Читать книгу Страшная граница 2000. Часть 1 - Петр Илюшкин - Страница 6

Из военного суда я поехал в штаб пограничного округа, чтобы доложить в Москву о стрельбе «шерифа» – полковника. Ведь Ливанкин из пресслужбы вместо меня доложит. Да еще приврет с три короба!

Звонить не пришлось. В штабе меня дожидался полковник Мирохин, офицер концерна «Граница». С ним мы знакомы еще по службе в Туркмении.

– Саламвалейкум, Петро! – поздоровался он. – Опять на тебя жалоба! Теперь уже Директору погранслужбы! Я напросился ехать.

Полковник с подозрением посмотрел на меня:

– А ты меня не заколдуешь?

– Странный вопрос! А что, конторе колдуны нужны?

– Ладно, потом объясню. Пойдем в общагу. Жалобу разбирать.

Я удивился:

– Странно! Командующий округа не высказывал претензий! Откуда жалоба?

Мирохин улыбнулся:

– Потрясающая жалоба! Всем жалобам жалоба! В жизни не видал такого чуда-юда! Написала комендант вашей общаги, а жильцы подписали. Сейчас она подойдет. Поедем разбираться.

Комендант Галина Омеленко, толстуха пенсионного возраста, тут же и явилась:

– Вот он! Хам, мерзавец! Уволить его надо!

С такими же причитаниями она привезла нас к шикарному крыльцу старенькой пятиэтажки. Первый этаж мигал разноцветными неоновыми огнями. Мы вышли.

– Ого! Красиво живете! – восхитился Мирохин.

– Мы – пограничники! – гордо подтвердила Омеленко и повела нас за собой – через просторный холл на второй этаж, а затем по запасному выходу – на третий.

Там и был ее кабинет. Дубовый стол, шикарное белое кресло, шкафы и шкафчики из карельской березы. В одном углу стоял огромный флаг России. В другом – двухметроворостая икона с изображением президента РФ товарища Путина.

Комендантша истово перекрестилась, глядя на икону, и прошептала:

– Владимир, благослови! Спаси и сохрани!

Затем она уселась в кресло, язвительно ухмыльнулась:

– Ну что, Ильин? Попался?!

Я вежливо спросил:

– Галина Ивановна! Что ж не предупредили о своей жалобе? О чем хоть речь?

Комендатша продолжала ядовито ухмыляться.

– Можно ознакомиться с жалобой? Чтобы понять, в чем обвиняют! – обратился он к московскому гостю.

Мирохин достал из портфеля бумагу:

– Да, конечно! Имеешь право!

Начав читать, я тут же остановился. Удивленно глянул на Мирохина:

– Это что? Шутка такая?

Комендатша резко взвизгнула:

– Опять он меня оскорбляет! Вот видите, товарищ полковник?! Он всегда нас оскорбляет!

Хмыкнув, я начал читать вслух. С выражением, делая акцент на явных орфографических ошибках:

«Ильин нас всех закалдавал. Кроме таво, пастаяно осущиствляет напатки на женщин и дитей, ваюет с ними. А нас тироризирует! Действует на психику всех. Собатировал перепись насиления».

Я поднял глаза:

– Так и написано – «собатировал». Наверное, от слова «собака»! А слово «тироризирует» – от слова «стрелковый тир»!

Комендатша молчала. И я продолжил:

«Абзывает людей, дерзит и всячиски хамит им. Приводит в общижитии бомжей, начующих в канализации, под видом своих друзей, а так же жолтую пресу».

Бросив цитировать, я удивленно посмотрел на коменду:

– Вы моих друзей называете БОМЖами? И утверждаете, что мои друзья живут в канализации?

Комендантша победно посмотрела на Мирохина:

– Видите, опять хамит!

Я опять принялся за шедевр:

«Он плюёт в раковины, моет там мидицинские шприцы. Ганяится за всеми с тем самым фотопаратом и дектофоном. Обещает всех убить. На службу и работу ни ходит. Пастаяно акалачивается в общижитии. Жильцы не знают, чем он занимаится».

Надоев изучать странные иероглифы, я поднял глаза на комендантшу:

– Так в чем обвинение? С фотоаппаратом хожу? И что? Все ходят. В чем криминал?

– В том, что мы не знаем, чем ты занимаешься! – визгливо уточнила коменда. – Ты нигде не работаешь!

– Позвольте, сударыня! Вы и не должны знать о моей военной службе!

Комендантша возмущенно посмотрела на Мирохина:

– Товарищ полковник! Он сует свой нос не в свои дела! Мешает нам работать!

– Так вот оно что! – сообразил я. – Вам не нравятся мои вопросы относительно общаги? Про фиктивные ремонты, которые по документам якобы каждый месяц делали? И где деньги, собираемые с жильцов? Эти вопросы вам не нравятся?

– Да, эти! Не твое собачье дело! Мешаешь нам работать!

– Работать? Но Вы-то тут причем? Вопросы я направлял не Вам, а начальнику тыла и начальнику финансового отдела округа! Не Вам, а целому генералу Федькину! И начфину Яковкину! Какая связь между Вами и полковником Яковкиным?

– Как это какая? – удивилась коменда. – Самая прямая!

– Извините. То, что Ваша дочь, прапорщица, ездит с начфином в командировки, еще ничего не значит. Или связь есть?

Комендантша побелела от злости:

– Он опять меня оскорбляет! Товарищ полковник, арестуйте его!

– Извините! Вы сами всем рассказываете о совместных с начфином командировках Вашей дочери! Это правда?

– Рассказываю! Но не тебе! Подслушал?!

– Ага! И подсмотрел! Что тут подсматривать и подслушивать? Все факты нарушений налицо!

Я посмотрел на Мирохина:

– Пойдемте, сами все увидите!

Мы зашли в душевую. С потолка свисали лохмотья черной осклизлой плесени. Из ржавых кранов на разбитую кафельную плитку текла вода. Мирохин брезгливо потрогал рыжий кран.

– По документам здесь пять раз делали ремонт! – пояснил я. – И где ремонт? Где деньги и стройматериалы? Лично я видел, как солдаты принесли позолоченные краны. Где это золото?

– Какое золото?! – завизжала комендатша.

Мирохин решил сгладить ситуацию, и пошутил:

– Наверное, золотые краны Галина Ивановна себе домой унесла. Ха-ха!

Я удивленно глянул на Мирохина. Чекисты погранокруга шепнули мне, что позолоченные краны «ушли» именно к Омеленко.

Комендантша аж позеленела от злости:

– Кто Вам сказал? Ильин? Да он все брешет! Брешет как собака! Да, есть у меня такие краны, позолоченные. Но они давно стоят! Вот бряхло!

Посмотрев на нее, я торжествующе произнес:

– Великий Туркменбаши в книге «Рухнама» указал на заповеди пророка. Пятая заповедь сурово предупреждает об ответственности перед небом: «Не берите чужого и не приносите его в дом, не записывайте чужого на свой счет».

– Вот! Опять меня пугает! Арестуйте его!

Мирохин не оставил попыток сгладить конфликт. Он постучал кулаком по каменной стенке, наполовину замуровавшей душевые кабинки:

– А это что? Как сюда пролезать-то?

– Вот – подтверждение наших слов! – с гордостью сказала комендантша. – Солдат пришел ремонт делать, а Ильин его заколдовал. Построил стену не там! Ильин – страшный колдун!

Меня вдруг осенило:

– Так вот почему вы насыпаете около моей двери белый порошок! Боитесь колдунов? Моей жене надоело собирать этот порошок! Может, и детские колготки моего ребенка в сушилке тоже вы узлами связываете? Может, это вы колдуете?

– Вот видите, товарищ полковник! Он сам признался в колдовстве! А еще он всегда нам угрожает. И убить всех обещает! Срочно арестуйте его!

Мирохин покосился на меня: «Чем дальше в лес, тем больше дров».

Он, похоже, зримо представил меня, обросшего недельной рыжей щетиной, перепоясанного звериной шкурой, со здоровенной суковатой дубиной в мощных лапах. Как с пещерным рёвом я мчусь по узенькому общажному коридорчику, ища очередную жертву для кровавой трапезы. Ну а бледные жильцы, трясясь от жуткого страха, запершись в каморках, молятся в предчувствии близкого конца.

Мирохин решил поддержать беззащитную комендантшу:

– Да уж! Совсем одичал Ильин! Прямо «Дикий помещик» Салтыкова-Щедрина! Как Вы там написали? Моет ботинки в кухонной раковине!

– Да, каждый день моет! Рядом с ним женщины моют посуду, а он ноги засовывает, и моет грязные сапоги!

– Так – так – так! Проверим! А еще Вы писали о каких-то «мидицинских» шприцах. Что за шприцы?

– Да, мидицинские! Наверное, для колдовства!

– Да уж! Мы с Ильином служили в Туркмении. Он там тоже куролесил, лечил местных туркмен бесконтактным способом. И лозоходство изучал. Туркмены говорили, реально помогает Ильин.

– Точно колдун! – округлила глаза коменда.

Я хмыкнул:

– Товарищ полковник! Она специально уводит в сторону разговор. Пусть ответит по существу хотя бы на один вопрос: почему оплата в этой гнилой общаге больше, чем в трехкомнатной квартире? Ведь в общаге, например, Новороссийского погранотряда, оплата микроскопическая. И плесени у них нет. А здесь что? Откуда такие бешеные расценки?

Мирохин вопросительно посмотрел на коменду.

Она молчала. Тогда я спросил:

– Общага – на балансе погранокруга? В оперативном управлении? Это – специализированный жилищный фонд?

– Да! Ну и что?!

– А то! Государство выделяет деньги на эксплуатацию спецжилфонда, находящегося на балансе воинской части. Где эти деньги? Ваш начфин куда их девает? Почему пограничников заставляют, из своего кармана, оплачивать то, на что уже выделены бюджетные средства?

Я обратился к Мирохину:

– Я лично видел договоры на поставки воинской части коммунальных услуг. И там черным по белому записано, что расчеты осуществляются за счет средств федерального бюджета. Причем расчеты – не за отдельную общагу, а за все объекты воинской части сразу – и казармы, и общагу, и жилые дома, и штаб. Вывод: жильцы вообще ничего и не должны платить! Государство уже оплатило и коммуналку, и зарплату всему раздутому штату! Если бюджет прислал деньги, то вопрос: зачем и куда собирают деньги с жильцов? Это – повторный грабеж?

Комендантша аж взвизгнула:

– Не твое дело! Нос сует!

– Не мое дело? Может это «левые» деньги, нигде не учтенные? Может, жильцы оплачивают здесь всех Ваших родственников? Почему Ваш муж, прапорщик в отставке, устроен здесь слесарем, сантехником и сторожем одновременно? Почему Ваша дочь устроена на трех должностях?

Комендантша вдруг взревела пароходной сиреной, заставив плесень на потолке колыхаться:

– Он опять нам угрожает!

Мирохин вздрогнул от неожиданности. Плесень шлепнулась на его благородную голову. Он поморщился и предложил вернуться в кабинет Омеленко. Там обратился ко мне:

– Ильин, мы читали твою статью. Действительно странно. В Москве за свою квартиру я плачу меньше. А у вас – бывшее студенческое общежитие, коридорного типа. Странно. Я сейчас поеду в штаб округа, там эти вопросы задам.

– И главный вопрос задайте, на который мне не хотят отвечать. Эти два этажа общаги были куплены пограничным округом за огромные деньги. Сотни миллионов! Я лично видел договоры купли-продажи. Но силовая структура не имеет права покупать недвижимость! Все объекты государство передает только в оперативное управление. Как тогда могли купить? Вот загадка!

Комендантша при этих словах злобно прищурилась. В ее глазах мелькнул зловещий вельзевуловский огонь. Но Мирохин этого не заметил. Он смотрел на часы:

– Ильин, поехали в штаб. «УАЗик» ждет внизу, у входа.

В машине Мирохин по-отечески похлопал меня по плечу:

– Колдун! Что будем делать? В жалобе много странностей. Особенно настораживает полная безграмотность. Это странно. Комендантше простительно. Она без образования, муж был прапорщик. Но остальные двадцать подписантов почему безграмотные? Они же служат в погранвойсках! Неужели такие кадры у вас тут?

– Не могу знать! Дело не в этом. Коменданша лично заинтересована, чтобы я не проводил расследование. Сама же говорила, что связана с начфином. Непонятно поведение жильцов общаги. Заинтересованы ведь, чтобы я помог условия улучшить, цены грабительские снизить. А они кляузоны подмахивают!

Мирохин почесал подбородок:

– Давай так. Я напишу, что дело рассмативается в суде. Мол, ты подал в суд. На опровержение. А ты реально подавай. Пускай комендантша доказывает свои обвинения. Но если докажет, что ты колдун, тогда извини! Придется тебя раскулачивать. Не поможет тебе колдовство!

Я лукаво улыбнулся и достал из портфеля лист бумаги:

– Вот, посмотрите, как впечатлило моего брата-иконописца посещение нашей общаги.

На рисунке была изображена оплывшая безобразная жаба, строчащая донос. Вокруг неё скопилась всякая нечисть – змеи, крысы, свиньи, ослы. Все они застыли с ужасными гримасами на отвратительных мордах. И веяло от них таким жутким холодом, что Мирохин невольно вздрогнул:

– Ты что! Подразумеваешь под этими тварями население общежития?

– Конечно же, нет. Но реалии общаги намного интереснее. И просто непредсказуемы. Вам будет очень любопытно там побывать инкогнито. И Вы подсмотрите такие сюжетищи, пред которыми блекнут и «Дикий помещик», и «Воронья слободка», и даже «Вий».

Мирохин поначалу не соглашался втравить себя в эдакую несерьёзную авантюрку. Несолидно как-то. Но любопытство взяло верх.

План действий был таков. Моя комнатушка временно пустовала, так как жена с сыном лежала в больнице, а меня с дочкой временно приютил друг. В общажную конуру и должен был прибыть Мирохин. Под видом коллеги. Естественно, в военной форме, при полковничьих погонах.

Облупленную четырёхэтажку, куда нас днем привозила комендатша, в темноте отыскать было нетрудно. Фасад её, украшенный громадным мраморным крыльцом, светился и мигал разноцветными манящими огнями. Здесь базировалось и солидное министерство, и шикарное казино, и пышногрудая сауна.

Все эти скромные заведения ютились в подвале, а также на первых двух этажах. А погранцы шиковали на двух верхних.

– Крыльцо это – не про нашу честь! – объявил я. И повел гостя вокруг здания. – Там, с черного хода, и заходят люди второго сорта, то есть погранцы.

Мы прошли между множества вонючих мусорных баков, отбиваять от прыгающих из них котов. Отмахнулись от бродячих собак и БОМЖей. Прошли мимо мрачных могильных склепов.

Показав на склепы, белеющие в мглистом таинственном лунном свете, я пояснил:

– Здесь до революции было Варварьинское кладбище. Мы все тут ходим на костям и черепам! Гарабасма! Ужас!

Поднявшись по неосвещенной, выщербленной пожарной лестнице, я напутствовал гостя:

– Сейчас зайдёте в коридор, наткнётесь на дубину. Не пугайтесь! Это прибитый к потолку пограничный столб. Рядом с ним – новогодняя облезлая ёлка. Опять же присобаченная к потолку. Это всё – нововведения комендантши. Ну а остальное увидите сами.

– Не понял! А днем мы как заходили? Не было столба!

– Специально для Вас коменда открыла вход через министерство! Чтоб не пугать Вас плесенью и елками на потолке!

В смутных сомнениях и неясных предчувствиях («а не сбежать ли, пока не поздно, в самую захудалую гостиницу») переступил полковник Мирохин скрипучую общажную дверь, ведущую в мрачный неосвещённый коридор. И тут же задел головой столб, прибитый к потолку. А потом задел и елку, о которой я предупреждал.

Как истинный интеллигент, он хотел испросить разрешения на своё прибытие у кого-либо из администрации. Но его настойчивый стук в стеклянное окно, прорубленное в двери с табличкой «Вахта», действия не возымел.

Лежащие внутри, на старорежимном диване, три престарелые тётки были оглушены дико орущим телевизором, а потому на посторонние звуки не реагировали. Они лишь чему-то ухмылялись и периодически поводили окулярами мощных очков. При этом жир на их телесах, подбородках и шеях трясся наподобие студня.

Приглядевшись внимательнее, в одной из них Мирохин угадал саму комендантшу Омеленко, мастерски изображенную на шарже Ильина: оплывшие формы, здоровенные помятые остатки пышных когда-то грудей, ужасно дряблая пергаментная кожа, застывшая гримаса презрения на большеротой жабьей физиономии.

Гонимый любопытством, Мирохин решил сразу же, не заходя в комнату, проверить реальность того, что с таким негодованием я ему «нарисовал».

И действительно, дойдя до конца коридора, он наткнулся на столб, от которого шёл забор из колючей проволоки. Забор этот разделял узкий проход на две равные части.

Один «фарватер» вёл к фанерной перегородке, возведённой, как знал уже Мирохин, подполковником-кадровиком Саломахиным по секретному договору с начальником тыла округа.

Саломахин в общем-то мог занять и пустующие комнаты. Но его боевая подруга Аллочка была стратегом. И строго приказала: «застолбить» угол коридора, а затем уж прихватывать и другую, комнатную жилплощадь. А чтоб соседу-майору не вздумалось близко даже приближаться к их законному метражу, решено было возвести забор из колючей проволоки.

Обиженный майор Серебянский в отместку обмотал «колючкой» вход в один из общественных туалетов, набил вокруг острых гвоздей, провёл электроток и навесил табличку с черепом, костями и надписью: «Частная собственность! Не входить – убьет!»

«Я сошла с ума, я сошла с ума, я сошла с ума!..» – завелся вдруг динамик, подвешенный под потолком, известной и очень надоедливой «психической» песней.

Из-за двери ближайшей комнаты послышался истеричный женский визг:

– Кобель драный! Только трахаться и жрать приходишь! Очнувшись от небольшого ступора, Мирохин зашёл в общую кухню. Чтоб убедиться в правдивости моих слов о том, что якобы электророзетка расположена под самым потолком, и ток туда поступает лишь из кабинета комендантши.

Кухня заставила полыхнуть щёки полковника. На подоконнике сидела, широко раскрыв ноги, длинноносая особа, и сладострастно охала. Ей в промежность уткнулась здоровенная собака, еле сдерживаемая огромной обрюзглой тёткой.

На всё это дело с разинутым ртом смотрела худая молодуха, стоящая в позе цапли – одну мосластую ногу она подтянула себе под самый пах. В руке ее дымилась папироска, а грудь разрывал чахоточный кашель.

Она-то первой и заметила нежданного гостя, резко заверещав:

– Полковник, пшёл вон отсюдова!

– А, полкан! Подсматривать вздумал?! – грубым мужским басом вторила ей «человек-гора», держащая овчарку. И когда полковник смущённо замер, громыхнула трёхэтажным матом, завершённым так:

– Пень глухой! Интеллигентишка поганый! На х.. тебя пошлём, и ничего нам не будет!

От такого невиданного, неожиданного, необузданного хамства кровь ударила полковнику в голову. Резко развернувшись, он бросился в мою комнату. Там он включил радиоприемник, нашел спокойную музыку. И как-то незаметно задремал.

Сквозь дрему услышал трубный глас где-то за дверью:

– Внимание! Построение на ужин! Явка строго обязательна!

Полковник повернулся на другой бок, улыбнулся:

– Какие построения, какой ужин? Это ж семейная общага! Дремоту развеял сильный удар в дверь. В ней открылось маленькое смотровое окошко, напоминающее тюремное. Оттуда выглянула, подсвечиваемая светом из комнаты, очкастая рожа комендантши Омеленко.

Эту жутковатую физиономию тут же, при виде полковника, исказила язвительная гримаса. И раздался визгливый голос:

– Ага, бл..дь, попался! Ещё один бомж заместо Ильина! Щас, бл..дина, мы с тобой разберёмся!

С этими словами комендантша просунула в окошко дряблую лапу и открыла, к вящему изумлению москвича, дверь конуры.

Ещё больше он поразился, когда эта странная мадама оказалась на пороге. То, что здоровенная златая цепь с настоящей лошадиной подковой обвивала её морщинистую шею, не особо шокировало.

А вот короткие широкие шорты ядовито-красного цвета, надетые на рыже-волосатые ноги, напоминающие свиные окорока, шокировали наповал. И всё это мухоморное безобразие сверху венчало нечто бесформенное, затянутое камуфлированной майкой с надписью «Федеральная пограничная служба».

Ну и, конечно же, на объёмистых грудях героини сверкали сразу три солдатских знака «Отличник погранслужбы» I, II, и III степени. Эти знаки комендантша автоматически потирала жабьей ладошкой, обтянутой дряблой кожицей с огромными перламутровыми когтями.

Шокировало в комендантше и другое: огромный белый бант, запутавшийся в торчащих ёжиком сильно обесцвеченных коротких волосах. Одутловатость и синюшный цвет мумифицированного лица несколько маскировали здоровенные роговые очки с сильнейшими линзами.

Может быть, эти огромные глазищи навыкате, или же странный вид пионерки-пенсионерки, или её угрожающая поза, но что-то гипнотически подействовало на полковника, заставив его пробормотать нечто извинительно-просящее:

– Это ж я, полковник Мирохин.

Комендантша явно не узнавала его:

– Пациент! На выход! Следуй за мной! Не вздумай буянить. Сопротивление бесполезно, вы окружены.

Не совсем понимая её странных слов, но чувствуя некий комплекс вины за вторжение в чьи-то таинственные владения, седой полковник покорно поплёлся за торжественно урчащей «маман».

Комендантша провела полковника в свой кабинет, озаглавленный почему-то как «Главврач». Стояло там сразу два шикарных кожаных дивана, большие напольные часы, два телевизора «Сони» с видеомагнитофонами, огромный, инкрустированный деревом стол, дорогостоящий шкафище с хрустальной посудой. И в углу – огромная икона Владимира Путина.

«Странно! Днем всего этого не было! И Путин был какой-то другой, не этот!» – подумал Мирохин.

За столом сидела черная сутулая тетка и что-то писала. К ней и обратилась Омеленко:

– Мариночка! Допиши в жалобе, что к Ильину опять бомж пришел. Из желтой прессы.

Плюхнувшись на диван, хозяйка кабинета приступила к допросу: – Кто такой? Почему проник на секретный объект без моего разрешения?

– Разрешите заводить на ужин? – неожиданно перебили её из тёмного коридора. – Проверка произведена, все люди налицо.

– Заводите в столовую, я сейчас! – взвизгнула комендантша, не сводя глаз со стоящего посреди кабинета офицера. Очень ей жаждалось продолжения допроса. Но вновь произошла заминка.

На пороге явилось юное чудо лет восьми в плавках, ластах на босу ногу, и с маской на голове:

– Разрешите понырять в душе?

– Лёшенька, лапусик! – сюсюкнула комендантша, обращая взор на ластоногое сокровище. – Ты сначала покушай, сил наберись, а потом ныряй сколько хочешь.

– Неужели у вас тут, в обыкновенном общежитии, бассейн есть? – не удержался от вопроса Мирохин. Помнил из моего рассказа, что здесь работает всего один душ. Да и тот опасен для жизни ввиду высоченного скользкого борта, из-за которого многие жильцы покалечились.

– У нас, к твоему сведению, лучшее общежитие в городе! – гордо провозгласила коменда, польщённая вниманием к достопримечательностям общаги. – Кроме огромного бассейна, здесь и конференц-зал, и парикмахерская, и зубной врач, и столовая с кухней и буфетом!

Перечисляя все это достояние, комендантша сладко прижмуривалась и загибала свои жабьи пальцы. А потом слезла с дивана и взяла Мирохина под локоток. Мгновенно позабыв о своем допросе, она сказала:

– Ха-а-ароший ты парень! Не то что твой Ильин. Всё вынюхивает, чегой-то ищет, скандалит со мной. Пойдём, я тебя накормлю!

И она завела его в столовую, переделанную из двух комнат. Обстановка здесь была прямо противоположной кабинетному раю комендантши. Три длинных неоструганных стола покрывали замусоленные скатерти. Рядом виднелись такие же неотёсанные лавки, сбитые, по всей видимости, солдатами. Больше ничего не было.

Зато на стене красовался огромный рисунок русской красавицы, держащей в руках таз с пустотелым бревном, и свисающим плакатом: «Люблю я макароны!» А вместо лица красотки была наклеена физиономия самой комендантши.

– Накорми-ка нас, дочка! – важно обратилась она к толстому созданию в белом одеянии, стоящему над медленно жующими жильцами. И добавила, наклонясь к своему гостю:

– Эт моя дочка! Красавица! Сейчас она прапорщик, но скоро будет лейтенантом. Она и здесь успевает, и в штабе. От неё балдеет главный начфин округа!

А здесь-то она кем? Шеф-поваром?

– Нет, поваром здесь мой муж, бывший прапорщик! – скромно потупилась комендантша. – А дочка – мой заместитель и финансист. Кроме того, она же – парикмахер, кондитер и зубной врач.

– Талантлива у Вас дочь! – посочувствовал Мирохин самым восторженным образом. Удивляясь про себя эдакой «многостаночности», он решил назавтра попросить в отделе кадров штатное расписание такой невиданной общаги.

– Пожалуйста, кушайте! – подплыла к ним толстая комендантская дочка, снимая с грязного подноса две тарелки с макаронами и 4 стакана чая.