Читать книгу Игрывыгры - Петр Ингвин - Страница 14

Задремать не удалось, вновь послышались шаги – тихие, осторожные. Веки создали небольшую щелочку: искушающее привидение, чей вид с предыдущего прохода не изменился, проскользнуло через гостиную к туалету. Середину прикрывал согнутый локоть, на «спящего» скакнул быстрый взгляд.

История со светом повторилась. Дважды. Сначала он успел полюбоваться станом скрывшейся за дверью ночной феи, затем новым царским выходом. Кто-то красиво сказал, что ночь придает блеск звездам и женщинам. Точно сказано, особенно насчет последнего. Призрачная чудесница обхватила себя за локти, аккуратно ступающие ножки приближались к месту его горизонтальной дислокации. Вскоре головодробительная плоть оказалась близко. Чересчур близко. Михаил изобразил сопящий труп, но над ухом раздалось:

– Спишь?

Издевается? Глаза честно открылись.

– Нет.

– Что-то не спится. Я немного посижу здесь, с тобой?

«Посижу»? Кроме журнального столика рядом нет другой мебели.

На то, чтоб загнать хозяйку квартиры обратно в спальню, у Михаила не хватило духу. Освобождая местечко, пришлось втиснуться в спинку дивана, изогнуться и предельно подвинуть ноги. Задумчивая сомнамбула разместилась на предоставленном краешке в районе его пояса. Подобрав колени к груди, девушка жестко обхватила их и замерла. Что бы ни говорила, а пришла она сюда с какой-то целью, и явно не оттого, что отвыкла засыпать без сказки, рассказанной няньками.

Если б он не был женат…

Но разве он, дважды умерший, еще женат? Разве для мира он все еще рабочий из типографии, которого знали друзья и близкие? И… очень близкие?

Если для остальных он умер, а для себя – жив, то…

Началась новая жизнь. Вопрос на засыпку: имеет ли он право начать ее с небольшого приключения?

Почему нет? Другие умудряются совмещать в одной вполне благополучной жизни. И не жалуются. Почему он делает для себя исключение и даже сейчас раздумывает, вместо того, чтобы броситься в открывающуюся пучину новизны?

Потому что знает, что жив. И что женат. А это – даже для неверующих – все равно от Бога, нечто высшее, что дается людям, и в чем они клянутся друг другу перед лицом окружающих. И перед лицом того же Бога, которого, возможно, и нет вовсе, как уверенно докладывали советским людям в течение семидесяти лет. Воспитанием Михаил был из того поколения, и разговоры о высших силах, что вмешиваются в наши дела, были смешны. Совершенно. До последнего времени. Вот именно до этого, когда с ним начало происходить нечто, что явно не от мира сего.

Девушка вышла из задумчивости.

– Сделать тебе массаж?

– Нет.

Ответ был резок и немного обиден. Жанна поняла правильно. Он боится. Боится ее прикосновений. Боится своей возможной реакции. Короче, он трус, вот и весь перевод краткого испуганного ответа на расширенный русский.

– Ты меня боишься, – не спросила, а констатировала девушка понятный обоим факт, взяв смелость произнести это вслух.

Михаил тоже проявил отвагу.

– Да, – сказал он. – Боюсь.

– И себя, – с подначкой выговорила Жанна.

На этом провокация не кончилась, руки упали, как листва по осени, одна оперлась на диван. Колени опустились набок. Над лицом Михаила нависли балконы прекрасного фантастического сооружения.

– И себя тоже боюсь. – Он сглотнул.

– Как ты живешь в постоянном страхе? Другие живут честно. Правильно или нет – другой вопрос, но честно. Не терзая себя постоянными сомнениями. Не умирая в неуверенности, в нескончаемой липкой боязни, что могут не сдержаться или, наоборот, что дражайшая супруга узнает о содеянном. Как ты можешь так изводить себя? Ты же мужчина! Если что-то гложет – дай себе волю, разберись с этим, но уничтожь проблему. Пусть она останется в прошлом.

– Я бы с удовольствием. – Михаил глупо хихикнул, так, что самому стало стыдно. – Но я борюсь с искушениями. Потому и…

– Ты не борешься. Ты множишь их. Ты превращаешь себя в тряпку.

– Неправда.

– Со стороны виднее. Особенно на истинный женский взгляд.

Девичий голос оброс обличающими интонациями, лицо распалилось эмоциями, очаровательные шипастые шарики бурно вздымались и опадали сообразно с объемом набираемого воздуха. От них пахло свежестью, деревенским молоком и соблазном. Прошлое в душе Михаила подралось с будущим за настоящее. У каждого была своя правда. Взор остановился. Мысли тоже.

Не дождавшись ответа, Жанна продолжила столь же резко и грозно:

– Вместо того, чтоб по-мужски править мир под собственное мировоззрение, ты ищешь возможности спрятаться, отгородиться от реальности, которая течет где-то рядом и, упорно обливая брызгами соленых волн, пытается доказать свое существование. И извлечь тебя из созданной собственными руками лужи, откуда иногда выглядываешь испуганно, но, узнав о наличии рядом большого яркого мира, вновь прячешь голову в песок. Точнее, в ил. В затхлую жижу, к которой привык и потому не замечаешь. Помнишь лужу нашего знакомства? Ничего не напоминает?

В прострации, пронизанной немым восхищением ораторшей, Михаил внимал выливавшейся на мозги речи. Все, что она говорит, – его случай, он – такой?!

– Подожди, – вдруг заработала инстинктивная соображалка. – По-твоему, кто не реагирует на провокации и не клюет на соблазнительную наживку – трус?

– Хочешь поспорить? Давай. Разве тот трус, кто делает выбор в сторону действий? Кто не боится последствий? Кто согласен брать на себя ответственность за свои решения и поступки? – Жанна еще сильнее нагнулась, нависнув сладко-тревожным изваянием, что готово в любой момент рухнуть и погрести под собой.

Жителям Помпей не позавидуешь, им было так же плохо, но при этом не было так хорошо. Собрав все мужество, взор стыдливо нырнул вниз, где и утонул в колодце пупочка, обрамленного озерцом знойной мякоти и отчерченного ажурной ленточкой единственного элемента одежды. Внизу, в основании, ленточка превращалась в знобящий выпуклый треугольник. Туда, в самый низ, как вода с сияющего в подсвеченной темноте тела девушки, стекали взгляды Михаила, там утопали мысли – в уходящем вниз средоточии складочек, плотно сжатых бедрами.

– Подумай над моими словами! – произнесла владелица этого великолепия, и ладонь накрыла мужскую руку. – Ответственность за слова и поступки – то великое, что дано настоящему мужчине, и чем он может распорядиться по своему усмотрению. Мы, женщины, любим не наглых или смазливых, мы выбираем надежных. Тех, кто держит слово. Кто может. Кто действует. И кто готов отвечать за свои действия, не перекладывая на имеющиеся поблизости хрупкие плечи. Даже, если эти плечи готовы взвалить на себя подобную ношу.

Осознав, что внимание к низу еще более неприлично, чем к обнаженному верху, Михаил собрался с силами и взглянул девушке прямо в сверлящие глаза.

– А если для поведения в ситуациях, о которых ты говоришь, у меня другие принципы?

Перехват инициативы – лучшее средство защиты. А то какая-то пигалица учит его жизни. Он старше в два раза, и жизненного опыта не занимать…

Жанна будто мысли читала.

– Считаешь, что не могу быть права, потому что младше? Возражу. Да, мы из разных поколений. Но. Ты мужчина. Я женщина. В этом отношении ничего не меняется тысячелетиями, оно заложено на генном уровне. Вспомни Экклезиаста: «Все было и все будет, и нет ничего нового под солнцем». У тебя больше опыта и приобретенной с его помощью мудрости. Допустим. Но. У меня – больше современных знаний о том, что такое нынешний мир, из карусели которого ты выпал на каком-то круге, посчитав, что все знаешь. Ты остановился, но мир – не круг, мир – спираль, вот в чем дело. На новом витке – больше возможностей. И больше ответственности.

К чему она ведет? Или, чисто по-женски, говорит первое, что пришло в голову? Вроде нет. На вид все связно и последовательно. Впрочем…

– Если уж поминать Экклезиаста, – буркнул он, – то ни о какой спирали в области отношений не может быть речи, просто есть время собирать камни, а есть разбрасывать. Все, что мне нужно, я собрал в свое время. Нового – спасибо, не надо.

На грубоватую отповедь Жанна не обиделась.

– Собрал, а теперь, значит, разбрасываешь?

Ее внешний вид создавал ощущение, что над Михаилом возвысилась огромная белая лягушка. Симпатичная, приятная, доброжелательная… но чудовищно большая, оттого страшноватая. Она пугала привлекательной несоразмерностью. Выпирающими бусинками зрачков уставились сферы глаз, а расправивший крылья буревестник трусиков напоминал жадный рот, вкупе с пупком-носиком образовав мультяшную рожицу. Одно немигающее лицо под другим заставляло воображение исполнять танец маленьких непослушных лебедей, опасный, но очень эротичный.

Опаленный играми подсознания Михаил возразил:

– Не разбрасываю.

– Как же это назвать по-другому? Помнишь поговорку: «Что имеем – не храним, потерявши – плачем», это о тебе, о типичном разбрасывателе, который посчитал, что время собирать окончилось. Дерево посажено, дом построен, сын рожден – теперь гуляй, миссия выполнена, делай, что хочешь!

Жанна кинула многозначительный взгляд в сторону кухонных шкафчиков, где хранилось спиртное, Михаил это прекрасно помнил. Но помимо такого первого смысла, у высказанной мысли можно было прочесть второй, задевший сильнее.

– По-моему, ты ненавидишь людей с волей жить по собственным правилам, – проговорил он тихо, переходя в наступление. – Тебе не понять, но я не хочу как бродячий пес хватать все, что подвернется. Случайно подвернувшееся бывает как минимум чуточку испорченным, а как максимум гнилым и тухлым. Ни свежести, ни чистоты, ни полноценного удовольствия для души и тела. Мне приятнее здоровая домашняя пища, меня не тянет в забегаловку за стандартным бутербродом, который ничем не отличим по вкусу от сотен и тысяч других. Да, они другие, но все равно те же самые бутерброды. Фастфуд. Быстрое питание. Разница лишь в обертке и ценнике.

Если не поразить, то заинтересовать девушку удалось. Даже заинтриговать. Жанна посмотрела на него несколько другими глазами.

– Кажется, я поняла разницу между нами. Нет, не эту. – В качестве примера она погладила себя по чувственному полушарию. – Дело в другом. В мироощущении. Я живу настоящим, думая о будущем. Твое будущее давно в прошлом. Ничего нового ты не ждешь, да и не хочешь, ничего большего тебе не светит, а что по старинке считаешь любовью – просто удобство, помноженное на привычку, и боязнь однажды оказаться никому не нужным. Мы опять вернулись к теме боязни. Ты дорос до таких лет, а по-прежнему боишься всего непонятного – как маленький мальчишка, не знающий мира за пределами своей песочницы.

– А ты ничего не боишься? – Затюканный доводами, внешне похожими на истинные, Михаил нашел в рассуждениях слабое место. – Твоя жизнь тоже переполнена страхом, но у тебя отсутствует порт приписки, где ты можешь переждать бурю или восстановиться после шторма.

– Люди разные, – теперь уже девушка отбивалась от неожиданной контратаки. – Если одному нужна тихая гавань, то другой счастлив под ударами бушующих волн!

– Да, люди разные, – кивнул Михаил. – Как, например, корабли: бывают роскошные лайнеры, приятные для коротких интересных путешествий. Бывают упорные тягачи, что всю жизнь делают свою нужную работу. Бывают морские яхты… а бывают речные лодчонки для прогулок.

– А еще бывают дырявые посудины, при первом шторме идущие ко дну. – Жанна покосилась на него с ядовитой ухмылочкой. – Кстати, насчет роскошных лайнеров для приятных коротких путешествий…

Ее голос смолк, а лучисто-хитрые глаза уставились в прикрытый простыней центр композиции. А рука выразительно плавно прошлась по этому центру…

– В Ветхом завете, – продолжила Жанна, не спуская с него ни руки, ни столь же тревожащего взора, – нашла строчку, даже запомнила: «Пришелец, поселившийся у вас, да будет для вас то же, что туземец ваш. Люби его как себя». Слышишь? Повторю еще раз. Люби его – как себя. А себя, – она вдруг потянулась вперед захрустевшими ручками и вновь поймавшей внимание курносой грудью, волшебно колыхнувшейся и запросившейся в ладони, – я о-очень люблю…

– Люби. – Михаил пожал плечами, постаравшись движением таза выехать из-под нахальной ладони.

Не получилось. Вместо того, чтобы спокойно уползти вдаль, ладонь замерла на месте и прижалась.

– Что же. – В накалившихся девичьих глазах заплясали чертики. – Золото пробуют огнем, женщину золотом, мужчину женщиной. Попробуем?..