Читать книгу Из Злодейки в Толстуху - Полли Еленова - Страница 8

Ну вот, наконец, нормальный мужчина, вполне себе во вкусе Изиды. Она молчит несколько секунд, обдумывая его выпад. Всё ещё с месивом из косметики на месте лица, встрёпанная и потная. Это всё ужасно неприятно, больше всего хочется принять ванну. А лучше – скинуть эту толстокожую шкуру и выдохнуть.

– Ты держишь её здесь, как я поняла, чтобы унижать человека за то, что он похож на свинью. Не понимаю – не нравится, не нанимай! Это поведение не достойно лидера. И, – присовокупляет, плюнув под ноги, уперев руку в бок, – по-моему, ты слишком много навешиваешь на бедную девочку!

Он бледнеет, но решает держать себя в руках и бросает взгляд на папку, которую Изида прижимает к себе локтем.

– Отчёт готов, бедная девочка?

– А разве это моя работа? А то странно как-то, что это баранье дерьмо пришлось взять домой.

Изида снова щурится, что её не красит.

– Хватит выражаться, тебе это не идёт, – фыркает он, цепляет Изиду за рукав с брезгливостью на лице, и тянет за собой дальше по коридору. – Если бы успевала всё делать здесь, не приходилось бы брать работу на дом.

– Да не верю я, что она не успевала, память-то у меня есть!

Частично это правда. Хотя больше похоже на интуицию. Она может заглянуть в чувства Ирочки и задать вопрос, а затем отметить, на «да» или «нет» отзывается сердце.

– Не надо вот только дуру из меня делать!

Он смеётся зло и ровно своим звучным, глубоким смехом и открывает дверь в свой кабинет.

Там панорамное окно, простор, тяжёлый стол, зеркало на стене и несколько огромных вазонов с фикусами, что достают до потолка.

Много света, стекла, пахнет чистотой. У стены стеллаж с документами, книгами и грамотами.

– Дуру ты делаешь из себя сама, Ирочка. И так ты благодаришь меня за эту работу? Дай сюда! – выхватывает он папку, с громким хлопком бросает её на стол, открывает и принимается изучать документы.

– А я не понимаю, какого барана ты орёшь на меня, когда эта лиса пришла в то же время, что и я! Как насчёт того, чтобы раздеть её и отхлестать по спине?

Кирилл поднимает на неё ошарашенный взгляд.

– Что ты несёшь?! – взрывается он. – И если ты про Ольгу, разве вы не подруги? Лучше скажи, почему отчёт не доделан, где другие документы, что с тобой не так?! – он хватает бумаги и начинает трясти их перед её лицом, наступая. – Ты оштрафована! Ты хоть понимаешь, как подвела меня?

– Ольга – вот-вот, подходящее имя для лисицы! Звучит, словно монетки падают, – Изида снова плюёт на пол, не зная как ещё выразить свои чувства за неимением демонской силы. – А тебе видно нравится, как она задницей виляет, ясно, понимаю, – у неё у самой в замке всегда есть мужчины – так, для услаждения глаз и некоторых потребностей. – Но это несправедливо, когда одной всё, другой при том же – ничего. Не нравятся телеса мои? Ну и зря, – она ухмыляется.

– Не нравится своё здесь положение, не держу!

Она смеётся, и смех этот пусть и звучит непривычно, вполне себе выражает все её эмоции.

– Да, работа эта мне не подходит. Я найду другое занятие, чем унижаться перед смертным. Плати за то, что уже сделала.

– Ты мне здесь не указывай. Пошла вон, дура! – он швыряет в неё бумагами, открывает дверь и ждёт. – Посмотрю на тебя, когда на коленях ко мне приползёшь!

– Баран… – кривится Изида. – Вот, бараний рог! Плати чеканной монетой, живо! Подвела я его, видите-ли! А ничего, что у меня брат – дерьмо? Сидит в доме, жрать хочет! Сосед, мерзкий, руки распускает! Бабка всё никак не умрёт и никто не вмешивается! И снег всюду, хуже которого только рыжие псы!

Изида наступает на него.

– Баранье ухо про деньги говорил, ты мне должен, я знаю!

– Какой ещё монетой, что ты несёшь? И это не мои проблемы! Я сейчас охрану вызову, поняла? – и тут он сбавляет тон и холодно усмехается. – За официальную работу свою ты зарплату получишь. Только вычту из неё.

– Так, значит, да?

Изида отступает. Бросилась бы на него, да оторвала кое-что, что в человеке от барана. Но ей ясно, что это всё только усложнит, а потому лишь усмехается:

– Я проклинаю тебя, Каруил Михаловило!

Он не сдерживает смех и шире открывает дверь, бормоча себе под нос: «вот дура же оказалась, дура».

***

Она идёт по узкой дорожке, единственной здесь очищенной от снега.

Прохожие сторонятся её, косо смотрят, думают, наверное, что больна.

Изиде тяжело, жарко, и одновременно с этим холодно из-за колкого ветра, бьющего в покрасневшее лицо.

Сердце ноет в груди, желудок сводит от голода.

Руки сами собой лезут в пакет с едой, который дала ей та старуха. Изида пробует что-то мягкое и липкое, похожее на затвердевшую пену и останавливается посреди дороги, даже не обращая больше внимания на проезжающие мимо вонючие колесницы.

Всё грохочет вокруг, мельтешит, новое тело то и дело даёт сбой, денег, похоже, больше не предвидится… А для Изиды прекращает существовать всё и вся, кроме этой тающей во рту сладости.

Она приходит в себя только тогда, когда в пакете не остаётся ничего. С недоумением смотрит прямо перед собой, боясь пошевелиться и обнаружить, что стала ещё тяжелее, и облизывает выпачканные в креме губы.

– Нет, с этим надо будет что-нибудь сделать… – даёт она себе указание, хотя и надеется, что долго ей терпеть эту тушу на себе не придётся.

И в следующее мгновение Изида понимает, что совершенно не знает, куда ей идти. Что-то подсказывает ей, что она свернула не туда и окончательно заблудилась. Ирочка этой дорогой никогда не ходила.

Но Изида обретает спокойствие, когда взгляд её падает на вывеску с изображением щита и двух скрещенных мечей над дверями какого-то здания.

Она идёт туда, колесницы тормозят и сигналят, но Изида старается не смотреть на них и упрямо продолжает путь.

Она заходит в здание, протискивается по узкому коридору к лестнице, ведущей наверх. Поднимается по ней, с каждой ступенькой вспоминая по проклятию. И оказывается в просторном зале, где странно одетые люди размахивают мечами, разучивая какой-то приём.

– Эй, мамаша, – замечает её один, молодой, внушительных габаритов, мужчина с раскосыми тёмными глазами и светлым хвостиком на затылке. – Дети занимаются этажом выше.