Читать книгу Возможная Россия. Русские эволюционеры - Петр Романов - Страница 10

Есть такое замечательное слово «просветитель». Это как раз о Николае Ивановиче Новикове – одной из крупнейших фигур эпохи Русского Просвещения. Да, была и такая, незаслуженно забытая многими эпоха в нашей истории.

Это вторая половина XVIII века, на троне Екатерина II. Как раз тогда Александр Радищев написал «Путешествие из Петербурга в Москву», которое дало толчок появлению русской интеллигенции. Это тогда появился фонвизинский «Недоросль» – не столько комедия, сколько жесткая сатира на тогдашний русский быт. Это в ту пору в столичных салонах велись горячие споры о Великой французской революции, которые и привели в конечном итоге русских к расколу на западников и русофилов. Это тогда масон князь Михаил Щербатов написал свою смелую работу «О повреждении нравов в России», где впервые в нашей истории столь резко, прямо, а главное, убедительно критиковалась политика власти и нравы придворной среды.

В те времена большинство наиболее образованных и совестливых русских людей подались в масонские ложи. (Просьба не путать с современным масонством, это – как небо и земля.) Как утверждал Николай Бердяев: «Масонство было у нас в XVIII веке единственным духовно-общественным движением, значение его было огромно… Лучшие русские люди были масонами… Масонство было первой свободной самоорганизацией общества в России, только оно и не было навязано сверху властью». Вот и выходит, что не говорить о масонах означает не говорить «о лучших русских людях» эпохи Екатерины.

Поскольку и Николай Новиков был одним из русских масонов, причем одним из крупнейших, придется поговорить и об этом. Да и вообще рассказывать о России той поры и не говорить о русском масонстве – это все равно что преподавать астрономию, вычеркнув из нее космологию Коперника или концепцию о бесконечности Вселенной Джордано Бруно. Мы ходим по улицам масона Баженова, читаем масона Грибоедова, восхищаемся победами масона Кутузова, любуемся картинами масона Боровиковского. Даже сам символ русского патриотизма – памятник Минину и Пожарскому на Красной площади – и тот работа вольного каменщика Мартоса.

Кстати, запрет на правду о масонах возник отнюдь не в советские времена, как у нас часто полагают, а гораздо раньше, как раз во времена Екатерины II, которая увидела в масонах опасных соперников. Причин несколько. Во-первых, кому хочется читать правду (скажем, у того же Щербатова) о распущенности при своем дворе?

Но самое главное все же не это. Пока мысли масонов были замкнуты «малым миром» – вопросами самосовершенствования человека, это не очень беспокоило императрицу, но когда в центре внимания каменщиков оказался «большой мир» и в ложах началась дискуссия о том, как «устроить счастье соотечественников», как «созидать благо общественное», Екатерина почувствовала для себя угрозу.

Крайне настораживало императрицу, например, отношение масонов к крепостному праву. Масон Семен Гама-лея, прославившийся тем, что однажды отказался принять в награду триста душ крепостных (заявив, что, не разобравшись с собственной душой, не может взять на себя ответственность за сотни других), утверждал, что прегрешения крепостных есть следствие прегрешений их хозяев, и только. Власти подобные рассуждения нравиться, разумеется, не могли.

Короче говоря, в разговоре о Новикове без вольных каменщиков не обойтись, поскольку именно масонские идеи и сделали его великим просветителем. Философ Иван Киреевский в статье 1829 года сетовал, что многие в России о Новикове и не слышали, хотя тот по своим масштабам сопоставим с американским масоном Франклином. Он «действовал, – пишет Киреевский, – таким же образом на противоположном конце земного шара; но последствия их деятельности были столь же различны, сколько Россия отличается от Соединенных Штатов».