Читать книгу Зимопись. Книга шестая. Как я был стрелочником - Петр Ингвин - Страница 6

Сфокусировавшийся взгляд доложил обстановку: внизу, почти касаясь макушки, плескалась вода, а прижатое к внешнему борту перевернутое тело болталось, запутавшееся в канатах. Меча в руке не было, голова приходила в себя после удара о доски, но в целом все замечательно. Жив!

«Везучий» продолжал обстреливать захватчиков, которые отвечали тем же и при этом плавно удалялись – они подняли якорь. Из защитников «Тазика» остался один я. Брошенный кораблик Лихаря красочно разгорался, к небу поднимались клубы дыма, а из-за его завесы к нам резво приближался «Шнурок», набитый людьми, как банка корнишонами.

– Ты в ловушке, Лихарь! – крикнул Урван с безопасного расстояния.

– Так захлопни ее, – усмехнулся конкурент в борьбе за чужое.

На некоторое время установилась ничья. Дюжина пиратов Лихаря могла сжечь переполненный «Шнурок», если тот отважится на штурм. Был бы он побольше да позащищенней…

Со «Шнурка тоже при везении могли поджечь захваченный «Тазик». Но только ценой гибели своего корабля, если приблизится на расстояние выстрела.

«Везучий» уже остался вне досягаемости, взаимный обстрел прекратился, загоревшееся потушили. На плаву маленькому «Шнурку» не взять «Тазика», а при переходе команды на «Везучий» противника потом не догнать – слишком уж огромен и неповоротлив флагман Урвана. Потерявший треть команды Лихарь чувствовал себя победителем. Возможно, у капитанов имелись давние счеты, иначе с чего отдавать столько жизней неизвестно за что? Откуда Лихарь знал, за что борется?

Или знал? Слухами земля полнится, он вполне мог услышать о трофеях соперника и его маршруте.

– У меня огромная добыча и нехватка людей! – крикнул Урван.

Это была последняя попытка. Теперь Урван обращался не к сопернику-капитану, он заманивал команду.

Я обнаружил, что кинжал еще в ножнах на поясе. Нужно перерезать канат. Стоит кому-то выглянуть за борт, и ко мне придет пушистый северный зверь.

– Предлагаю службу у меня! – из последних сил кричал Урван. – Лихарь может уйти, я даже поделюсь с ним добычей! Каждый получит такую же долю!

Слова в данной ситуации правильные, но шансов не было. Вскоре «Тазик» уйдет вместе с грузом, и никакая сила не заставит победителей встать на сторону побежденных. Завтра Урван, возможно, отыграется, но сегодня удача на стороне Лихаря.

Трудно делать что-то вверх ногами. Неправильная гравитация едва не вырвала вытаскиваемый кинжал, я едва успел удержать. Теперь нужно подтянуться к ногам…

– Уверен, моих людей устроит такой расклад, если со мной случится что-то нехорошее. Как и твои с радостью перейдут ко мне, если неприятность произойдет с тобой. Может, поставим все на кон и решим вопрос поединком? – Лихарь подошел к борту и оперся на него в вычурной позе победителя. – Ставлю все свое против всего твоего, Урван, да будет свидетелем Великий волк!

Меня увидели на «Шнурке» и теперь активно показывали пальцами. Лихаря это напрягло. Он перегнулся через борт.

– Срань Священного леса, что за?!.. – Его рука потянулась то ли за мечом, то ли за луком.

Дальше действовал не я, а мой инстинкт выживания. Брошенный с размаха кинжал полетел в лицо врага. Расстояние – чуть больше метра. Всего пол-оборота длинного тонкого клинка. Хрясь! – противнейший звук разрываемых человеческих тканей…

Кинжал влетел точно в рот. Отлично, пусть я и целился в глаз. Лихарь схватился за торчавшую рукоять, его качнуло…

Сзади помогли. Хлобысь! – отправленное в полет тело ударилось о воду, и его мгновенно утянуло ко дну.

– Урван Безухий, ты победил, просим защиты и службы! – объявила команда, только что избавившаяся от невезучего командира. – Без сомнений, Великий волк на твоей стороне!

Великий волк, ага. Ладно, я не гордый, кем только не называли. Пожалуйста.

Прошло не менее получаса, прежде чем «Тазик» вернули к стоянке, а меня триумфально подняли на борт. Встречал лично Урван.

– Ценю, – сказал он и обнял, как брата.

Вечерело, небо хмурилось, пора устраиваться на ночлег. Урван направил корабли к ближайшей стоянке.

О том, что это стоянка, говорили следы вытаскиваемых на берег судов, загаженные кострища и множество мусора вокруг. Дров не было, общая неухоженность бросалась в глаза. Если за нами присматривают глядельцы, то не думаю, что хозяевам земли что-то перепадет.

Началось с рубки дров. Меня оставили у челна – таскать припасы, устанавливать котлы, в общем, на побегушках – помогать всем, кому понадобится. Я носился, как угорелый, руки что-то делали, а единственная мысль была одна –бежать. Любым способом. Отпроситься по надобности, соврать что-то, чтоб отпустили в лес, или прорваться с боем. Вариантов десятки, но ни один не гарантировал успеха. И все же бежать нужно сейчас, именно отсюда – когда вновь окажемся на воде, шансов не уйти на дно с простреленной спиной будет еще меньше.

Не мне первому пришла идея бежать с причалившего судна, до меня таких умников были тысячи, и после каждой попытки пиратские команды осмысливали произошедшее и принимали необходимые меры. При выходе на берег периметр сразу же взяли под контроль готовые выстрелить лучники, выставленные часовые ждали пакостей как снаружи, так и изнутри. Несмотря на мое геройство, вызванное больше желанием выжить, чем уничтожить главаря конкурентов, за мной продолжали приглядывать, пусть и ненавязчиво. Во всяком случае, далеко не отпускали даже по уважительному поводу.

Когда на разожженных кострах уже побулькивали котелки, с «Везучего» и «Шнурка» вывели пленных. Трап ушкурничьей плоскодонки заканчивался на прибрежных камнях, а с большого корабля пришлось доставлять на лодке. Глаза защипало: скорбная вереница людей с опущенными лицами состояла лишь из подростков и молодых девушек, остальных пираты перебили еще на месте.

– В середину, – скомандовал Урван.

Плененных оказалось с три десятка. У них были связаны руки, а веревка между ногами позволяла передвигаться исключительно в стиле гейши, мелкими шажками. Испуганные фигуры скучились вокруг указанного костра, самой маленькой девчонке вручили ложку и приказали накормить всех.

– Сволочи. Кроме своей шкуры ничего не видят, ничего святого за душой. – Кто-то из ушкурников сплюнул в сторону пленных. – Не захотели защищать свой дом – никто не защитит в чужом. Заслужили.

– Одно слово – спасизады, – со злостью уронил второй.

– Когда касается мужиков – согласен. – Несмотря на общий настрой, я рискнул возразить. – Но там дети, даже, посмотрите, беременная…

Моя указывавшая рука дрогнула. Меня качнуло. Среди девушек действительно одна была в положении.

Это была Люба.

– Женщина может взять нож и убить врага, пусть и ценой жизни, – ответил мне кто-то сзади. – Где такие живут, туда второй раз не сунутся, дураков нет. А кто свой зад ценит выше остального, тот не человек, а вещь. Людей уважают, вещами пользуются.

Я не слушал. Перед глазами пронеслись женитьба на дочери кузнеца, «медовый месяц» по раздельности, Любина уловка в вывешивании флагов, которые того не заслуживали…

Я же не трогал ее! Почему?! Заплатила десятину?! Но я сбежал после седьмого флага!

Полет мысли прервали пиратские вопли о зрелищах и развлечениях. Капитан дал разрешающую отмашку. Плененным вынесли рубища из рогожи, стертые до дыр рубахи и просто лоскуты рванины, в которые кое-как можно завернуться.

Пленники напоминали сбившихся в косяк рыб. Их окружали страшные акулы, и рыбки метались в середине, толкались, локти то и дело задевали соседа, спины напарывались друг на друга. Малышня не стеснялась, здесь вплоть до совершеннолетия ничего не стесняются, а вот девушки старались забраться вглубь «косяка». Снаружи раздавался недовольный свист, следовали окрики:

– Куда, красавица?! Стоять!

Одни голоса со смехом перекрывали другие:

– Ты о чернявой? Если она красавица, то я скромник!

– Ну, тогда это точно первая в мире красавица!

Остальных веселая перепалка не интересовала, они подбадривали робких:

– Давай-давай, белка, родичей не стесняются, а мы скоро все станем родственниками. Каштанка, а ты куда торопишься? Ночь впереди длинная… Даже мы не торопимся, га-га-га!..

– Рыжка, можно помедленнее?! За тобой не гонятся.

Откуда-то сразу хохотнули:

– Уже.

Другие прибавили:

– Пока.

Третьи хмыкнули:

– А почему?

Четвертые подхватили:

– Потому что не видно, стоит ли гнаться. А ну, милая, да-вай! Да-вай!

Как я понял, клички давали по цвету волос. Впрочем, не только.

– Булочка, у тебя не булочки, а целые подушки!

– Там не подушки, там весь матрас, причем двуспальный! Вот у веснушки – подушки!

Пираты удовлетворенно вопили, девушки теснились и быстро прятались в предоставленное рванье.

У них забрали все вещи, что представляли хоть малейшую ценность, а также всю обувь. Теперь это тоже добыча. Затем детей и подростков отделили от основной массы представительниц прекрасного пола, которые остались жаться друг к дружке у центрального костра.

Мой взгляд не отрывался от Любы. Кутаясь в дырявый кусок ткани, солнечная пышка с надутым животом глядела в землю. Раньше ее волновал платок на голове, даже в ущерб остальному одеянию. Теперь – нет. Она просто была в ступоре. Волосы грязными патлами свисали до плеч, полные руки поддерживали сокровищницу, в которой ютилась новая жизнь.

Чья?! Кто посмел?! Ее захватили с убегайцами, это значит, что в Зыряновку пришла беда. Но ведь – сбежала! Кстати, почему одна, где Постник, Елка, Фенька, Урюпка? Допускаю, что Постник пал смертью храбрых на поле боя, иного при его характере не представить, такой никогда не станет списизадом. Урюпка – это маленький Постник, при необходимости мальчугана пришлось бы увозить связанным, и при первой возможности пацан сбежал бы, чтоб отомстить или погибнуть. С ними ясно, но девочки – где они?

Довольный гул прокатился по поляне, ушкурники образовали неровный круг. Пахло дымом и горелым мясом, с воды тянуло холодом, окружающее скрылось в темноте, мрачно контрастировавшей с огнем костров. Языки пламени придавали очутившимся в центре несколько мистический вид.

– Состязание! – требовательно заорали пираты.

Со вздохами и переглядыванием девушки и молодые женщины поделились на пары.

– По очереди! – объявил Урван.

В центре осталась одна пара, остальные отпрянули – злые возгласы ушкурников заставили их опуститься наземь, чтоб не закрывать вид на действующих лиц.

Эти две девушки не походили друг на друга ничем, кроме обреченной сгорбленности и опустошенности в глазах. Одна – низенькая и коренастая. Вторая, длинная и нескладно-худая, напоминала сложенного из спичек человечка. Они встали на расстоянии полуметра спинами друг к другу, животы выпятились, плечи напряглись.

Урван взмахнул рукой:

– Начали!

Высокая угловато переломилась, посылая зад как можно дальше, там произошла встреча с более плотной кормой соперницы. Коренастая от звучного соударения устояла, а высокую отбросило.

– Ага-га! – разнеслось над поляной многоголосое мужское ржание. – Так ее! Вот это удар!

Параллельно раздавались недовольные выкрики:

– Кто ж так бьет? А упор? А сместить вес?

Проигравшая собралась отойти, ее остановили.

– Еще раз. Только теперь стараться и… – Выдержав паузу, поддержанный ревом своих людей капитан жестко завершил: – И чтоб зрелище было настоящим!

Пленницы в недоумении крутили головами. Те из сидевших, кто знали или догадывались, с тоской опустили лица.

– Подолы задерите! – злорадно объяснили зрители.

Руки ближайших надсмотрщиков потянулись к хлыстам.

Вспомнилось недавно сказанное: «Женщина может взять нож и убить врага, пусть и ценой жизни. А кто свой зад ценит выше остального, тот не человек, а вещь». Имевших волю взять нож здесь не было, они либо успешно сбежали, либо не дожили до позора. Остались только согласившиеся, что теперь они – вещи.

Девушки вновь заняли позицию, пальцы поспешно подтягивали низы облезлых хламид. Поднятые до середины бедер подобия платьев на миг остановились, но дружный рев заставил продолжить. Девушек подстегивал свист, периодически на них лились раздражение и угрозы. Зрители успокоились, лишь когда ворох матерчатых складок оказался почти на талии, а придерживавшие руки напомнили боковины буквы Ф.

– Выше! – еще кричал кто-то, но остальные уже замерли в ожидании батла.

Оголение не прошло даром, соперницы съежились, превратившись в торчавшие лохмотьями несвежие грибы на ножках. Женские ноги, в другое время привлекавшие взор, вызывали жалость, окаменевшие ягодицы – стыд.

У пиратов они вызвали довольный плотоядный смех.

– Приготовиться! – Рука Урвана взлетела к небо.

Глядя в землю, высокая и коренастая напружинились.

– Начали!

Звонкий шлепок ударил по ушам одновременно с разнесшимся восторгом пиратов. На этот раз высокая заранее откинулась назад, это помогло. Коренастая покачнулась, всплеснула руками, лохмотья вновь упали на бедра.

– У-у! – взвыли ушкурники. – Штраф!

Они могли сделать с жертвами что угодно, пленники пусть не назывались рабами, но были ими. А что полагалось рабу, который провинился?

– Какой штраф? – пролепетала коренастая.

Перед ней колыхалось море разгоряченных разбойничьих рож, в глазах после долгого похода читалось единственное желание. Девушка побелела.

Урван поднял руку и, когда шум утих, объявил:

– Напоминаю: вечер только начался, еще вся ночь впереди, советую не торопиться. Какие предложения насчет штрафа?

– Пусть теперь вообще без всего ходит! – крикнули из толпы.

Под хохот зрителей проигравшая едва ли не с радостью стянула хламиду и попыталась юркнуть к сидящим в ожидании участи.

– Нет! – взвопили пираты. – Штрафной круг! Да брось же ты тряпку!

Видавшая виды одежонка полетела в траву. Коренастая, еще больше сжимаясь и прикрываясь ладонями, побежала вдоль зрителей. Придерживаемые белые мячики подпрыгивали, ноги переставлялись смешно и нелепо, словно у маленького ребенка. В стране башен я совсем забыл, что женщины, если они не воины и не спортсменки, бегают именно так. Матово светившиеся половинки крепкого зада поочередно вскидывались-опадали-переваливались, будто внутри что-то перетиралось или пережевывалось. Это было забавно и одновременно уныло-скабрезно, вызывало желание прикрыть или полностью прекратить издевательство, но в моей власти оставалось лишь неучастие. Повлиять я не мог, а то, что мог, принесет вред вместо пользы. Я уже все просчитал, и вывод неутешителен. Надо молчать и ждать случая, когда лезть на рожон окажется просто необходимо. Не раньше.

Но и не позже.

Как бы не ошибиться в выборе момента.

Бегунья завершала круг, отовсюду к ней тянулись руки, подбадривающие шлепки слились в один нескончаемый.

Мой сосед тоже чувственно приложился, затем лицо поднялось с удивлением, граничившим с недоверием:

– А ты чего?

– Мне достаточно зрелища.

Не хотелось говорить на эту тему. Но пришлось. Поползав по белокожей бегунье, ледяные глазки соседа переместились на меня и стали ковыряться в поисках крамолы.

– Кто ссыт, тот гибнет, – заявил он, прощупывая на слабость духа.

– Знаю. Но я не нарушаю правил, просто живу по своим.

– Выделяться нехорошо, – сообщил собеседник, на губах застряла ухмылка ожидания: что отвечу на такое обвинение?

– Не выделяться еще хуже.

Зря я так. Мужика зацепило.

– Великий волк дарит отдохновение глазам и телам, грех этим не пользоваться. – Голова соседа покачалась с сомнением, лицо обратилось в стальную маску. – Не принимаешь дар Великого волка?

– Мне нравится другой тип женщин.

Меня смерил взгляд, сказавший все о моем возрасте и о глупости, которой один шаг до невменяемости.

– Женщины делятся на два типа: наших и чужих, – надменно проинформировал сосед. – Здесь все наши, а все чужие не здесь. Гляди, не прогадай, малец. Великий волк не любит инакомыслящих, он лишает их покровительства.

Плевать мне на Великого волка с высокой мачты. Я смотрел на Любу, а она – на завершившую позорный круг бегунью, которая, наконец, подняла одежду и упокоилась среди прочих сидевших девушек. Одеться проигравшей не разрешили, и единственное белое пятно среди серых невольно цепляло взгляд.

И все-таки взор упорно сползал на Любу. Сидя ко мне полубоком, она не оборачивалась и никак не давала понять, что узнала. На ее месте я поступил бы так же. Чего ждать от человека, который бросил тебя, а затем объявился среди душегубов-разбойников? Но хоть бы ухом повела. Неужели не понимает, что я – единственное спасение? Пусть бросил, пусть сволочь и негодяй, как она считает, но никто другой сейчас не поможет!

Или просто не узнала?

Сейчас, когда даже дозорные смотрели не туда, куда обязаны, появилась реальная возможность бежать. Можно просто отойти, вроде как в кустики. Все отвлечены зрелищем. Возможно, за мной даже не побегут. Ну, выстрелят разок-другой. Не факт, что попадут. Но… Люба. Я должен для нее что-то сделать.

Состязание продолжалось. На середину вышла тоненькая девушка. Среди прочих, кого оставили для забав, она выглядела самой убогой, забитой и худосочной. Темные волосы растрепались, тощие ножки дрожали, плаксивое личико с ужасом и мольбой вглядывалось в окружающих: «За что вы со мной так? Пощадите!»

Угодливый страдальческий взор встретился с моим.

«Ну, пожалуйста! – просили девичьи глаза. – Сделай что-нибудь, прекрати это унизительное издевательство! Я отблагодарю!»

Пришлось срочно посмотреть в сторону. Похоже, она из убегайцев. Или из такой бедноты, которой я не встречал в Зырянке. Ее бы накормить, отмыть да приодеть…

Новая участница заняла место напротив спины победительницы, подол послушно вздернулся. Там, где у других примято курчавилось, открылась гладкая кожа.

– О-о! – одобрительно загудел разворошенный открытием шмелиный рой. – Как звать?

– Калинка.

– Давай, Калинка! Сделай ее!

От последнего выражения пахнуло далеким домом. Им откуда только не пахло, устал реагировать. Каждый раз находились вполне внятные объяснения и причины местного значения. Начну выяснять – опять влипну в неприятности. Даже рыпаться не буду. Если среди пиратов обнаружится кто-то из портальных чертей, он уже настолько опиратился, что даже разговаривать с таким не хочу.

Но присматриваться и прислушиваться буду. Чем черт не шутит?

Мысли витали далеко, а взгляд со всеми упирался в Калинку, которая готовилась к поединку. Вполне созревший возраст не позволял сомневаться, что она бреется. Простонародное имя, больше похожее на прозвище, и рыскающий в поисках покровителя взор намекали на неблагополучное прошлое – даже в лучшие времена до плена. Это наводило на мысль, что обнаруженная чистота кожи – не собственное решение. А то и не добровольное. Фигурой Калинка походила на подростка – узкоплечая широкоскулая нескладеха, коленки да кости. Смешливые лучики вокруг рта мгновенно превращались в изможденные морщины, стоило посмотреть на них под другим углом. Ступни и голени были исцарапаны, колени в синяках, по маленьким ягодицам не так давно прошлись ремнем или палкой, если судить по длине и ширине следов. В общем, девчонке в жизни досталось.

Калинка замерла на миг, затем присела, ноги сильно согнулись, корпус склонился вперед. Она словно собралась сходить по-маленькому. Ее противница, наоборот, выгнулась грудью и животом, чтоб обеспечить середине больший размах.

– Начали!

Капитанская рука упала, и реверс победительницы сошелся с похожим на испуганно выставленные кулачки тылом соперницы. Но. Одновременно с откидыванием назад Калинка распрямила ноги, тело выстрелило и в полете целиком обрушилось на высокую девушку.

Бывшая победительница качнулась под прилетевшей тяжестью, в поисках равновесия одна ступня сдвинулась вперед.

– Калинка! – заорали пираты.

Высокую удалили, ее место заняла другая – пухленькая и до безобразия прыщавая, с короткими коричневыми кучеряшками, круглым лицом и близко посаженными глазками. Талия у девицы практически отсутствовала, пышный зад после оголения тоже оказался прыщавым. Симпатии зрителей единогласно остались на стороне предыдущей победительницы. Оно и понятно, мужики есть мужики, а мужикам бы только хлеба и зрелищ, как правильно сформулировали товарищи древние римляне. Хлеб ушкурники заработали (то есть, с человеческими жертвами отобрали у более слабых) сами, а Калинка обеспечивала зрелищем. Причем предоставляла его больше, чем конкурентка, несмотря на несоразмерность объемов. Зрелище – оно не в объемах.

– Ка-ли-нка! Ка-ли-нка! – скандировали зрители.

Девушка расцвела. Морщинки на лице вновь превратились в лучики, хлипкие плечи с гордостью распрямились. Прежде, чем занять место у черты, Калинка несколько раз прошлась взад-вперед перед восторженной толпой, ее лицо сияло, руки победно несли задранную одежонку. Наконец, спины противниц обернулись друг к другу, и нагнувшиеся в противоположные стороны тела словно поклонились зрителям. Узкий боевой таран Калинки мог утонуть в приветливо распахнувшихся объятиях второго, что больше походил на могучую крепость. Боковые крепостные башни посмеивались, глядя на явившегося досаждать несерьезного супостата, и готовились поглотить с потрохами. Одно дело, когда таран бьет в ворота крепости, но если ворота одновременно бьют по тарану…

– Начали!

От веса соперницы Калинку сдуло, как тростинку ураганом.

– Рано! – заорали откуда-то сбоку, а другие подхватили. – Она до сигнала начала! Победа не зачитывается! Штраф!

Был фальстарт или нет, не знаю. Не заметил. Противоречить толпе себе дороже. Проигравшая придерживалась того же мнения и застыла в ожидании приговора.

Фантазией пираты не блистали.

– Долой тряпки и штрафной круг!

Все повторилось. Пышные формы пронеслись мимо, их подхлестывала сороконожка рук (сорокоручка?), а липкая паутина взглядов тянулась сзади, как хвост за кометой. Пираты ревели и пихались не хуже соперниц, прыщи уже не смущали. Смачный звон ладоней по живому барабану напоминал скоротечный бой с применением автоматического оружия. Эти «аплодисменты» перекрывали гогот, одна пятерня попадала по еще не убранной другой, кто-то использовал сразу обе руки и радовался, если хоть одна достигала цели. Болтанка присыпанного кунжутом белого студня у большинства вызвала обильное слюноотделение. Аппетит разыгрался, тон и громкость выкриков все повышались, радостный смех давно превратился в ржание.

Оставленная без внимания Калинка даже погрустнела. Прыщавая кудряшка затмила ее. Посыпались предложения:

– Еще! Приз зрительских симпатий! Круг почета!

Пугливый взгляд метнулся по сторонам, и достигшая валявшейся одежды пышка не рискнула перечить. Второй круг она совершила чуть медленнее, давая пиратам возможность посмаковать ощущения. О Калинке забыли.

– Снова не твой тип? – Сосед только что с душой вмазал второй раз по колыхавшемуся средоточию соблазна. Его лицо лоснилось от удовольствия, но глаза теперь сверлили меня на предмет засланности или чего похуже. – Может, ты не зря с Венцемиром на одном челне обретался?

– Да, тип снова не мой, а нехорошие намеки, пожалуйста, прекратите, иначе мне придется как-нибудь придушить вас ночью, когда никто не увидит.

Сосед отшатнулся, затем мясистые губы искривились в заискивающе-опасной ухмылке, словно у загнанного в угол зверя, который может и подружиться, и порвать на куски:

– Малец, насчет Венцемира прости, забираю слова обратно.

Видимо, эта тема здесь запретна для шуток. Учтем. В моем прежнем мире она стала чуть ли не главной для большинства юмористов, если их можно назвать этим гордым титулом. Мне, например, некомфортно употреблять это слово по отношению к людям, чье творчество не поднимается выше пояса. В том числе уровнем. Тем ценнее исключения.

Сосед прибавил:

– Но и ты не прав, нельзя так со своими, если ты свой.

Бугристый нос обидчиво взвился, широкие ноздри раздулись. Рядом с рослым детиной я выглядел совсем пацаном.

– Тоже забираю слова обратно. Прости.

– Без претензий?

– Без.

Борода соседа вновь обратилась к волнующим сметанным берегам.

– Прости, но не понимаю тебя. Разве тебе ее не хочется?

– Ее? – Я поглядел на доступное всем ветрам, взорам и рукам чувственное великолепие. – Нет.

– Потому что неправильно смотришь на вещи. Возбуждает не тело, а желание его получить.

– Ее хотят получить слишком многие.

– И получат. – Сосед хитро сощурился.

– Вот-вот. Не люблю толпу, толпа всегда в проигрыше. Я единоличник. Люблю стоять в стороне и брать лучшее.

– Лучшее берет капитан, – напомнил сосед.

– Я неправильно выразился. Не лучшее из доступного, а недоступное.

– Совсем заговорился, парень. Недоступное не берут, потому что – недоступное.

– Тогда скажу так: недоступное пониманию тех, кто обожает доступное.

Сосед пожал плечами:

– И все же больше тянет к доступным, чем к привлекательным, это природа.

Бесцельно-глупый треп о бабах плавно перетек в нечто серьезное, если не сказать философское. Это понравилось обоим.

– Важно не куда тянет, – ответил я, – а куда идем.

На меня поднялись внимательные глаза:

– Тебя, кажется, Чапой кличут?

– Кличут, а что?

– Ядрей, – представился сосед.

Состоялось торжественное пожатие рук. Моя чуть не хрустнула, вымученная улыбка с трудом удержалась на губах. Хотя щеки уже задрожали. Еще секунда…

Тиски разжались до того, как из глаз хлынуло.

– Ты слишком остер на язык, – по-дружески сообщил Ядрей, – и чересчур категоричен. Это нормальное свойство юности, но не перебарщивай. Сейчас тебе дают возможность отдохнуть и развеяться. Прими с благодарностью, не выкаблучивайся. А если думаешь по-другому, хотя бы скрывай, здесь этого не любят. Характер – это оружие, главное – не стрелять по своим. Усёк?

После моего кивка разговор прервался, его перекрыл шум происходящего.

Следующая участница не успела встать, а ликующий ор затмил предыдущие. Не девушка, а загляденье. Как только попала в этом бедлам. Ноги от ушей, золотые пряди до талии, сама талия едва просматривается и непонятно как не переламывается под грузом нависших цистерн с молоком. Глаза оленьи, а выпуклости, когда открылись, даже на миг установили тишину. И плевать всем, что лужайка не скошена, кого это волнует, если остальное зашкаливает? Красота затмила необычность.

– Как звать?

– Голуба.

– Го-лу-ба! Го-лу-ба!

Преходяща слава людская.

– Начали!

Калинка постаралась, но потуги совершить прежний кульбит натолкнулись на раздражение зрителей.

– Куда всем телом?! Пихаться надо, а не прыгать. Штраф!

– Но я же… – чуть не заплакала девушка.

– И еще один – за возражения! Два круга!

Из князи – в грязи. Тонкие руки опустошенно стянули рубище, злой свист погнал ее вдоль потянувшихся рук, как цирковую лошадь по арене.

Следы от прежних ударов покрывали тело Калинки не только на ягодицах. Полосы проходили по животу, по груди и даже по шее. Будто ее с самосвала свинцовыми трубами завалило. Но явно не трубами.

Недавняя звезда сезона померкла, ее взгляд вновь молил о пощаде и помощи. В уничижительной позе девушка промчалась вдоль вереницы не особо усердствующих шлагбаумов: ухватить почти не за что, разве что вразумить на дорожку, что и сделало большинство. На Калинку сыпались не флиртующе-любовные шлепки удовольствия, а удары. Кто-то пихнул кулаком. Девушку опрокинуло, и она полетела грудью в землю прямо передо мной.

В последний момент я подхватил и поставил на ноги.

– Спасибо. – На меня уставилась Вселенная, полная слез и боли.

– Пошла! – Ее снова толкнули.

Чужой мир сломался, как раздавленные ботинком хулигана очки отличника. На месте сталкивавшихся в тьме вакуума цветных галактик образовалась одна сплошная Черная Дыра – никаких чувств, никаких красок, никакого света. Полыхнуло смертью. Увы, не смертью тех, кто довел. Это был предел отчаянья, девушка не хотела жить сама.

Ядрей поддал по хлипкому задику, ко мне обратилась его частично беззубая улыбка бывалого бойца с трудным детством:

– Твой тип?

– Еще чего.

Соседский взгляд перетек на удалявшуюся Калинку, и Ядрей хмыкнул с видом взрослого, который учит первоклашку правильно переводить старушек через дорогу:

– Добро не ценится, люди от него наглеют.

– Я просто помог.

– Ну-ну. Теперь будешь расплачиваться, поверь моему опыту.

– За что?

– За все хорошее.

На втором круге он просто оттеснил меня с первой линии. Тоскливый взор Калинки зря рыскал в массе тянувшихся щупалец, которые ударным методом обеспечивали необходимое ускорение поступательного движения.

Далее одна участница сменяла другую, побеждали то вес, то опыт, хотя особого рвения не просматривалось. Зрителей это нервировало.

– Нет стимула, – философски заметил кто-то. – Им все равно. Даже боятся выиграть, чтоб побыстрее с глаз долой.

Несколько голосов мгновенно перевели мысль в нечто знакомое и легко осуществимое:

– Высечь, чтоб пошевеливались!

До порки не дошло, подействовала сама угроза. Пихание стало живее, зрелище – веселее. Со страхом в глазах девушки старались, но излишнего внимания избегали, никто не желал стать чемпионкой.

Мне казалось, что для мотивации лучше чем-то награждать победительниц. Смолчал. Придумать, как объяснить этот очевидный факт разгоряченным пиратам не получилось. Они знали только кнут, пряником считали отмену кнута. Что ж, тоже пряник своего рода.

Дело дошло до Любы. Время, когда не вмешаться нельзя, наступило. Я напрягся.

– Фу. – Урван оглядел примолкшую ватагу соратников. – Еще родит ненароком.

– Следующая! – мгновенно поддержал хор голосов.

Ноги Любы подогнулись, и она практически упала на место.

Застоявшийся воздух с шумом покинул мою грудь. Мышцы расслабились. А колени почему-то задрожали.