Читать книгу Возможная Россия. Русские эволюционеры - Петр Романов - Страница 5

Трагическая для Руси Великая Смута, как это нередко случается в истории, калечила и лечила одновременно. Именно она породила целую плеяду «новых русских» XVII века. Эти люди мало походили друг на друга, преследовали разные цели, были в разной степени порядочны и умны, но объединяло их всех одно – необычное прежде у русских ощущение значимости собственной личности, убежденность в своем праве на самоопределение. Историк Сергей Платонов назвал этот феномен «эмансипацией личности в московской жизни».

Едва ли не самой яркой фигурой той поры был первый русский канцлер Афанасий Ордин-Нащокин. Эту «эмансипированную личность» столь многое объединяет со следующей, уже Петровской эпохой, что кажется чистой случайностью его служба отцу, а не сыну: он жил и работал во времена Алексея Михайловича, но столь же легко мог бы сделать карьеру и при Петре Алексеевиче.

Василий Ключевский, как правило, очень скупой на похвалы, об этом человеке написал: «Со времен Ордина-Нащокина у русского престола не становился другой такой сильный ум; после Сперанского, не знаю, появится ли третий».

Более того, рассуждая о фигуре Ордина-Нащокина, Ключевский называет его первым «государственным человеком» в нашей истории, который не просто выполнял царскую волю, а имел собственное представление о государственном интересе и долге. А потому служил в первую очередь стране, а не государю. Пока его взгляды совпадали со взглядами царя, он честно и самоотверженно работал на своем посту. Как только их взгляды разошлись, он тут же подал в отставку.

«Московский государственный человек XVII века. Самое это выражение может показаться злоупотреблением современной политической терминологией, – пишет Ключевский. – Государственный человек – ведь это значит развитой политический ум, способность наблюдать, понимать и направлять общественные движения, с самостоятельным взглядом на вопросы времени, с разработанной программой действия… В XVII веке, однако, начался сильный спрос на ум, на личные силы, а воля царя Алексея Михайловича для общего блага готова была подчиниться всякому сильному и благонамеренному уму».

Таким «умом» на долгое время для Алексея Михайловича и стал Ордин-Нащокин, который не просто выполнял поручения царя, как это было принято раньше, а сам нередко буквально вкладывал в голову государя новые идеи и проекты. Не говоря уже о том, что, будучи человеком удивительно правдивым, он честно и настойчиво говорил царю обо всем дурном, что происходило вокруг трона и в государстве. Часто влезая, по большому счету, и не в свои дела. Особенно он не мог терпеть воров и провинциальных начальников-самодуров. Алексей Михайлович, который ценил и любил Ордина-Нащокина, все это терпеливо выслушивал и даже в каких-то случаях пытался исправить положение. Зато количество личных врагов у правдолюба с каждым годом стремительно увеличивалось. Причем врагов влиятельных, из старой боярской элиты.

Но сначала нужно сказать несколько слов о той эпохе, иначе трудно оценить масштаб этой фигуры. Одно из заблуждений, связанных с отечественной историей, будто Россия предприняла свой поход к Балтике и за европейскими знаниями лишь при Петре I. На самом деле Петр успешно завершил дело, начатое задолго до него. Для Московии, отрезанной в 50-х годах XVI века от Западной Европы географически, да к тому же блокированной Литвой, Польшей и немцами, прорыв в западном направлении был продиктован не зудом экспансионизма, а жизненной необходимостью. Иначе можно было навеки остаться на задворках цивилизации. И это отлично понимали все государи задолго до Петра.

Напомню хотя бы о созданной при Иване Грозном Англо-русской торговой компании. Русские, стараясь выйти из изоляции, предоставили тогда англичанам небывалые льготы. Однако и Москва получила самое для себя на тот момент главное: английская корона дала согласие на выезд в Россию мастеров любых профессий. Блокаду удалось прорвать.

Вот и царь Алексей Михайлович настойчиво пытался реализовать все ту же мечту – приблизить Россию к Западу. И его главным единомышленником и помощником в этом порыве на Запад был как раз Афанасий Ордин-Нащокин.

И снова слово Ключевскому:

«Этот делец вдвойне любопытен для нас, потому что вел двойную подготовку реформы Петра Великого. Во-первых, никто из московских государственных дельцов XVII века не высказал столько, как он, преобразовательных идей и планов, которые после осуществил Петр, потом Ордину-Нащокину пришлось не только действовать по-новому, но и самому создавать обстановку своей деятельности. По происхождению своему он не принадлежал к тому обществу, среди которого ему привелось действовать. Привилегированным питомником политических дельцов в Московском государстве служило старое родовитое боярство, пренебрежительно смотревшее на массу провинциального дворянства.

Ордин-Нащокин был едва ли не первым провинциальным дворянином, проложившим себе дорогу в круг этой спесивой знати».

На самом деле и среди его дальних предков были бояре, быстро, однако, обедневшие и скатившиеся по иерархической лестнице вниз. Редкая двойная фамилия Ордин-Нащокин – это, кажется, главное наследие, доставшееся Афанасию от предков. Ордин – потому что один из них погиб, сражаясь с Ордой. Другой в бою с тем же противником получил рану в щеку и был прозван Нащока.

Сам будущий канцлер действительно происходил уже из среды мелких провинциальных дворян, обосновавшихся в окрестностях Пскова, а потому начал свою государственную службу с самых низших ступеней еще при первом государе романовской династии – Михаиле: его не раз в ту пору назначали в посольские комиссии для размежевания границ со Швецией.

Во многом Псков жил еще воспоминаниями о своей прежней вольности, а потому верная служба Ордина-Нащокина Москве нравилась далеко не всем псковичам. Во время псковского бунта 1650 года мятежники даже хотели его убить. Получилось, однако, иначе. Ордин-Нащокин, обладавший к этому времени уже не только дипломатическим, но и командным опытом (воевал не раз и всегда успешно) бунт подавил. С тех пор его карьера и пошла в гору.

Когда в 1654 году началась очередная война с Польшей, ему поручили дело почти безнадежное: с крайне малыми силами нужно было охранять границу со стороны Литвы и Ливонии. Тем не менее он отлично исполнил поручение. А еще через два года, когда вспыхнула война уже со шведами, Ордина-Нащокина назначили воеводой нескольких завоеванных городов. И вновь с поставленной задачей справился отлично. Даже более того: и завоеванную территорию сумел расширить, в ходе военных действий присоединив к русским владениям еще несколько городков, и дипломатические переговоры провел блестяще. В 1658 году его усилиями было заключено Валиесарское перемирие со Швецией, условия которого превзошли все ожидания царя Алексея.

Если к воинскому делу и административной деятельности у него был немалый талант, то к дипломатической работе, можно сказать, дар Божий. Как свидетельствуют воспоминания и документы, он моментально ориентировался в любой ситуации, умел комбинировать, сразу же видел все ловушки, которые подготовили его оппоненты по переговорам, и всякий раз их виртуозно обходил. При этом сам не щадил оппонента совершенно, подмечая и тут же используя каждый его промах. Спорить с ним было почти невозможно. Опирался на железную логику, с помощью которой с успехом продвигался к поставленной на переговорах цели. Зарубежные дипломаты, имевшие с ним дело, не раз жаловались, что он просто выводит их из терпения своими бесконечными неожиданными комбинациями. И все признавали, что это дипломатическая звезда первой величины.

Так что не случайно Ордин-Нащокин в конце концов поднялся на самую высокую дипломатическую ступень: как и его далекие предки, получил чин боярина и возглавил Посольский приказ. Более того, он стал первым в истории России министром иностранных дел – канцлером. До этого внешняя политика страны определялась коллегиально Боярской думой. После назначения канцлером он проводил уже самостоятельную внешнюю политику, согласовывая ее только с царем.

Петровские реформы выстраивались не на песке, у них был фундамент. Во времена Алексея Михайловича укрепляется армия, что, впрочем, неудивительно – к этому подталкивали беспрерывные военные действия. Однако уже тогда власть задумывается и о строительстве флота. От Балтики русские еще отрезаны шведами. Северные гавани в Архангельске слишком удалены не только от самой Москвы, но и от западноевропейских рынков. Выход на Каспий больших выгод не сулит. Тем не менее решено с помощью голландцев строить большой морской корабль для Каспийского моря. В 1669 году на Оке был спущен на воду первенец русского флота корабль «Орел». Полет у этого «Орла» оказался, правда, скоротечным, уже на следующий год он попал в руки разинцев и был сожжен.

Неудачей закончилась и попытка арендовать за рубежом гавань для русского флота. Такие переговоры в 1662 году велись с Курляндией. В результате задачу создания русского флота пришлось отложить, но четко сформулировала этот важнейший для страны вопрос власть уже тогда. И роль в этом канцлера Ордина-Нащокина огромна.

Стержнем его внешнеполитической доктрины стала идея добиться для Москвы выхода к Балтийскому морю. Ради этой цели он считал необходимым совершить во внешней политике России принципиальный и крутой поворот, поступиться многим, в частности, Малороссией, как тогда называли Украину. По мнению канцлера, Малороссия не стоила тех усилий, что затрачивала на ее освобождение Россия. С другой стороны, выход к Балтике сулил не только огромную экономическую выгоду, но и открывал возможности всестороннего сближения с Западной Европой.

Для Ордина-Нащокина, последовательного сторонника европейской культуры, этот аргумент был не менее важен, чем коммерческие интересы. Во имя достижения этой важнейшей для России цели Ордин-Нащокин выступал за союз с давним противником русских – Польшей, поскольку знал, что поляков гегемония шведов на Балтике также изрядно раздражала. Кстати, позже и Петр для достижения той же цели пошел путем, начертанным еще Ординым-Нащокиным, то есть вступил в союз с польским королем и курфюрстом саксонским Августом.

Увлекаемый идеями своего канцлера, и Алексей Михайлович любил поговорить о необходимости приобретения «морских пристанищ» – гаваней Нарвы, Иван-города, Орешка. Но Ордин-Нащокин и здесь смотрел на дело шире: нужно прорваться прямо к морю, взять Ригу, пристань которой открывает ближайший прямой путь в Западную Европу. Составить сильную коалицию против Швеции – в этом была его заветная мечта. И только потом уже мечта Петра.

Впрочем, Афанасий Ордин-Нащокин вовсе не был, как может показаться, однобоким западником. Запад был приоритетом, но он прекрасно понимал, что в интересах государства развитие и восточного направления. Его дипломатический взгляд обращался во все стороны. Он укреплял торговые сношения с Персией и Средней Азией, с Хивой и Бухарой, снаряжал посольство в Индию, смотрел и дальше – на Дальний Восток, на Китай, строил планы казацкой колонизации Приамурья.

Близость взглядов канцлера с балтийской мечтой Петра очевидна, но не только это их сближает. Масштабы деятельности Петра I и Афанасия Ордина-Нащокина были, разумеется, разными, но если говорить о сути, о замыслах, о деловой хватке, то первый русский канцлер был предтечей Петра.

Вот только бо́роды эволюционер Ордин-Нащокин никогда насильно не брил и головы никому не рубил. На это обращает внимание все тот же Ключевский: «В его уме неясные преобразовательные порывы Алексеева времени впервые стали облекаться в отчетливые проекты и складываться в связный план реформы; но это не был радикальный план, требовавший общей ломки: Нащокин далеко не был безрасчетным новатором». Для него были важны и цели и средства. Для Петра I цель оправдывала любые средства. В этом принципиальная разница между двумя этими вроде бы столь схожими людьми.

Будучи государственным человеком, который к тому же прекрасно знал западноевропейский политический и экономический строй, Ордин-Нащокин показал себя, как точно подмечает Сергей Платонов, «наиболее ранним насадителем в Москве понятий бюрократического абсолютизма и меркантилизма».

Вообще, идеи в голове этого человека рождались постоянно и в самых разных областях. Он предлагал ввести городское самоуправление, сократить дворянское ополчение за счет рекрутского набора, то есть фактически высказал идею создания регулярной армии, комплектуемой рекрутскими наборами из всех сословий. Многие у нас считают канцлера родоначальником русской почты.

Наконец, он же составил так называемый Новоторговый устав, который определял основные направления внешнеторговой политики государства. Недаром современные исследователи называют Ордина-Нащокина крупнейшим русским экономистом того времени.

Он защищал интересы русского купца, но при этом исходил из того, что народное хозяйство страны представляет единое целое: это отличало его от многих предшественников, сосредоточивавших свое внимание на развитии отдельных отраслей экономики. Торговлю Ордин-Нащокин считал орудием развития производительных сил и главным источником пополнения казны. Он ратовал за развитие свободной, беспошлинной торговли внутри страны и за расширение внешней торговли. По мере сил делал все, чтобы устранить препятствия на пути делового человека, в частности, настойчиво боролся с самоуправством воевод. А главным препятствием развитию промышленности считал стеснение инициативы.

Не правда ли, многое звучит актуально и сегодня? Разве что слово «самоуправство» оставить, а слово «воевода» заменить на более современное.

Способность проявлять личную инициативу и деловую хватку Ордин-Нащокин называл «промыслом». «Лучше всякой силы промысл, – писал он, – дело в промысле, а не в том, что людей много; и много людей, да промышленника нет, так ничего не выйдет; вот швед всех соседних государей безлюднее, а промыслом над всеми верх берет; у него никто не смеет отнять воли у промышленника; половину рати продать, да промышленника купить – и то будет выгоднее».

Канцлер считал, что строгая управленческая система предполагает не только повышение ответственности за порученное дело, но и большую самостоятельность исполнителей. Нельзя везде действовать по указке сверху, утверждал он, любой руководитель должен уметь правильно оценивать ситуацию, проявлять инициативу и брать ответственность на себя. По тем временам подобные мысли были, конечно, дерзостью, и надо было иметь немалую смелость, чтобы их озвучивать.

Ордин-Нащокин стал и первым государственным человеком в России, попытавшимся всерьез бороться со взяточничеством, чем нажил себе, естественно, немало врагов. Сохранилось несколько записок, поданных канцлером по этому поводу государю. «Не научились, – писал он царю, – посольские дьяки при договорах на съездах государственные дела в высокой чести иметь, а на Москве живучи, бесстрашно мешают посольские дела в прибылях с четвертными и с кабацкими откупами».

Или еще одно любопытное замечание, высказанное им: «У нас любят дело или ненавидят его, смотря не по делу, а по человеку, который его делает». И это звучит, к сожалению, все еще вполне актуально. Сам Афанасий Ордин-Нащокин служил только государственному делу и служил высокопрофессионально, не боясь учиться у других. Он первым из русских заметил, что «доброму не стыдно навыкать и со стороны, у чужих, даже у своих врагов».

И в этом канцлер походил на Петра I. Однако, безусловный западник, он всерьез задумывался над тем, что полезно, а что не стоит заимствовать, какие семена дадут полезные плоды, а какие прорастут на русской почве чертополохом. Ну что тут скажешь, – умница был наш первый канцлер!

До тех пор, пока ему удавалось склонять на свою сторону царя, Ордин-Нащокин оставался у власти; как только позиция Алексея Михайловича под влиянием других политических сил изменилась, канцлер подал в отставку. Никто не гнал, это было его личное решение. Кажется, и здесь он стал первопроходцем, продемонстрировав своим поступком уважение к самому себе и к собственному делу.

Когда в 1671 году ему приказали отправиться на новые переговоры с Польшей, в ходе которых он должен был нарушить договор, всего лишь за год до этого скрепленный его личной присягой, канцлер отказался исполнить поручение. Он был человеком слова.

В декабре 1671 года он подал в отставку, а уже в феврале 1672 ушел в монастырь. Трудно себе даже представить, что творилось в душе Ордина-Нащокина – государственного человека огромного масштаба – в те два зимних месяца между его отставкой и пострижением в монахи!

Последней заботой инока Антония, бывшего русского канцлера и великого русского эволюционера, стала богадельня, устроенная им у себя на родине, во Пскове.