Читать книгу Кваздапил. История одной любви. Окончание - Петр Ингвин - Страница 2

Одна дверь захлопнулась, сразу открылась другая.

– Ушли?! – Маша все еще щеголяла в Хадином халате.

Хотела продолжения?

Ах да, у нее одежда на кухне осталась, а я в спальню загнал.

– Меня не узнали! – Хадя едва вновь не бросилась мне на шею.

Позыв чувствовался, но она сдержалась. И немного смутилась. Машу удивила ее радость:

– А должны были?

– Кое-кто хотел бы найти ее раньше, чем она сама захочет найтись, – объяснил я.

– Это, случайно, не твой дружок, который через кавказское братство наши враждующие дворы помирил?

– Гаруна убили.

– Жаль. – Огонек в глазах Маши погас. – Мне бы такого друга, меня бы все тронуть боялись и за версту обходили.

«Жаль»! Женщине, которая умеет чувствовать, на язык пришло бы «Прости, не знала» или более зрелое «Сочувствую». Дети видят у событий только одну сторону, которая касается лично их. Как бы ни пыжились, как бы ни выглядели, а стоит им открыть рот, и вот вам дитя неразумное. Хотелось научить, рассказать, как поступают взрослые, раз уж Маша взялась в них играть… Не поймет. Вместо этого я спросил:

– Историю Мидаса, который превращал в золото все, к чему прикасался, знаешь? Он думал, что станет счастливым, и умер с голода. Твое желание из той же оперы. Я знал одну девушку, она страдала как раз от того, что все тронуть боялись и за версту обходили.

Перед глазами всплыло лицо Мадины. Я печально улыбнулся Хаде – она безмолвно замерла после первого ляпа, теперь из нее клещами слова не вытащить. Заговорит в лучшем случае когда тема сменится на максимально нейтральную. И напоминание о Гаруне с Малиной… Не нужно было.

– Наверное, уродиной была, – фыркнула Маша, – потому и обходили.

Я покачал головой:

– Она была красавица.

– Врешь, так не бывает.

– Обходили по причине, о которой ты мечтаешь.

– Из-за такого брата, как твой друг?

Умница. Когда надо – все понимает. Почему же не понимает в других случаях?

Я завершил речь назиданием:

– Совет на будущее: думай о последствиях – как своих слов, так и, тем более, поступков. Если нечем думать, звони, проконсультирую.

– Дурак. Круглый и набитый.

– Была бы другого пола, я бы сказал: слова не мальчика, но мужа. И добавил бы: это не о тебе.

Маша с трудом продралась к смыслу и надулась. Радует, что поняла, значит, не все потеряно.

За окнами светало. Незабываемая выдалась ночка.

– Вряд ли сейчас заснем. Будете чай? – Направившаяся к кухне Хадя оглянулась.

Все правильно, совместное чаепитие – максимально безобидная тема и чудесное умиротворяющее занятие, оно сближает даже ярых врагов, не говоря о близких родственниках.

– Да, – сказал я.

Сестренка хмуро кивнула:

– С радостью, но вряд ли смогу сидеть.

– Прости, Маша. – Я хотел по-братски обнять, но она обиженно отпрянула: настал миг возмещения морального ущерба материальным. Сестренка задумалась, что потребовать у провинившегося братца.

Я, конечно, перестарался, но причина была крайне уважительной. И несмотря на мое «воспитание» сестренка столь упорно защищала злыдня-брата от полиции…

Я сделал еще один шаг к примирению.

– Я хотел как лучше, а то, что получилось как всегда, это – случайность. – Голос просил прощения и сулил приятные преференции. Машенька знала эту интонацию. За ней обычно следовали, например, поход в кино с покупкой большого ведра попкорна, мороженое по первому требованию и даже возможность поиграть на моем компьютере. – Очень болит?

– Тоже показать, как этим? – Светлые локоны мотнулись в сторону двери. Но выражение глаз уже смилостивилось, в них мысли искали наилучший способ подтверждения братской любви.

– Маша, можно тебя на секунду? – Хадя застопорилась на пороге кухни. – Там твоя одежда и еще кое-что на полу…

Забыв обо всем, даже о том, что где-то что-то болит, Машка ринулась наводить порядок и убирать улики, которые могли подвигнуть меня на новый тур воспитания. Это в свою очередь могло вызвать возвращение Прохора и компании. Бог, как известно из поговорки, троицу любит, но лучше не доводить.

Хадя ногой отбросила к стенке валявшийся ремень, словно это была ядовитая змея.

– Это ты называешь воспитанием? – Грозовой взгляд переполняли гнев и горечь. – Это акт отчаяния, свидетельство поражения. Поступок должен быть продолжением слов, а слова – выливаться из примера, который подаешь жизнью.

Это я и сам понимал, но все же спросил:

– И что бы ты хотела, чтобы я сделал?

– Я? Это твоя сестра и твоя жизнь. Если хочешь, чтобы они тебе нравились, то делай их такими. Ломая, ничего создать нельзя.

У нее, видимо, накопилось, что сказать, но тут с великим облегчением на лице из кухни появилась Машенька. Хадя замкнулась, они поменялись местами. Сестренка направилась ко мне, Хадя исчезла на кухне, а я сел на кровати, уткнувшись в Машенькин телефон.

Рядом мелко продавился матрас, через плечо заглянуло любопытное личико и сразу отпрянуло:

– Не пойму: наслаждаешься моим позором или заводишь себя для нового круга воспитания?

– Стираю.

– Я справилась бы сама, – тихо вымолвила Маша, глазами провожая в вечность самые откровенные альбомы.

– Нет уж. – Я стал просматривать остальное на предмет похожего компромата. – Тебе что-то может понравиться, или на что-то покуситься рука не поднимется. Мало ли. А так я спокоен. Этого больше никто никогда не увидит.

– А если я хочу оставить себе как память?

– Снова напрашиваешься на ремень.

– Ремень, ремень… Вот и весь разговор. Брат, называется. Захара выгнал, меня избил, теперь в личной жизни грязными руками копаешься. Стоило ли тебя защищать?

– Мы оба друг друга стоим, потому и защищаем. А это что за папка? Почему именно она запаролена?

– Это личное. Не имеешь права. Отдай.

– Теперь точно не отдам. Оказывается, мы еще не все знаем. О, сколько нам открытий чудных готовит просвещенья век… Черт бы его подрал, этот век просвещенья, жили же как-то без него. Говори пароль.

С категоричностью партизана, который попал в гестапо, Машка мотала головой. Дескать, считайте меня коммунистом, живым не сдамся. Что же она такое скрывает, чему развлечения с Захаром и более скромные игры с негром в подметки не годятся?

В черепе словно взорвалось, накрыло страшным пониманием. Я схватил сестру за плечи:

– Наркотики?!

Ее затрясло в моих руках, как тряпичную куклу:

В этот момент Хадя решила позвать за стол. Прозвучавшее слово и наши позы заставили ее скрыться из виду.

В памяти всплыл ее тихий голос: «Это твоя сестра и твоя жизнь. Если хочешь, чтобы они тебе нравились, то делай их такими. Ломая, ничего создать нельзя».

А я, кажется, снова собрался ломать. Но повод же – всем поводам повод. Хуже не придумать. И с этим обязательно нужно что-то делать, так оставлять нельзя.

– С ума сошел? Отпусти. – Машка вырвалась. – У нас от наркоты Пашка Семейчиков помер, я к этой гадости на километр не подойду.

– Тогда что здесь?

– Не твое дело. – Она замкнулась.

А мои мысли уже шли вразнос. Что может быть еще? Бедна у меня фантазия, не дает ничего дельного. В голову лезет такое, что хоть на стену бросайся, но Маша не такая. Не может быть такой. Она как Мадина: по-детски живая, по-подростковому авантюрно настроенная и отрицающая навязываемые взрослыми скучные нормы. Обычная любительница приключений, которая даже еще не ощутила это в полную силу. Тогда что она прячет?

«Не твое дело». Нет, сестренка, мое. Как брат я должен…

Поперек вполне здравой мысли опять вспыхнули, как красный сигнал светофора, слова Хади: «Ломая, ничего создать нельзя». И другое: «Это акт отчаяния, а поступок должен быть продолжением слов и выливаться из примера, который подаешь жизнью». А моя жизнь, увы, не розами пахнет, местами – совсем-совсем не розами. Чего лезу в чужую жизнь?

Я взял себя в руки.

– Ладно, не будем открывать.

– Спасиб…

– Сотрем так.

Машку передернуло, незаконченное слово сменилось выкриком:

– Нет!!!

– Одно из двух. Либо пароль, либо…

– Мой день рожденья.

Я с тревогой покосился на сестренку:

– Что произошло на твой день рождения, что его пришлось так прятать?

– Нет. День рождения – пароль.

Ну-у… нет слов. Поражаюсь детской глупости.

– Ты уже взрослая тетя, неужели не знаешь, что такой пароль при желании вскрывается за три секун…

В этот момент набранные цифры открыли папку. Снова фото. Похожи на те, что с Захаром, но…

Не с Захаром.

Жуть. Будто бы я на сайт для взрослых попал. Оказывается, Захар – это еще цветочки, причем маленькие и хилые по сравнению с целым садом других растений.

У меня возникло ощущение, что к вискам приставили электродрели и включили их. Во все стороны полетели ошметки кожи, костей и мозгов.

– А это как объяснишь?

– Подать ремень?

Я досчитал в уме до десяти и мощно выдохнул. Мое страстно желавшее вскочить и действовать тело осталось на месте.

– Как понимаю, это Данила? Не отводи глаза. Ты что же, и с ним тоже?!

– Он главный во дворе, что хочет, то и делает. Поэтому так тебя невзлюбил, когда ты взялся ниоткуда и показал возможности. Он ни одной девчонке прохода не дает.

– Принуждает? – У меня взбесился пульс.

Кулаки снова сжались.

Машин взор упорхнул в сторону.

– Уговаривает.

Она ссутулилась, согнулась и оттого словно бы стала в два раза меньше.

– Не верю.

– Но это правда. Он действительно уговаривает, но, «уговаривая», пользуется тем, что отказ выйдет себе дороже. Тогда во дворе тебе жизни не будет, это он умеет. Несколько раз мы всей дворовой компанией гнобили девчонок, которые ему отказали. То есть, гнобили не потому, что те отказали Даниле, просто он умело всех подбивал и так все обстряпывал, что нельзя не участвовать. Все понимали, что каждая из нас может оказаться на месте тех, над кем издеваемся, и от этого мы издевались еще больше. Пока есть коза отпущения, остальные в безопасности. А он стоял в стороне и посмеивался.

«Коза отпущения». Ну-ну.

Маша еще сильнее сжалась, словно я мог ее ударить. Или это не из-за меня, а вспомнились дворовые унижения?

Она тихо добавила:

– Одна девчонка потом вены вскрыла.

– Значит ты – как все?

Маша удрученно кивнула:

– Мне пришлось. Это до тех пор, пока я не стала гулять с Захаром. Если есть парень, Данила не трогает.

Снимки вызвали тошноту, я потянулся к необратимой команде в меню телефона.

– Не удаляй! – Машка повисла на мне, будто от этого зависела жизнь.

Я просто опешил от такого порыва. Палец вновь потянулся сделать необходимое, но сестра вцепилась в аппарат обеими руками:

– Не надо!

Будь она постарше и посильнее, то вырвала бы скользкий гаджет, но с братом-студентом школьнице не справиться.

Я понял, что чего-то не понимаю. Происходило что-то необъяснимое.

– Объясни, почему не надо, и если убедишь, то оставим.

Маша глухо выдохнула:

– Это компромат. – Смирившись, что придется мне все рассказать, ее голос потек спокойнее. – Даниле никто не может перечить, он чувствует вседозволенность и пользуется. Мне нужны доказательства, что все это было на самом деле.

– Почему не сказала с самого начала? Любую болезнь проще предупредить, чем лечить, а Данила – больной. Постой. – У меня взмок лоб. – У него тоже есть такая папка? Не дал же он тебе спокойно сэлфиться в интересных позициях, если и сам…

– У него на каждую из нас такая папка. Он же водит к себе, а там ничего не заметишь даже если тебя несколько камер снимают. Все выглядит как игра, он улыбается, ничего не запрещает… а потом монтирует, и получается, что мы сами приходим и его соблазняем. Тогда выставляются условия: если вякнешь, то вот свидетельства, что все происходило по обоюдному желанию, а он во всем этом чуть ли не пострадавшая сторона. И все сразу уйдет в сеть, и родственники с одноклассниками увидят, какая ты на самом деле и как хорошего человека подставить хочешь. Мы с девчонками договорились: если кто-то сможет уничтожить его записи, то со своими обратиться в полицию. Или хотя бы припугнуть этим, чтобы приструнить на будущее.

С минуту я собирался с мыслями.

– Слушай сюда, сестренка. Папку с телефона, который легко потерять или отобрать, как у некоторых (не будем показывать пальцем, к тому же этот некоторый сейчас далеко) нужно перенести в «облако» и на всякий случай скопировать на компьютер – чтоб было под рукой и в нужный момент не зависело от интернета. Держи. – В руки сестренки перекочевал мой планшет. – Скопируй и запароль так, чтобы ни один хакер не взломал. Никаких имен и дней рождения, только перемешанные наборы цифр и букв в заглавном и обычном виде. Папка будет лежать у меня, открыть сможешь только ты. Теперь несколько слов по этому уроду. Я хочу с ним поговорить.

– Не надо, будет только хуже. Ты далеко, а у него найдутся дружки из секции, куда он ходит, и мне такое устроят, когда Данила, с которого все взятки гладки, снова будет ухмыляться в сторонке…

– Я смогу объяснить, что если с тобой что-то случится, все равно виноват будет он. Пусть пылинки с тебя сдувает.

– Если со мной что-то сделают посторонние, его вину еще нужно доказать, а со мной уже сделают. Ты этого хочешь?

Звучало убедительно, но все же логика где-то хромала. Зло нельзя оставлять безнаказанным. Эх, почему Маша не рассказала все это, когда Гарун был жив? Мы с ним вдвоем…

Стоп. А сам я что же – не мужик?

Теперь поднялась злость на себя. Самая продуктивная злость из возможных.

– Я подумаю, как лучше сделать, чтобы ты не пострадала. Пойдем на кухню, чай стынет.

Чаепитие прошло в похоронном настроении. Я молчал, шумно прихлебывая из стакана, Машенька тоже не горела желанием болтать, а Хадя никогда не начинала разговор первой. Вру, начинала, но при наличии причины, против которой танк – это детская рогатка.

Никогда не думал, что доживу до такого: закончив с чаем, сестренка взялась помогать Хаде в мытье посуды, а затем (невероятно! Наверное, сегодня снег выпадет или метеорит на голову упадет) пообещала участвовать в стирке. Неужели взрослеет? Радость за сестренку подкрепилась радостью за себя: а ведь подействовало воспитание!

Пока девочки чирикали о чем-то около раковины, я отправился в комнату, где прилег на кровать. Бессонная ночь взяла свое, сознание провалилось в дыру, где были только тьма и тяжесть.