганистане. Поэтому, приблизившись на расстояние километра к развалинам Омечу, группы разведчиков залегли и заняли оборону.

Долго наблюдали в бинокли. В районе развалин Омечу – все спокойно! И голодные разведчики, что называется, взроптали.

Какого, мол, хрена туда тащиться, ноги бить? И так все ясно. Лучше пообедать – вместо пропущенного в отряде завтрака!

Часткин наморщил было лоб. Но принял соломоново решение. Да, обедать. Но одновременно – осмотреть развлины:

– Капитан Усачев! Бери двенадцать бойцов! Осмотреть развалины!

И вопросительно посмотрел на меня:

– Тринадцатым пойдешь?

– Конечно, пойду! Ведь поселок тот, Омечу, был репрессирован Сталиным ровно сегодня, 23 февраля. Лет пятдесят назад. Операция эНКаВэДэ называлась «Чечевица». В 1944 году чеченцев депортировали. За один день всех собрали, погрузили в эшелоны, да угнали в Сибирь и Казахстан.

– 56 лет назад это было! – уточнил Часткин. – Да, интересно! И у нас тут – операция, только не «Чечевица»! Ты-то не боишься таких совпадений, да еще с числом «13»?

– Нет, не боюсь! Меня дед мой, Петро, заговорил от всяческих бед. Он и сам был заговоренный! Когда брали в 1943 году Ростов-на-Дону, снаряд попал прямо в их группу. И что? Всех убило, у моего же деда – ни царапины!

Часткин улыбнулся:

– Может, из Афгана тебя выперли тоже для того, чтоб не убило?

Я тоже улыбнулся. Тогда, в 1987 году, меня направили в Афган командиром саперного взвода ММГ (мотоманевренной группы). И надо такому случиться, солдаты мои передрались, открыли огонь. Всех отправили в Ашхабад, в стройбат, на перевоспитание. И меня – туда же!

Часткин это знал. Тогда он был на соседней заставе.

Поэтому сейчас и улыбался.

Поднявшись на пригорок, мы увидели развалины строений.

Стоп! Над развалинами струился дымок! Может, чабаны?

Усачев долго наблюдал в бинокль. Опустив его, тихо сказал:

– Из развалин вышли трое! Пошли вверх по склону. Кто такие, не видно. Может, чабаны. Может, местные из Ведучи. Дрова собирают. Надо доложить!

Радиостанция похрипела и приказала возвращаться. Похоже, Мише Часткину проблемы были не нужны.

Но Усачев решил все-таки подойти поближе:

– Прапорщик Чернов! Будем заходить с двух сторон! Бери шесть человек. Пойдете слева. Справа я пойду!

Мы осторожно подкрались к домишкам. Точнее, глиняным стенам бывших домишек. Откуда-то слышался стук топора. Этот стук позволил подойти незаметно и заглянуть внутрь.

Ну а потом Птицын и увидел боевиков. Только вот сплоховал! От неожиданности и волнения зря передергивал затвор! Надо было немедленно открывать огонь! Но теперь-то чего сожалеть!

Размышления мои прервал лягз засова. Это пришел Вахид. За ним вошел рослый боевик с автоматом, принес шашлык, лепешки, горячий чай.

– Не обижаешься? Извини! Придется тебе одному сидеть. – обратился ко мне Вахид. – Мои бойцы требуют расстрелять тебя! Знаешь про Новые Алды? Это пригород Грозного.

– Нет. А что там?

Глаза Вахида налились кровью:

– Ваши федералы расстреляли там женщин, стриков, детей! 5 февраля пришли и расстреляли! Безоружных, беззащитных! Тот боец, который требовал тебя расстрелять, оттуда родом. Всю его семью расстреляли! Так что тебе повезло, что я здесь. Не то расстреляли бы тебя! И правильно сделали!

Вахид зыркнул из-под нахмуренных бровей:

– Не веришь, что ваши расстреляли мирных жителей? Сейчас принесу фотографии!

Он вышел. Принес фото с изображениями убитых людей в гражданской одежде. Были и тела женщин. Один мужчина лежал, вытянув руку с зажатым паспортом. Видимо, пытался показать кому-то документ.

Вахид похлопал меня по плечу:

– Отомстить имели право! И убить тебя! Я сказал, ты – важная птица, нужен в Джохар-Кале. Сказал, тебя приказано живым доставить. Давай чай пить!

За чаем мы вспомнили свою жизнь в интернате. И дальнейшие пути-дороги, которые мы выбираем. Или дороги нас выбирают.

Я рассказал, что служил в Туркмении, когда началась война в Чечне. И всем говорил, что чеченский народ победить невозможно. Откуда знаю? Я приводил примеры из жизни в интернате.

Очень часты тогда были драки с местными парнями. И никогда местные не выходили победителями. Это странно, если учесть, что Волгоград – огромный город, и боевых парней там полно. Казалось бы, должны массой задавить малочисленных интернатских.

Но нет, не задавили!

Тогда же я увидел тактику действия чеченцев.

Особенно наглядным был такой случай. Вечером, в темноте, местные окружили здание интерната. И пошли на штурм входной двери.

Казалось бы, грамотно блокировали противника. Осталось только победить.

Но! Из окна интерната спустился первоклашка, и стремглав – в соседнюю воинскую часть. Часть, конечно, стройбатовская! А там – полно чеченцев и дагестанцев.

В это время местные штурмовали входные двери. Они узкие, поэтому забегать приходилось по одному. А внутри их встречал самбист по имени Пашхан. Хоть и десятиклассник, но силищи неимоверной!

Местный парень бросается на Пашхана. И мгновенно летит на пол, бьется головой о цементный пол. Забегает следующий. И опять бьется о цемент! Жуткая картина!

Через пять минут подбегает подмога из стройбата. Солдаты окружают местных. И, размахивая ремнями, избивают парней острыми как лезвие металлическими бляхами.

Жуткое впечатление оставили и последующие события. Местный парень уже лежал на асфальте. Видно, сильно травмирован. Но приподнялся на локте, что-то сказал солдату. Тот грубо ответил. А потом с размаха, и очень сильно, ударил лежачего сапогом в голову. Удар сильный и резкий. Парень ударился головой об асфальт.

Потом говорили, умер он в реанимации.

Очень жестоко! Но резонен вопрос: почему огромный город не смог организовать нападение и победить? Неважно, кто прав, кто – нет. Каковы причины поражений?

Или другой пример. Как-то на перемене в школе раздался дикий непрерывный рев, доносящийся от входа. Все ринулись туда.

Внизу, у самого входа, стояли два парня. Высокие, спортивного вида. Прямо красавцы – гвардейцы! Наверное, кого-то из местных обидели интернатские, а парни пришли разобраться. И что?

От непрерывного дикого рева и визга парни растерялись.

К ним тут же подскочил чеченец – десятиклассник. И резко – удар в голову! Парень падает. Удар – второму! Тот падает. Первый поднимается, и тут же получает новый удар, профессинально-боксерский.

Очень жалко было парней! Хотя и непонятно, кто прав, кто виноват. Но это пример! Пример – сплоченности чеченцев, их боевого мастерства, смелости. Что мог противопоставить огромный Волгоград? Казалось бы, и боксеров там полно, и самбистов. Но! Что «но»? Непонятно.

Все это и вспоминал я в Туркмении, слушая новости из горящей Чечни. Делал вывод: все, увиденное в интеранте, можно смело проецировать на любые боевые действия!

Вахид с гордостью резюмировал:

– Мы – нохчи!

– Эт точно! Еще в интернате ты рассказывал. Говорил, нохчи – от имени пророка Ноя. Чеченцы – это люди Ноя. Очень ты гордился!

– Точно, говорил! Нохчи – народ пророка Ноя! Точнее, Ноя звали Нох. Поэтому чеченский язык – самый древний на земле. Точно! Ты не слышал? Вы, русские, произошли от нас, чеченцев!

– Странная теория!

– Ты отстал от жизни, Петро! Знаешь о Рюрике? Наши ученые доказали, что Рюрик и его дружина говорили на чеченском языке! То есть Рюрик был чеченцем!

– Надо почитать! – ответил я. И спросил:

– Да! А помнишь, как воспитательница попросила всех выучить песню на чеченском языке? Чтоб на смотре песен мы победили!

– Конечно, помню!

– Кстати, о нохчи. Когда я служил в Туркмении, очень удивлялся. Там тоже есть нохчи. Ты не знаешь? Такое племя есть – нохурцы. На туркмен совсем не похожи! Глаза – голубые, а волосы – рыжие. По внешнему виду – точные чеченцы! Живут в горах Копет-Дага. Они говорят, что пророк Ной причалил после потопа именно туда.

Вахид опять вспомнил наше интернатское житие:

– Кто грабил жителей в Волгограде? Кто шапки снимал и лезвием – по лицу? Чеченцы? Или свои же, родимые русские? Конечно, не пианисты и скрипачи! А быдло! Оно везде в России – быдло!

Я согласился:

– Эт точно! Деньги у меня отбирали в городе не чеченцы!

– Точно! Помню, как ты пришел в интернат и чуть не плакал.

И кто вернул тебе деньги? А? Мы, чеченцы, и вернули тебе!

Вахид улыбнулся:

– А помнишь, твой отец рассказывал, когда лежал в больнице? В нейрохирургии. Бандитизм был в Волгограде! И шапки снимали, и шубы, и просто так избивали! Отец твой удивлялся, как много народа привозили в больницу. Ограбленных, избитых до полусмерти, брошенных замерзать на морозе! Он удивлялся. Ограбили, ну и ладно, а убивать зачем? Оставлять раздетым на морозе зачем? Не понимал он.

Вахид задал мне риторический вопрос:

– Кто были грабители? Чеченцы? Нет, конечно! Это – то же самое быдло, жестокое и жадное. Оно сейчас пришло к нам в горы. В наши горы! И так же, как в Волгограде, убивают и грабят. И что с такими нам делать?

Вахид допил чай, поставил стакан на каменный выступ:

– Извини, мне пора! О тебе сообщим в погранотряд. Чтоб не волновались.

Взбудораженный воспоминаниями, я долго потом не мог уснуть. И вдруг услышал слабый голос:

– Помогите! Вы – русские?

Я встал с топчана, прислушался. Прошелся по пещерке:

– Кто здесь?

– Я – рядовой Крапивин. Алексей. Меня в плен взяли. В Осетии. Наверное, умру скоро! Пальцы гниют. Гангрена. Напишите домой, маме. Что я здесь.

– Алеша! Ты откуда родом?

– Ростовская область. Город Шахты.

На следующий день Вахид пришел в приподнятом настроении. Хитро улыбаясь, хлопнул меня по плечу:

– Что, мятежный корреспондент! Я был прав! Не хотят генералы выкуп за тебя давать! Ответ прислали – ты в списках части, Итум-Калинского погранотряда, не значишься. Не служишь и в пограничном управлении в Старгополе. Я уж начал думать, что ты – реальный ФээСБэшник, под прикрытием прессы. Но нет. Они пишут, что ты самовольно оставил воинскую часть. А часть твоя – в Москве, газета «Граница». В Чечню они тебя не посылали. И против тебя возбудили уголовное дело. За дезертирство и предательство. Во как! Так что ты – натурально предатель родины! И перебежчик! Вернешься, под расстрел попадешь! Прямо смешно! Помнишь, кино было? «Свой среди чужих, чужой среди своих»? Ну прямо про тебя! Ха – ха – ха!

В это время постучали в дверь. Вооруженный бородач принес два стакана чая, лепешки.

Вахид отпил глоток и сурово спросил:

– Скажи, почему ваши нарушают закон?

– Да вроде пограничники не нарушали здесь, в Аргунском ущелье!

– Нарушали! Здесь – большой заповедник! Аргунский заповедник. А ваши вырубают деревья. Это – нарушение закона!

– Вахид! Тема интересная! Мне московские журналисты говорили, что на обеспечение погранотряда из Москвы отгружают гигантские кубометры леса – и пиломатериалов, и бревен. И для строительства блиндажей, и для растопки «буржуек». Интересно, куда деваются все эти эшелоны?!

– Правильный вопрос! Ты слышал, что солдат ваш застрелился на таких вырубках?

– Говорили что-то. Но невнятно.

– Скажу! Ваших солдат каждый день везут в заповедник. Лес пилить. Вечером – назад, в отряд. Однажды уехали, а солдата забыли. Он сильно испугался. Ночью застрелился! Сам!

Вахид усмехнулся:

– Что тебе говорили москвичи? О эшелонах? Давай посчитаем деньги. Например, вам надо построить 30 погранзастав и погранотряд. Так? Длина границы – 80 километров. Сколько надо стройматериала на одну заставу?

– Хрен их знает. Они еще и воруют ведь!

– Давай сравним с Итум-Кале. Здесь – временный РОВД из Новосибирска. Так вот. Они построили домики, блиндажи и все такое. Знаешь, сколько они привезли стройматериала? Почти 20 вагонов! И бревна из сибирской лиственницы, и доски. Ну и бензоагрегаты. И компьютеры, электронику, и все такое. На сколько миллионов это тянет? Да еще доставку от Грозного сюда прибавь!

– Да, загадка! Куда все эти эшелоны исчезли у пограничников?! Ни одна застава, и даже отряд в Тусхарое не обеспечен стройматериалами. Так, по мелочам только! Похоже, правы московские журналисты! Реально миллиарды разворованы! Прямо Корейки из «Золотого теленка»!

Вахид со злостью посмотрел на меня:

– Воровать – пусть воруют! Не это для нас главное! Главное – вы ограбили мечеть на Тусхарое! Видел мечеть в погранотряде?

– Да, одни стены голые. А купол пробит снарядом.

– Там было много ковров, очень древних! И кинжалы старинные. Где все это?! На Тусхарое каменные дома были. А сейчас даже фундамента нет! Вы что, мародеры? Наши сведения, все ковры и кинжалы увез ваш пограничный генерал!

– Вопрос правильный! Попробую узнать!

– А слышал про доспехи рыцаря? В Тусхарое – старинная могила нашего святого, рыцаря Амри Бока. Никто могилу не трогал, наже эНКаВэДэшники во время депортации! А вы – разграбили! Доспехи, оружие – все исчезло. Мародеры!

Мне оставалось только пообещать:

– Я узнаю! Попробую помочь. Чтоб вернули доспехи рыцаря!

Вахид поцокал языком:

– Так тебе генерал и расскажет! Но попытка – не пытка! Мы тебя отвезем в Итум-Кале. На Тусхарой сам доберешься. Хорошо?

– Конечно! Только одна просьба! Оружие, что осталось в Омечу, вы собрали? Могут мне вернуть автомат с магазинами от пулемета? Это – не мой автомат. Кто его выдал, хороший человек. Не хочу его «подставлять».

– Нет проблем!

– И еще просьба. Здесь у вас солдат сидит. Фамилия – Крапивин. Можно его забрать с собой?

Вахид не выказал удивления, но бросил на меня резкий взгляд:

– Тебе бы разведчиком быть, не журналистом!

Чуть подумав, он согласился:

– Для друга ничего не жалко! Забирай своего солдата. Все равно умрет без доктора. У него рука распухла. На гангрену похоже. Хотели его продать родителям. Да ладно, еще поймаем! Забирай!

Вахид повернулся к боевику и что-то сказал ему по-чеченски.

Через десять минут привели бледного, обросшего щетиной солдата в грязном рваном бушлате. И автомат принесли.

– В магазине нет без патронов! Извини! – улыбнулся Вахид.

Чуть подумав, он достал из подсумка две гранаты – «лимонки»:

– Это – подарок от меня! Запалы – отдельно. На всякий случай! Тебе пригодится! Ну что, теперь можно ехать?

На выходе из пещеры Вахид остановился:

– Петро! Если опять попадешь в переделку, схватят тебя башибузуки, называй мое имя. Говори, что ты – мой брат. Хорошо?

Через полчаса нудного перехода по узким извилистым тропам мы оказались на дороге, ведущей в Итум-Кале. Старенький «Жигуль» уже поджидал.

Перед блок-постом у въезда в райцентр мы вышли. Пока старший проверял документы и созванивался с погранотрядом, я краем уха слушал радиоприемник, стоявший в углу блиндажа.

– Срочные новости! – послышался взволнованный голос диктора. – В Аргунском ущелье Чечни продолжается бой. Как мы сообщали ранее, пограничники попали в засаду боевиков, перешедших государственную границу из Грузии. Сейчас в ущелье проходит спецоперация «Возмездие». Наносится массированный бомбо-штурмовой удар. За успешное проведение операции генерал Городиркин представлен к высокому званию Героя России, подполковник Михаил Часткин – к ордену Мужества.

Капитан, старший блок-поста, с иронией посмотрел на меня:

– Ну как там, большие были бомбы?

Без трехэтажного мата я не обошелся:

– Бл..дь! Суки е..е! Какое на х..н возмездие?! Брехуны еб… е! Ни одной «вертушки» не было! А сейчас – где авиация?!