Читать книгу Возможная Россия. Русские эволюционеры - Петр Романов - Страница 4

Фигуру Алексея Адашева на знаменитом памятнике в Новгороде найти среди множества других портретов непросто: за тысячелетие у России накопилось немало выдающихся личностей. Впрочем, как считать, «за кадром» остались сотни миллионов, а вот окольничего, воеводу и ближайшего помощника Ивана Грозного создатели монумента сочли справедливым увековечить.

Начиная с карамзинской истории, большинство отечественных исследователей делит эпоху Грозного на два периода: светлый и темный. С первым периодом связано немало нужных стране реформ и впечатляющих завоеваний, со вторым – немало черных страниц правления Ивана IV. Некоторые, впрочем, вносят поправку, замечая, что этот государь, отличаясь умом, и в юные годы был чрезвычайно жесток, так что светлая пауза объясняется лишь тем временным благотворным влиянием, которое на него оказали его первая жена – Анастасия Романовна (из рода будущей царской династии) и несколько людей из его окружения.

Среди тех, кто в ту пору стоял ближе всего к Ивану, в первую очередь обычно вспоминают Адашева и благовещенского священника Сильвестра. Хотя были, конечно, и другие: скажем, князь Андрей Курбский или митрополит Макарий, которые тоже оказывали влияние на молодого царя. Именно эти люди были рядом с государем после страшных московских пожаров (в апреле и июне 1547 года). Народ связал эти пожары с ненавистным ему временщиком князем Юрием Глинским, который все детские годы Ивана IV вместо него правил страной. Начался бунт, и, как результат, в верхнем эшелоне власти произошли серьезные перемены.

Бесконечные интриги при дворе способствовали появлению самых разных оценок и Адашева, и Сильвестра. Но, похоже, главная заслуга попа Сильвестра заключалась лишь в том, что он на время изрядно запугал молодого, но уже в ту пору необузданного царя карой Божьей. Как признавал сам Иван: «Вошел страх в душу мою и трепет в кости мои, смирился дух мой, умилился я и познал свои согрешения».

Да и сам Сильвестр остался в отечественной истории с репутацией сомнительной – как автор «Домостроя». Того самого свода правил, которые несколько веков подряд отравляли жизнь русскому человеку. В первую очередь женщинам. А вот Адашев действительно являлся одним из важнейших двигателей тех реформ, которые выпали на светлый период правления Ивана Грозного.

Алексей Адашев – родом из небогатых провинциальных костромских дворян. Впервые в летописях его имя упоминается в связи с царской свадьбой, где он выполнял обязанности ложничаго и мовника, то есть застилал новобрачным постель и сопровождал жениха в баню. А это уже свидетельство его несомненной близости к молодому государю. Согласно некоторым источникам, Адашев и царь вообще дружили чуть ли не с детства. Но это было лишь началом его карьеры.

Позже он оказался в числе руководителей так называемой Избранной рады – ряда царских советников, «мужей разумных и совершенных», по словам Карамзина, ставших фактически неофициальным правительством страны в 1540–1550 годах. По мнению многих историков, Адашев был среди них номером первым, то есть де-факто – премьером. Заведовал Челобитным и Казенным приказами, являлся хранителем личного архива царя вместе с печатью «для скорых и тайных дел». На него же была возложена задача составления новой общегосударственной летописи.

Как видим, немало обязанностей и ответственности. Причем выдвинулся Адашев из провинциальных, худородных дворян, то есть исключительно благодаря своим талантам и трудолюбию.

Назову лишь некоторые из дел, к которым приложил руку Адашев: созыв самого первого Земского собора для утверждения Судебника 1550 года, созыв церковного собора Стоглава в 1551 году, покорение Казани в 1552 году и Астрахани в 1556-м, дарование так называемых уставных грамот, определивших самостоятельные суды общин, улучшение положения служилых людей. Боролся Алексей Адашев, как мог, и против старого, традиционного в ту пору отечественного зла, тормозившего развитие страны, – местничества.

Занимался военной реформой: стрельцы появились при нем. Это уже много позже стрельцы стали архаикой, а тогда составили основу русского воинства. Создал по тем временам и нечто вроде военной элиты – «избранную тысячу» воинов из дворян, которым дали землю под Москвой, чтобы всегда были под рукой. По мере сил укреплял Адашев столь нужное в армейской службе единоначалие. С этим тогда была большая проблема: желающих покомандовать среди бояр хватало. Да и сам не раз воевал: в 1560 году вместе с князем Иваном Мстиславским он, например, возглавлял армию, взявшую в Ливонии мощную крепость Феллин. А во время осады Казани в 1552 году даже занимался инженерными работами. Иначе говоря, на памятнике в Новгороде фигура Алексея Адашева появилась не случайно.

Не говоря уже о том, что именно этот человек в ту пору вел все важнейшие для страны внешнеполитические дела. В 1551 и 1552 годах Адашев ведет переговоры с казанским царем Шиг-Алеем, в 1553-м – с ногайцами, в 1554, 1557 и 1558 годах с – Ливонией, в 1558-м и в 1560-м – с Польшей, в 1559 году – Данией. И везде твердо защищает русские интересы.

Правда, на этом внешнеполитическом направлении наметились и первые принципиальные расхождения с царем. Алексей Адашев после присоединения Казани и Астрахани настаивал на крымском походе, учитывая тот огромный вред, что наносило русской земле Крымское ханство. Между тем Иван Грозный ратовал за выход к Балтике, что открывало для русских огромные возможности, то есть за войну с Ливонией. Но воевать на два фронта было невозможно. Приходилось выбирать.

С точки зрения истории, правы были оба. И оба, как доказала та же история, забегали вперед. Лишь значительно позже как ту, так и другую крайне важную для себя задачу Россия решила. Петр I прорвался к Балтике, а Екатерина II присоединила Крым.

О человеческих качествах Адашева, по причине придворных интриг, в источниках можно найти полярные оценки. С точки зрения его противников, Адашев в качестве премьера был «суров и властен». С точки зрения его сторонников, все, естественно, наоборот. Современник Адашева князь Андрей Курбский считал его «подобным земному ангелу». В среде тогдашних реформаторов Адашев слыл человеком аскетичным, справедливым и глубоко религиозным.

Очень нравился он и многим более поздним исследователям того периода. Известный дореволюционный историк Николай Лихачев об Алексее Адашеве, например, писал: «Личность… сияет таким ярким светом доброты и непорочности, является таким образцом филантропа и гуманиста XVI века, что не трудно понять ее обаяние на все окружающее».

Впрочем, важнее все же суть реформ, которые проводили Адашев и его единомышленники. Разумеется, без одобрения государя эти перемены были бы невозможны, однако тогдашние идеи все же родились не в царской голове и осуществлял их не он. Слишком еще был молод, да и находился под влиянием своего окружения. Позже, когда реформаторы впали в немилость, Иван Грозный, может быть, и не зря жаловался: «…сами государилися, как хотели, а с меня есте государство сняли: словом яз был государь, а делом ничего не владел». А саму Избранную раду Иван Грозный позже уже именовал не иначе как «со-бацким (собачьим) собранием», то есть фактически открещиваясь от реформ своей юности.

А зря. Не был бы Иван Грозный столь эмоционален и гневлив, то, трезво подумав, наоборот, записал бы реформы тех лет в свой актив. Февральское совещание 1549 года (его иногда называют Собором примирения) стало фактически первым Земским собором. А это означало, по мнению ряда историков, превращение Русского государства «в сословно-представительную монархию, создание центрального сословно-представительного учреждения». Другими словами, впервые в отечественной истории важнейшие решения в жизни государства начали приниматься не единолично государем или группой лиц, приближенных к нему, а хотя бы представителями господствующего класса, где значительную роль уже играли дворяне.

Русский народ и в этом случае оставался вдали от рычагов власти, однако это был все же шаг в верном направлении. Тот факт, что позже, в эпоху все того же Ивана Грозного, страна снова скатилась к неограниченному самодурству первого лица, не отменяет исторической важности первого Земского собора.

Важнейшим делом собора стало утверждение нового Судебника. Сама суть этого документа, который затрагивал огромный пласт вопросов землевладения, отношения крестьян и хозяев, центрального и местного управления, – это, конечно, отдельная тема. Здесь же отметим лишь своевременность его принятия. Прежний Судебник 1497 года безнадежно устарел. Изменилось государство, и эти изменения требовалось учесть в новом законодательстве. Что и сделали. Из девяноста девяти статей Судебника, утвержденного Земским собором, тридцать семь были совершенно новыми, а в остальных текст подвергся кардинальной переработке.

Учитывая роль РПЦ в государстве, важными стали и дискуссии на церковном соборе (Стоглав). И хотя многие его решения оказались половинчатыми, тем не менее и они запомнились, поскольку четко определили многие претензии, которые накопились у светской власти к церковной. Важнейшим из вопросов был земельный. К этому времени церковь превратилась в самого крупного землевладельца в стране. Между тем власти эта земля была необходима, чтобы поддерживать служивое дворянство – новую опору государства.

Церковь, разумеется, изо всех сил сопротивлялась, защищая монастырскую собственность, поэтому дело закончилось компромиссом: старое отбирать не стали, но и на новые земельные приобретения церковь уже не могла рассчитывать. К тому же некоторые монастыри лишились права беспошлинной торговли.

Критике тогда подверглись многие аспекты церковной жизни, которые подрывали авторитет РПЦ. Предлагалось даже ликвидировать неподсудность монашества и духовенства обычному суду. На тот момент церковный бастион устоял. Тем не менее и эта справедливая цель была обозначена уже тогда.

И за всеми этими реформами (или хотя бы попытками реформ) так или иначе прослеживается роль Алексея Адашева и его сторонников. Хотя, как это порой случается с эволюционерами, оправдания своим преобразованиям, чтобы успокоить общество (да и самого царя), они искали не в будущем, а в прошлом. Большинство новых законодательных актов сопровождалось пояснениями, что речь идет о «восстановлении порядка, существовавшего при Иване III». Реформам придавался вид мер, направленных против тех злоупотреблений властью боярами, которыми действительно были переполнены несовершеннолетние годы Ивана IV.

Если перебросить мостик во времена не столь отдаленные, то можно вспомнить, как в период перестройки внутрипартийные оппозиционеры КПСС тоже прикрывались рассуждениями о «возвращении к ленинским нормам партийной жизни». И здесь можно увидеть все то же «лукавство по необходимости» – это был единственный островок, на котором реформаторов не могли затоптать политические динозавры.

Особо стоит отметить роль Алексея Адашева во главе Челобитного приказа (или Челобитной избы – это учреждение поначалу называли и так). Дело в том, что само появление подобного учреждения, куда можно было обратиться с жалобой даже на боярина и которое играло роль контрольного органа, явилось детищем самой благотворной атмосферы того времени. Челобитный приказ стал для государства на время высшим апелляционным ведомством. Причем, судя по наставлению, которое дал государь Адашеву при назначении, Иван IV прекрасно отдавал себе отчет, с какими трудностями придется тому столкнуться. Наставление Ивана дает представление и о том, как государь относился в ту пору к своему главному помощнику:

«Алексей! Взял я тебя из нищих и из самых молодых людей. Слышал я о твоих добрых делах, и теперь взыскал тебя выше меры твоей ради помощи душе моей. Хотя твоего желания и нет на это… Поручаю тебе принимать челобитные от бедных и обиженных и разбирать их внимательно. Не бойся сильных и славных, похитивших почести и губящих своим насилием бедных и немощных. Не смотри и на ложные слезы бедного, клевещущего на богатых, ложными слезами хотящего быть правым. Но все рассматривай внимательно и приноси к нам истину, боясь суда Божия».

Причиной охлаждения Ивана Грозного к реформаторам принято считать два события. Прежде всего, смерть его первой и любимой жены Анастасии, в которой ее родственники клеветнически обвинили адашевцев. Родственники царицы никак не могли смириться с тем, что при дворе оказались не на первых ролях. По их версии, Анастасию отравили. Хотя зачем это было необходимо реформаторам, совершенно неясно. И тем не менее столь подозрительный человек, как Иван Грозный, пребывавший к тому же в горе, эту нелепую версию принял.

Но был и другой, уже вполне серьезный повод засомневаться в былых помощниках. Опасно заболев, царь написал завещание и потребовал, чтобы все присягнули его сыну, младенцу Дмитрию. Однако некоторые (среди них оказался и отец Алексея Адашева – Федор) прямо заявили больному царю, что не хотят повиноваться роду Романовых, которые неизбежно встанут у власти после смерти царя. В этой ситуации многие предпочитали видеть на троне двоюродного брата царя – князя Владимира Старицкого. Подобные заявления оказались роковыми, поскольку Иван неожиданно для всех выздоровел, а сомнительное поведение своих слуг запомнил.

И хотя Алексей Адашев, в отличие от других, как раз беспрекословно присягнул Дмитрию, как и повелел государь, тем не менее и он «попал под раздачу». Тем более что подозрение в отравлении Анастасии висело и над ним, а его отец показал себя откровенным сторонником князя Старицкого.

Наконец, была и третья причина резкого охлаждения к вчерашним помощникам, хотя о ней почему-то вспоминают реже. Иван IV просто повзрослел, почувствовал силу и захотел действовать абсолютно самостоятельно. Ну а остальное уже продиктовало своеобразие этой личности. Какое-то время после своего выздоровления царь ничего не предпринимал, а Адашева даже пожаловал боярской шапкой. Но в 1560 году правительство реформаторов все же пало. И ввиду разногласий с царем во внешней политике (Крым или Ливония?), и по всем остальным причинам.

Алексей Адашев, чутко почувствовав в царе перемену, по собственной воле отправился в ссылку. Как того и желал государь – воевать с Ливонией. Однако и это не спасло. Вскоре пришел приказ: арестовать и посадить бывшего ближайшего помощника царя. Там, в тюрьме Дерпта, он через пару месяцев и скончался от горячки или, как тогда говорили, от «огненного недуга». Точного диагноза не знает, разумеется, никто. Судя по всему, эта смерть спасла его от дальнейшей мести царя, от пыток и казни. Во всяком случае, весь род Адашевых Иван Грозный истребил. Под корень.

В письме к бежавшему из страны от расправы князю Андрею Курбскому Иван Грозный о «вине» Адашева и Сильвестра пишет: «Видя измены от вельмож, мы взяли вашего начальника, Алексея Адашева, от гноища и сравняли его с вельможами, ожидая от него прямой службы… Потом для духовного совета и спасения души взял я попа Сильвестра… Он начал хорошо, и я ему для духовного совета повиновался. Но потом он… подружился с Адашевым, и начали советоваться тайком от нас, считая нас слабоумными».

Слабоумным Иван Грозный точно не был. Наоборот, этот человек, несомненно, обладал немалыми талантами, а вот был ли он психически здоров, это действительно вопрос.

Впрочем, эволюционерам не дано выбирать ни эпоху, ни политический строй, ни психическое здоровье вождя.