Читать книгу Возможная Россия. Русские эволюционеры - Петр Романов - Страница 6

Принято считать, что добро эффективно лишь с кулаками. Федор Ртищев – одна из самых необычных фигур в окружении царя Алексея Михайловича – всю свою жизнь доказывал обратное. Да еще в те темные времена, когда русская земля, не успокоившись после Смуты, ходила ходуном: соляной бунт, медный бунт, восстание Разина, война с Польшей. Наконец, не будем забывать об огромных противоречиях в самой русской душе, возникших на фоне церковного раскола.

О плеяде «новых русских» – своеобразном феномене, возникшем на Руси сразу же после Смутного времени, – речь уже шла. Как и о том, что приблизительно одинаково «эмансипируясь», каждый новый русский XVII века затем выбирал в жизни собственную цель: кто-то озаботился своей душой, кто-то кошельком, кто-то, как первый русский канцлер Ордин-Нащокин, государственными делами, а Федора Ртищева можно назвать первым русским гражданином. Причем гражданином, который действовал в полном вакууме, поскольку гражданского общества в ту пору, понятно, еще не существовало.

И все же, совершая по личной инициативе сугубо частные поступки, этот настойчивый эволюционер тем не менее оказал большое влияние на устройство тогдашней общественной жизни, одним из первых в нашей истории доказав, что и один в поле – воин. Недаром и он, так же как Адашев, удостоился от потомков чести быть изображенным на памятнике «Тысячелетие России». Кстати, в группе фигур, изображающих «Просветителей».

Почти все время царствования Алексея Михайловича Ртищев находился при государе, который, прослышав о необычном человеке, поселившемся недалеко от Москвы, но жившим отшельником, призвал его к себе. Карьера Ртищева, если читать летописи, современному человеку может показаться даже курьезной.

Сначала он был пожалован чином стряпчего в «комнате у крюка» – то есть во внутренних комнатах при государе. Осенью 1646 года занял должность стряпчего с ключом – то есть дворцового эконома. В 1650 году возведен в почетный сан постельничего, а еще позже – окольничего. Ну и, наконец, был воспитателем старшего царевича Алексея до самой его смерти. Нетрудно заметить, что все эти должности объединяет одно – близость к государю и большое к нему доверие. Это так. Ртищев стал для Алексея Михайловича не столько слугой, сколько другом.

Более того, в реальности он являлся фактически советником государя, можно сказать, «на общественных началах», поскольку от боярского звания категорически отказался. Разумеется, за долгие годы службы выполнял самые различные государевы поручения, а не только был дворцовым экономом при ключе. Одно время Ртищев руководил государевой Мастерской палатой. Бывало, возглавлял различные приказы (здесь и Литовский приказ, и приказ Большого дворца и даже приказ Тайных дел), бывало – воевал (сопровождал царя во время походов на Польшу и во время войны со шведами), бывало – выполнял дипломатическую миссию.

Однажды, например, успешно провел сложные переговоры с известным государственным человеком Речи Посполитой Павлом Сапегой, на которых среди прочего добился, чтобы в документах поляки впервые признали, что русский царь – государь еще и «Малыя и Белыя России». Для Москвы это было важной дипломатической победой. И все же прославился Ртищев другим: тем, что делал как раз не по приказу, а помимо службы.

Современники называли его «милостивым мужем». Именно с его именем связано появление в Московском государстве благотворительности. На личные средства и средства друзей Ртищев организовал ряд больниц и приютов в Москве и в глубинке. Создал даже первый вытрезвитель: мораль при этом никому не читал, просто подбирал на улице пьяных и увозил к себе до протрезвления.

Уже позже, по примеру Ртищева, благотворительностью занялась и власть. Сначала озаботились нищими и убогими в Москве. Здоровых определили на работы, а беспомощных поместили на казенное содержание в двух специально устроенных для того богадельнях. Наконец, на церковном соборе, созванном в 1681 году, власть предложила РПЦ устроить такие же приюты и богадельни по всем городам. Так частные поступки Федора Ртищева легли в основание целой системы церковно-благотворительных учреждений в России. Благодаря ему тысячи русских людей смогли выжить, получив хлеб и кров.

В 1671 году, прослышав о голоде в Вологде, Ртищев отправил туда обоз с хлебом, а потом и деньги, продав часть своего имущества. Известна история и о том, как он подарил Арзамасу свои земли, в которых город очень нуждался, хотя, как свидетельствуют очевидцы, мог бы выручить за эту собственность немалые средства.

Кстати, история для Ртищева не исключительная, а самая обычная. Когда ему не хватало денег на благотворительность, он начинал продавать свою одежду и утварь. Впрочем, по дружбе, любя и уважая Ртищева, нередко ему помогали и царь с царицей. При этом отчета о расходах с него никогда не требовали, знали, что на себя он не потратит ни одной копейки.

Риторический, конечно, вопрос, но все же: где бы российской власти взять таких людей сегодня?

Ртищев выкупал русских пленных и даже, предвосхищая появление Красного Креста, оказывал помощь вражеским воинам, вынося с поля боя не только своих, но и чужих раненых, а затем поддерживал иностранных пленных, оказавшихся в России.

Как нередко бывает, в воспоминаниях часто обращают внимание на детали вроде бы несущественные, но которые на самом деле многое говорят о личности. Так, летописца поражает, что, будучи уже совсем немолодым человеком, Ртищев – государев друг – всегда уступал место в своей повозке тяжелораненым, а сам садился верхом на коня. И, заботясь об удобстве больных, раненых и обмороженных, всегда заранее нанимал в попутных городах дома, находил врачей, заботился о пропитании подопечных, расходуя на это собственные средства.

Не случайно о его доброте ходили легенды, а сразу же после смерти появилась биография «Житие милостивого мужа Федора, званием Ртищева», где ему придан ореол святости.

Память о Ртищеве сохранялась надолго. Когда после его смерти сгорела первая больница для бедных, которую он построил и содержал, на ее месте, причем на собранные пожертвования, выстроили новую, которая под именем «Больницы Федора Ртищева» функционировала еще и в царствование Петра.

Сегодня представить себе добро без примесей трудно, почти невозможно. Тем не менее как исключение случается и такое. Вчитайтесь в слова Ключевского: «Это был один из тех редких и немного странных людей, у которых совсем нет самолюбия. Наперекор природным инстинктам и исконным привычкам людей, Ртищев в заповеди Христа любить ближнего, как самого себя, исполнял только первую часть: он и самого себя не любил ради ближнего – совершенно евангельский человек, правая щека которого просто, без хвастовства и расчета, подставлялась ударившему по левой, как будто это было требованием физического закона, а не подвигом смирения. Ртищев не понимал обиды и мести, как иные не знают вкуса в вине и не понимают, как это можно пить такую неприятную вещь.

Некто Иван Озеров, некогда облагодетельствованный Ртищевым, потом стал его врагом. Ртищев… пытался утолить его вражду упорным смирением и доброжелательством; он приходил к его жилищу, тихо стучался в дверь, получал отказ и опять приходил. Выведенный из терпения такой настойчивой и досадной кротостью, хозяин впускал его к себе, бранился и кричал на него. Не отвечая на брань, Ртищев молча уходил от него и опять приходил с приветом, как будто ничего не бывало. Так продолжалось до смерти упрямого недруга, которого Ртищев и похоронил, как хоронят добрых друзей. Из всего нравственного запаса, почерпнутого древней Русью из христианства, Ртищев воспитал в себе наиболее трудную и наиболее сродную древнерусскому человеку доблесть – смиренномудрие».

Впрочем, занимался Ртищев, конечно же, далеко не только благотворительностью. В 1649 году под Москвой, как пишет дореволюционный словарь Брокгауза и Ефрона, «пользуясь покровительством царя и патриарха Иосифа, построил Спасопреображенский монастырь», куда вызвал из Киево-Печерского и ряда других малороссийских монастырей тридцать ученых монахов. Они-то и переводили иностранные книги на русский язык и обучали желающих греческой, латинской и славянской грамматике, риторике и философии. Сам Ртищев стал студентом этой школы и проводил там целые ночи в беседах с учеными. Немалое число молодых московских служилых людей, то есть чиновников, прошло обучение в этом частном монастырском учебном центре.

Позже «училище было переведено в Заиконоспасский монастырь и послужило зерном Славяно-греко-латинской академии». А это, между прочим, первое высшее учебное заведение в России. Так что и здесь надо сказать спасибо Ртищеву. Тем более что как раз за эту инициативу ему перепало немало критических стрел. Некто Голосов, ярый сторонник старой веры и обычаев, в своем доносе пишет: «Учится у киевлян Федор Ртищев грамоте, а в той грамоте и еретичество есть. Кто по латыни научится, тот с правого пути совратится». Классика того времени. Если до Смуты Русь переполняла религиозная самоуверенность, как-никак «Москва – Третий Рим», то после всех бед и унижений Смутного времени, да к тому же на фоне усилившегося западного влияния, православие болезненно воспринимало любое, даже призрачное посягательство на свою веру. Латинобоязнь в этот период достигла апогея. Латынь для консерваторов стала символом свободной, а значит, опасной науки, плодившей ненужные сомнения.

Впрочем, и здесь Ртищева спасал характер. Только он умудрялся (что в те времена жесточайшей конфронтации было почти невозможно) утихомиривать врагов, склоняя их к умеренности и убеждая, что реальные интересы русского народа выше идейных разногласий крайних западников и крайних патриотов. Нужно представлять себе этих сильных, заносчивых и неуступчивых людей, вроде боярина Морозова, протопопа Аввакума и патриарха Никона, чтобы понять, каким удивительным влиянием на них обладал такой неконфликтный человек – Федор Ртищев.

Как пишет Ключевский, «миролюбивый и доброжелательный, он не выносил вражды… и старался удержать староверов и никониан в области богословской мысли, книжного спора, не допуская их до церковного раздора, устраивал в своем доме прения, на которых Аввакум бранился с „отступниками“, особенно с Полоцким, до изнеможения, до опьянения». Разумеется, перемирие каждый раз получалось временным и шатким, но других миротворцев, которые могли бы поддержать Ртищева, на русской земле тогда не было.

Ртищев умел говорить правду без обиды, никому не колол глаз личным превосходством, был совершенно чужд тщеславия, а потому нравился даже привыкшим к своеволию за времена Смуты казакам. Именно Ртищева за правдивость и обходительность они желали иметь у себя царским наместником, «князем малороссийским». Уметь ладить с царем, Аввакумом, Никоном, казаками и при этом всем говорить в глаза правду – это, конечно, особый дар!

Наконец, Ртищев был одним из первых, кто понял, какой несправедливостью и злом является крепостное право. Не в его силах было отменить это зло, однако есть свидетельства, как он заботился о своих крестьянах, поддерживал их ссудами, уменьшал оброки, а перед смертью всех дворовых отпустил на волю. И умолял своих наследников обращаться с теми, кто еще оставался в крепости, по-божески: «Они нам братья».

Немало прочитав об этом человеке, автор обнаружил лишь одну сомнительную страницу в биографии Ртищева. Речь идет об истории с медными деньгами, которая спровоцировала известный Медный бунт. О том, кому принадлежала идея (кстати, вынужденная – чтобы поправить положение государственной казны, истощенной войной с Польшей) чеканить медные деньги одинаковой величины с серебряными, но выпускать их по одной цене, точно неизвестно. Версий здесь хватает, однако какая из них верна, сказать сложно. Тем не менее не могу обойти того, что, скажем, уважаемый историк Сергей Платонов как на автора идеи указывает именно на Ртищева. Правда, сам же его тут же и выводит из-под удара. «Произошла история, аналогичная той, которая 80 лет спустя случилась с Джоном Ло во Франции, – пишет Платонов. – Беда заключалась не в самом проекте, смелом, но выполнимом, а в неумении воспользоваться им и в громадных злоупотреблениях».

Сам Ртищев – убежденный бессребреник, даже если и имел отношение к самой идее появления медных денег, к злоупотреблениям, да и вообще к практической реализации задуманного проекта, не имел ни малейшего отношения. Зато ситуацией воспользовались очень многие мошенники, даже те чиновники, кто был обязан процесс выпуска денег контролировать. Дело на Руси, к сожалению, обычное. Чеканили и подделывали монету без счета. Что и привело в конечном итоге к бунту.

Между прочим, народ легко обошелся без Следственного комитета или Счетной палаты, достаточно было сравнить официальные доходы чиновников и их неофициальные расходы. И столь огромная разница в цифрах многих закономерно возмутила. Виноват ли во всей этой «медной истории» Ртищев? Конечно, нет.

Жить в такие времена, быть при власти, пропустить через свои руки немалые деньги, так много сделать и в конце концов покинуть этот мир без единого пятнышка! Второго Федора Ртищева в русской истории нет.

Трудно сказать, задумывался ли Ртищев о важности личного примера и гражданского поступка, без которых не может возникнуть и существовать нормальное гражданское общество, или действовал по наитию, в силу природных черт характера или своих религиозных убеждений.

Как бы то ни было, неоспоримо: Федор Ртищев, намного опередив время, стал одним из первых наших граждан, почувствовавших личную ответственность за все, что происходит в его стране.