Читать книгу Кваздапил. История одной любви. Окончание - Петр Ингвин - Страница 3

Когда глаза вновь открылись, в ванной слышались смех и непонятная суета.

– …Потереть спинку! – доносился задорный голосок сестренки.

– Я привыкла сама, – сдержанно возражала Хадя.

– Ты не цирковой акробат, и даже они такой финт не всегда сделать могут. Стесняешься, что ли? Брата не стесняешься, а меня, женщину, его сестру, стесняешься?! Хватит глупостей, давай сюда свою спину.

Хадя вновь попалась в созданную мной ловушку. Отрицать, что мы не пара, поздно, да и сестренка ничего предосудительного не предлагает. Почему нет? Когда мы жили на Кавказе, перебои с водой были частым явлением, и поход в общественную баню не представлял из себя что-то особенное.

Не стоит мне показывать, что проснулся, и выпроваживать бойкую озорницу. От того, что Хадина спинка сегодня будет отдраена до блеска, никто не пострадает.

Разговоры в ванной комнате стали тише, и у меня взбурлило любопытство. Я осторожно поднялся. Несколько тихих шагов – и ухо приникло к двери. Внутри текла вода. То ли ванная набиралась, то ли девочки специально включили, думая, что это глушит их, а в результате разговаривали громче, что было мне на руку.

– Это не страшно, через пару дней следа не останется.

Хадины слова вызвали вполне логичную для сестренки реакцию:

– Нужно сфотографировать как можно быстрее!

– Глупости. Ты обижена на него, но вспомни, что еще вчера ты гордилась братом. Ты сама говорила.

– Это было вчера! Когда он приезжал домой, он был другим – надежным другом, который слушает и слышит, вникает в проблемы и помогает их решить. Он был братом-мечтой. Был! В прошедшем времени!

– Вчера ты с этим соглашалась. За день твой брат не изменился. Он такой же, каким ты гордишься за то, что он именно такой. Сейчас всего лишь изменилась ситуация. Эту ситуацию создала ты. Теперь скажи, кто виноват, что брат взялся за ремень?

– Ведешь к тому, что это я?

– На его месте я бы тоже не вытерпела. Если в твоей жизни произошло нечто, что не укладывается в принятые рамки и что необходимо скрыть – скрывай, жизнь – не прямая линия, где все предопределено, это жуткая кривая, и только от нас зависит, пойдем в конце концов прямо к цели или заблудимся в тупичках. Но если ты что-то скрыла по дороге, будь готова отвечать, когда твои дела выплывут наружу. Мы принимаем решения, мы же отвечаем за последствия. Твой брат хочет гордиться сестрой. Твои родители хотят гордиться дочерью. Если рассказать им о том, что произошло – как думаешь, на чью сторону они встанут?

Машка шмыгнула носом и промолчала.

– Есть жизненное правило, – продолжила Хадя, – когда не знаешь, как поступить. Посмотри на то, что собираешься сделать, глазами своих будущих детей и подумай: будет ли тебе стыдно перед ними за этот поступок? И все сомнения исчезнут. Если хочешь, чтобы родители и брат гордились тобой – не давай им повода, не делай того, за что им или твоим будущим детям может стать стыдно.

– Но Саня…

– Прости, можно перебить? Имам Шамиль говорил: «Когда указываешь пальцем на других, посмотри, что другие три пальца указывают на тебя».

Маша вновь умолкла. Хадя пошла в атаку:

– Произошло столько всего, что голова пухнет, и один момент прошел мимо сознания, а его надо заметить. Твой брат готов был сесть в тюрьму, только чтобы тебе не пришлось раздеваться перед чужим мужчиной. У тебя замечательный брат.

– Ты так говоришь, потому что любишь.

Я превратился в стекло, тронь – зазвенит или разобьется. И не просто в стекло, а в огромные стеклянные уши, живущие на свете ради единственного смысла: узнать, что в ответ скажет Хадя.

Она сказала:

– А он меня любит?

– Конечно.

– Тогда подумай: он отдавал любовь и свободу, чтобы избавить сестру от позора.

– О таком повороте я не думала.

На кафель пола гулко опустилась босая ступня. Я опрометью бросился назад и едва успел бухнуться в кровать, когда из ванной появилась завернутая в полотенце сестренка. Я закрыл глаза.

Шаги прошлепали в мою сторону.

– Саня! Спишь?

Я приоткрыл один глаз:

– Зависит от.

– Хочу сказать, что я на тебя больше не сержусь. – Подойдя к кровати, она опустилась перед ней на колени, легла грудью на край одеяла и положила голову щекой на сложенные перед собой руки. На меня глядело милое домашнее сестренки, от ее мокрых волос пахло свежестью и клубничным шампунем. Глаза глядели в глаза – родные и до боли знакомые. За такой взгляд можно простить все. Машенька этим быстро воспользовалась. – А ты?

– О том, что тоже не сержусь, на словах, конечно, сказать могу, но за то, что внутри, не ручаюсь. Там по-прежнему бурлит и пышет.

– Здесь тоже. – Сестренка весело хлопнула себя по оттопыренной ягодице. Звонкий звук прокатился по комнате.

Я соорудил высокомерную улыбочку:

– Даже не поморщилась. Хотела показать, как страдаешь от моего воспитания? Словами Станиславского: не верю!

– Но ведь правда все тело болит!

– А у меня душа. Давай на время сойдемся, что мы в расчете, и перестанем кусаться.

– Принято! – Машка радостно выпрямилась и поправила на груди полотенце. – Тогда – мир? И родителям обо всем, что узнал, не расскажешь?

– Не дави на меня. В одном соглашусь: пока во что-то новое не вляпаешься, о прошлых подвигах им лучше не знать. Но ведь вляпаешься, зуб даю. К тому же, старое тоже может вылезти боком.

– Не вылезет, обещаю! И не вляпаюсь.– Гладкий лобик на миг собрался гармошкой. – А если вылезет – ты меня прикроешь?

– Я же твой брат.

– Спасибо, братик! – Меня накрыл слюнявый поцелуй. Выражение лица сестрицы сообщило: основная проблема решена, можно пошалить. – А задница у Нади действительно белее моей. И такая пикантная родинка в интересном месте. Я тебе почти завидую.

Родинка? У Мадины она была на груди около соска. У них это семейное, что ли, как в индийском кино? Нет, Гарун подобным знаком отличия не отмечен. Спросить, где? Да никогда в жизни, я же «Надин парень», Маша меня засмеет. А теперь фантазия разыгралась.

Лучше бы уж Машка молчала.

– Я же просил не касаться таких тем.

Дверь ванной отворилась. Хадя, одетая в мой спортивный костюм, недовольно покачала головой и скрылась на кухне.

– Она у тебя такая строгая. – Сестренка вскочила с коленей, перестав пугать прихожую ярким полнолунием. – А вы кроме миссионерской какие-нибудь позы практикуете, или у такой серьезной пары строгость царит во всем? Вы уж хотя бы фильмы разные посмотрите. Могу кое-что посоветовать.

– Сейчас посмотрим фильм «Ремень возвращается».

– Успокойся, а то Прохору позвоню. Ты знаешь, что бравый сержант мне свой номер оставил?

– Когда?!

– Уходя, в прихожей. Места надо знать. Не кипятись, нет никаких секретов. Просто в карман моей куртки он записку сунул, чтобы знала, куда обращаться, если брат-садист снова взбесится. Думаешь, пора звонить?

– Так и написал – «брат-садист»?

– Ну ты зануда. Нет, конечно. Кстати, если тебе интересно: Захар объявился в сети. Домой добрался первой электричкой. Ехал зайцем, потому что денег не было. Сейчас у него все хорошо.

Потуже затянув обернутое вокруг себя полотенце, Маша отправилась сушить волосы и переодеваться.

После скромного – по ставшим для меня привычными меркам – обеда мои девочки отправились почивать на кровать. Уже несколько отдохнувший, я раскатал на кухне рулон с постелью и блаженно вытянулся.

Голова гудела. Как поступить с Машей, как вести себя с ней? С точки зрения родителей и закона, она – ребенок, но сегодня выяснилось достаточно, чтобы снять розовые очки. Передо мной ребенок, вообразивший себя взрослым. Даже я в свои годы чувствую, насколько не разбираюсь в жизни, что же говорить про переполненную самомнением мелюзгу? Если бы я понимал, как поступать, то давно сделал бы это. Если бы она понимала, как поступать нельзя, то не делала бы этого. Вывод: мы оба еще дети, обоим еще взрослеть и взрослеть, получая от жизни очередные тумаки.

Дверь в кухню распахнулась. На пороге стояла Маша – бледная и испуганная. Она изо всех сил храбрилась, но поза говорила за себя: случилось что-то, в чем виновата именно она. Подтверждением оказался протянутый ремень:

– Саня, прости, у меня ситуация из той же оперы. Можешь еще раз выпороть, я заслужила. – В направленных на меня глазах плескалась боль, океан боли. – Только не так сильно, а то придется к врачам ехать.

– Рассказывай.

Я сел и сложил руки на груди, боясь, как бы действительно не схватиться за ремень. Мало ли, что сейчас вскроется. До этого я тоже не собирался бить сестренку, даже подумать о таком не мог.

Машенька опустила глаза.

– В том телефоне у Захара, который вчера, во дворе… Там тоже были мои фотографии.

– А раньше об этом вспомнить было нельзя?

Я поднялся. Нужно что-то делать, причем срочно. Одеваться и бежать. Куда? Наверное, в полицию. Всего несколько дней назад ноги уже несли бы меня к другу, где нашлось бы решение любой проблемы. Для того и нужны друзья.

Таких друзей, с которыми проблемы переставали быть проблемами, у меня больше не было.

– Захар только сейчас написал, что не все стер из того, что мы не сегодня, а раньше…

– Балбес. И это самое мягкое из того, что висит на языке. Он в полицию заявил?

– Не хочет. Я тоже не хочу. Полицейские увидят фото, я несовершеннолетняя, они расскажут родителям, это все пойдет в дело…

– Если найдут, то да, возможно. Но ведь надо еще найти. А если кто-то неизвестный выложит снимки в сеть – думаешь, будет лучше? Как называются такие сайты и группы? «Шалавы нашего города»?

По лицу Машеньки пошли пятна:

– Я же не шалава… Думаешь, их именно туда?..

– Еще могут на сайты знакомств, если в телефоне контакты забиты.

– Вместе с номером телефона и адресом?!

Сестренка мешком осела на землю. Из-за ее плеча выглянула встревоженная Хадя.

– Ложись спать, – попросил я. – Пожалуйста. Мы сами разберемся.

Вот бы меня так сестренка слушалась. Дверь тихо затворилась.

– Что сделать, чтобы снимки вообще никто не увидел? – донеслось глухо, словно из могилы, где Машенька себя уже похоронила и отпела.

– Не фотографироваться в таком виде.

– Для чтения нотаций у меня родаки есть.

– Прости, просто голова кругом. Связывайся с Захаром. Нужно узнать точно, что и как произошло. Все детали и приметы грабителей – мне сюда, сейчас же.

Через пять тягостно тянувшихся минут Машенька сказала, что Захар хочет общаться со мной лично, и я полез в интернет, а еще через десять минут уже набирал на своем телефоне номер единственного на сегодня знакомого в органах. Сначала Маша пыталась со своего, но я забрал бумажку, а то еще контакт сохранит. Лучше пусть он у меня сохранится. На всякий пожарный.

В последний момент, когда пошли гудки ожидания, я резко отдал трубку:

– Поговори сама, все объясни и назначь встречу.

– Почему я?

– Не факт, что он со мной разговаривать станет.

– А со мной?

В этот миг телефон ответил.

– Прохор? – Машенька отвернулась. – Это Маша. Мария Егоровна. Ну, ты сегодня, то есть вчера… да-да, она самая. Конечно, нужна, и очень, ты же оставил номер именно для этого, я и звоню. К тебе? – На меня метнулся испуганный взор, я кивнул, прошептав в другое ухо: «Пусть даст свой адрес». Сестренка снова развернулась к стене. – Хорошо. Зачем вещи? Только рассказать. Да нет же, не бьет. Это вообще не из-за него. Тут такое дело… не знаю, с чего начать. Понятно, что с начала, но… В общем… Снимки, как те, что были моим доказательством, они и в телефоне, который украли у Захара. У моего парня. Во дворе. Да. Да.

Некоторое время она тихо бубнила, на том конце задавали наводящие вопросы.

– Одна или с братом? – Она оглянулась на меня. – Э-э…

Я выхватил телефон.

– Прошу прощения, не разбудили после смены? Еще раз здравствуйте.

Веселый голос ответил:

– Какие люди! Алексантий Егорович? Сдаваться не собираешься?

Ну, раз со мной на ты, то и я.

– Ты говорил, что у тебя тоже есть сестра. Маша уже рассказала, в какой попала переплет. Нужна помощь или хотя бы совет специалиста. Больше нам в этом городе обратиться не к кому.

– Первое и обязательное в таком деле – написать заявление.

Я перебил:

– Писать заявление оба не хотят, ведь пока дело идет, снимки могут появиться в сети, и Машка выбросится из окна.

– Все так говорят. – Сержант недовольно-задумчиво хмыкнул. – Если бы все делали как положено, то и дело бы шло, и всяких уродов стало меньше, которые чувствуют свою безнаказанность, потому что такие, как вы, не хотят писать заявления.

Кто бы говорил. Это я насчет уродов, которые чувствуют безнаказанность. Кто-то этой безнаказанностью у меня дома просто упивался.

Не время вспоминать.

– Поможешь или искать другого?

Прохор думал пару мгновений.

– Что я могу сделать? Только без криминала. Помни, кто я.

– Помню, потому и звоним. У нас есть приметы, довольно точные. Не может быть, чтобы такой тип больше нигде не засветился, участковый его по-любому знать должен. – Я оглянулся на внимательно слушавшую сестренку и закрыл дверь перед ее носом. Вечером Захар перемудрил, рисуясь перед Машкой, в какой передряге побывал. Грабитель оказался всего один, хилый, но борзый. – Живет наверняка где-то рядом, невысокий, черноволосый, короткостриженый, но главное – левая бровь разбита, обожжена или покусана. Рана старая, с такой приметой для органов человека найти – раз плюнуть.

Прохор помог. Местный участковый подтвердил наличие неадеквата с такой внешностью в нашем же дворе, однако у парнишки есть справка, что он псих, и никто с ним не связывается. Мне по сети пришло фото, я переслал Захару, он подтвердил, что да, именно этот.

Прохор по телефону сказал:

– Осталось решить, как воздействовать на тварь со справкой, которой плевать на мои корочки и форму. – Он помолчал. – Конечно, есть вариант…

– Говори.

– Мне нужно знать: на что ты готов пойти ради сестры?

В последнее время у меня появился проверочный вопрос. Если не знаю, на что решиться, надо спросить себя: а что бы сделал или сказал Гарун? Если хочу быть мужчиной, которым сестра гордится, а девушка вроде Хади восхищается,

только это будет правильно.

– Я готов на все.