Читать книгу Ты погляди без отчаянья… (стихотворения) - Рабиндранат Тагор - Страница 10

Я имел два бигха, – их нет, землю забрал сосед,

                  не дав ничего взамен.

Раз он мне сказал: «Твой участок мал,

                  продай-ка его, Упен».

Я ж ему в ответ: «Конца-края нет

                  земле твоей, господин,

Что продам я? Бог сохранить помог

                  мне всего лишь клочок один».

Но уперся он: «Если ты умен,

                  то уступишь участок мне,

Я решил свой сад обратить в квадрат,

                  ширину приравнять к длине,

Не мешай, дружок!» Душу страх обжег,

                  и, молитвенно руки сложив на груди,

Пересохшим ртом я шепнул: «Мой дом,

                  мой посев, раджа, пощади.

Тут отец и дед семь десятков лет

                  лили пот, земля – наша мать.

Не избыть беды тем, кто в миг нужды

                  может старую мать продать».

Захрипел бабу, закусил губу,

                  почернел лицом, словно ночь:

«Спорь, коль хватит сил, я тебя просил,

                  а теперь проучить не прочь!»

Пять недель прошли, и насчет земли

                  был составлен ложный указ:

Взял мой дом судья за долги, хоть я

                  не был должен на этот раз.

Жизнь голодных гнет, ненасытен тот,

                  у кого завелась деньга.

Что считать гроши? Ведь рука раджи

                  грабит нищего, как врага.

Я молил, чтоб бог мне помог, чем мог,

                  и мольбы мои впрок пошли, —

Появясь во сне, подарил он мне

                  мир огромный вместо клочка земли.

И вот я – аскет, как саньяси[14], одет,

                  пил воду из рек, где вода свята,

Тешил свой взор громадами гор,

                  посещал святые места.

Но ни на море синем, ни в желтой пустыне,

                  нигде – ни вблизи, ни вдали,

Даже во сне не случалось мне

                  позабыть о двух бигхах родной земли.

На рынках кричащих, в молельнях и чащах

                  промчались пятнадцать-шестнадцать

                лет,

И открылось уму, что бежать ни к чему,

                  ведь спасенья от памяти нет.

Привет, привет тебе, мать! Как не узнать

                  бенгальской земли!

Рокот Ганги и воздух родной, полный ласковой

                тишиной,

                  счастье мне возвратить смогли.

Вот поле… Вот лес… Голова небес

                  склонилась к твоим стопам,

А в манговых рощах птицы поют, надежен там

               прохладный приют,

                  приготовленный пастухам.

Деревни, как птичьи гнезда, хранят из теней

                сплетенный

                  наряд и покой,

А водоемы, что с детства знакомы,

                  зовут зачерпнуть прохладу рукой.

Бенгалка с кувшином идет не спеша, трепещет душа,

                  и глаза мокры…

Как сладко сказать земле моей: «Мать»,

                  встретив ласковый взор сестры.

Промчались два дня – и вокруг меня

                  места родные, – мой сон давнишний.

Тут все как вчера: и дом гончара,

                  и колесница Вишну.

Вот рынок, вот храм, вот склады, а там

                  тропа, что давно знакома,

Я еле дышал, когда добежал

                  бегом до родного дома.

Земля, о стыд, о позор! – Ты изменила мне, тщетно

               блуждает взор —

                  от прошлого нет следа.

Так, значит, вот какова ты, мать, может любой тебя

               пожелать,

                  и отдашься ты без стыда.

Все уважали тебя, пока была ты матерью бедняка

                  и жила от его трудов.

Кто смел бы дурное сказать о земле, скромно

               несущей в своем подоле́

                  груз овощей и плодов?

А ныне порочною стала ты, тебя украшают листва

               и цветы,

                  твой новый наряд богат.

О горе! Постигнуть не в силах я, как ты смогла

                изменить себя

                  от головы до пят.

Я, нищим ушедший в чужие края, сюда вернулся

                ради тебя,

                  Взгляни:

Я оборван… Чудовище! Ты, пока я страдал,

               облачалась в цветы,

                  улыбалась ночи и дни.

Гордишься ты милостями богача, а я так надеялся,

               миг улуча,

                  увидеть прежней тебя,

Но от минувшего нет и следа, душу мне ранит твоя

               красота,

                  я плачу, былое любя,

В те дни для хозяина-бедняка ты, как амрита, была

               сладка,

                  а ныне цветут цветы.

Ты ими украшена, ты весела… Но слушай, богинею

               ты была,

                  рабынею стала ты…

Словно чужой, с пустою душой

                  на все я смотрел в упор,

И взор мой набрел на манговый ствол,

                  памятный с давних пор.

Я сел у корней, а горе во мне

                  притихло и замерло начеку, —

Детство и мать я стал вспоминать,

                  чтоб разогнать тоску.

Вспомнилось, как в грозовую ночь сны прочь

                  отлетали от глаз;

Как спелые манговые плоды, лишь ветер, бывало,

                                 встряхнет сады,

                  собирал я в рассветный час.

Вокруг оглядевшись, я вспомнил пруд; из школы

                сбежав, мы прятались тут

                  когда-то очень давно,

И стало ясно до боли мне, что землю,

               грезившуюся во сне,

                  вновь увидеть не суждено.

Но ветерок промолчать не смог,

                  он, прилетев с пруда,

Прошумел и стих, чтоб у ног своих

                  я нашел два спелых плода.

Тут я понял – мать не могла не узнать

                  того, кто вернулся к ней,

И гнев мой поник: чем горестней миг,

                  тем ласковый дар ценней.

Но вдруг из кустов, не в меру суров,

                  садовник вылез и прямо

Пошел на меня, браня и кляня

                  (таких посылает Яма[15]).

И молвил ему: «Шуметь ни к чему,

                  я землю отдал без спору,

А ты готов из-за двух плодов

                  со мною затеять ссору!»

Но крикун меня не узнал и палкой погнал

                  туда,

Где ласкала прохлада хозяина сада,

                  где он рыбу ловил у пруда.

С ним были друзья. Увидев, кто я,

                  закричал он: «Пробил твой час!

Околей, злодей!» Он бранился зло, а друзья еще злей

                  в сто раз.

Я взмолился тогда: «Два упавших плода

                  мне, как милостыню, подай».

Суд бабу[16] был скор: «Ты, по сути, вор,

                  хоть на вид и свят, негодяй!»

И, себя губя, рассмеялся я:

                  «Справедлив судьбы приговор:

Раз земля моя чтит святым тебя,

                  то я, разумеется, – вор».