Читать книгу Я – гой - Равиль Садыков - Страница 5

/1/ И СКАЗАЛ БОГ АВРАМУ38: «УХОДИ ИЗ СТРАНЫ ТВОЕЙ, ОТ РОДНИ ТВОЕЙ И ИЗ ДОМА ТВОЕГО В СТРАНУ, КОТОРУЮ Я УКАЖУ ТЕБЕ».39

Вот, собственно, в общих чертах, как всё и начиналось, когда Аврам, прихватив всё своё семейство и всё своё имущество, и скот, двинулся на поиски лучшей жизни.

Только в моём случае, в отличие от библейского героя Аврама, которого на этот рискованный шаг надоумил сам Господь Бог, меня уговорили на это родственники моей жены, которые непременно хотели уехать в Израиль. Заметьте: не в Соединённые Штаты Америки40 или Канаду41, как сделали некоторые из их знакомых, и не в Германию42, как это сделали некоторые из их родственников, а именно в Израиль. Ситуация для меня осложнялась и тем, что на тот момент СССР уже не существовал. Эстония43, Литва44 и Латвия45 отделились первыми. Затем пресловутое Беловежское соглашение46, подписанное в бане «тремя богатырями-удальцами47»: белорусом48 Шушкевичем49, украинцем50 Кравчуком51 и россиянином52 Ельциным53, поставившее жирную точку на дальнейшей судьбе всего Советского Союза.

«Я тебя породил, я тебя и убью», – это слова гоголевского54 героя Тараса Бульбы55, которые он сказал своему сыну Андрию перед тем, как застрелил его за предательство.

Мне пришли на память эти слова не случайно. По иронии судьбы именно Россия (тогдашняя РСФСР56), Украина и Белоруссия в 1922 году путём обмана и запугивания создали СССР. Эта затея стоила сломанных судеб и жизни многим невинным людям и целым народам. Разгром Кокандской республики57, насильственное присоединение республик Средней Азии58, подавление крестьянских восстаний на Кавказе59 и в Украине, присоединение Прибалтики60, жесточайший террор, война, голод, репрессии, ГУЛАГ61 и многое другое, через что пришлось пройти людям, втянутым в эту авантюру. А то, что это была авантюра, не приходится сомневаться, так как после стольких усилий и жертв всё так бесславно было разрушено и разбазарено. Жизнь в СССР не была лёгкой, и всё же для многих развал страны в начале 90-х стал настоящей трагедией.

Конец империи!

Кругом воцарились хаос и неразбериха. Вылезли на свет прятавшиеся в недрах системы унитарного государства62 коррупция, бандитизм, а ещё и ваучеры63. Страна поделилась на тех, кто покупал ваучеры, и тех, кто их продавал. История повторилась, Россия вернулась к началу ХХ столетия, в 1917—20-е годы – в НЭП64, когда нужно было как-то оживить разрушенную затяжной гражданской войной65 экономику России. В ту пору Российская империя так же «трещала по швам» и рассыпалась. От неё отделились Польша66, Финляндия67, Литва, Латвия, Эстония, Западная Белоруссия68, Западная Украина и Бессарабия69. За один пуд70 (это чуть больше 16 кг.71) ржаной муки в те годы могли запросить (вы только вдумайтесь!) более 140 тысяч рублей!

В Израиле нас называют «колбасная алия72». Это из-за того, что многие жители СССР ездили в поисках дефицитных товаров и продуктов в столицу – город-герой Москву, когда в регионах всё это можно было купить только по великому блату73. Столичные жители с большим пренебрежением относились к таким людям и называли «мешочниками»74. Но в 90-е годы прошлого столетия вся страна, включая и столицу, превратилась в «мешочников», пустые полки продуктовых магазинов были не только на периферии. Уже и столичные снобы75 выстроились в длинные очереди, чтобы обзавестись палкой заветной колбасы – это звучит обидно, но было правдой.

Во многих регионах начали вспыхивать вооружённые конфликты – гражданские войны. Люди стали покидать свои дома и уезжать. Я и подумать не мог, что «братские народы», которые когда-то жили в одной «великой стране», начнут воевать и убивать друг друга. Такое не могло привидеться даже в кошмарном сне. Мне довелось услышать совершенно ужасающие истории от очевидцев – людей, переживших это: резня в Таджикистане76; Ферганская резня77 турков-месхетинцев78; война в Чечне79; война в Приднестровье80; война в Абхазии81; война в Нагорном Карабахе82 и другие вооружённые конфликты, которых мы даже не могли и представить себе в 60-е и 70-е годы ХХ столетия.

Помню, как моя бабушка (царство ей небесное), когда я ещё был ребёнком, пережившая гражданскую войну в начале ХХ столетия, коллективизацию83, Вторую мировую84, разруху и голод, непрестанно причитала – «только бы не было войны», для неё это было самым страшным из всех несчастий, которые она пережила за свою долгую и непростую жизнь. «Какая война может быть, бабушка?» – спрашивал её я. Я не понимал, о какой войне может идти речь… В моём тогдашнем представлении этого не могло быть. Я родился после войны, но хорошо помню её отголоски – изувеченных войной людей. Мой отец (ныне покойный) был участником той войны, и он не любил о ней рассказывать. Я был уверен, что войны больше не будет. И вот это случилось теперь с моим поколением.

«Смотри, что здесь творится», – говорили мне жена и её родные, – «людей прямо на улицах стреляют, повсюду бандиты».

К моему великому сожалению, всё это было правдой. Во времена перестройки85 бандитизм расцвёл пышным цветом. Людей убивали прямо на улицах – посреди белого дня, а органы правопорядка бездействовали, покрывая преступников. Мне не хотелось уезжать. Но что я мог возразить. Хотя, даже при всём творившемся вокруг разгуле бесправия и вседозволенности, я всё ещё продолжал любить эту страну и наивно полагал, что всё это только временно. Мне не хотелось верить, что всё, к чему я привык, и все те идеалы, на которых я воспитывался и рос: любовь к родине, патриотизм – окажутся полной фикцией86, пшиком87, нулём.

Вы можете мне не верить, но я смотрел все съезды ЦК КПСС88, которые транслировались по Центральному телевидению (другого в принципе тогда и не было, за исключением местного телевидения), аж с 1971 года и вплоть до ХXVIII съезда в 1990 году – последнего в истории Советского Союза. Я с таким вниманием слушал речи наших Генеральных секретарей89. Больше всех мне нравился Леонид Ильич Брежнев90. Я верил каждому его слову. Я верил этому человеку, верил нашей партии, её руководству, Политбюро91 и верил, что мы живём в лучшей стране; верил в единую общность – советский народ92; верил, что мы все будем жить при коммунизме93.

Но меня обманули.

Я не еврей и не иудей. Если говорить откровенно, мне никогда и не приходила в голову такая мысль – стать евреем или иудеем. Мне всегда нравился мой статус94 – нееврея. Единственное, что меня связывает с еврейским народом, – это штамп в паспорте о регистрации гражданского брака, выданный в городском ЗАГСе95 города Каунаса, и свидетельство о рождении наших общих с женой-еврейкой детей. Не потому, что я имею что-то против евреев. Наоборот, я всегда испытывал уважение к этому народу. Я всегда любил и люблю мою жену, мне всегда нравились её родственники – евреи, нравились её друзья – тоже евреи. Но я был не еврей!

Одна только мысль, что я окажусь в стране, где вокруг меня будут только одни евреи, приводила меня в ужас. Израиль в моём представлении был неким интеллектуальным монстром, сверхдержавой – супергосударством!

Помню, как мы когда-то, сидя в одном из уютных каунасских ресторанов, обсуждали, что мы будем делать в Израиле, в каких городах будем жить – звучали незнакомые мне названия городов. Точнее, обсуждали родственники жены и их друзья, а я хранил молчание, мне нечего было сказать. Я просто слушал, как они делились впечатлениями о израильской жизни, о чудесных технических новинках, придуманных в этой стране, о квадратных арбузах и голубых помидорах. Да и что я мог им рассказать? Правда, многое из того, о чём тогда говорилось, в итоге оказалось мифом.

«Вы знаете», – сказал один из наших общих знакомых, – «в Израиле всех новоприбывших инженеров сразу же ставят к кульману»96.

Кульман, кто не помнит, – это такая большая чертёжная доска, за которой работали конструкторы, рисуя чертежи, до появления компьютеров и компьютерных программ. Позже, уже находясь в Израиле, я вспомню об этом нашем разговоре. Но тогда я думал: «Что я буду делать, глупый не еврейский „мальчик“ с периферии, в стране, где все такие умные, я даже с кульманом-то не умею обращаться?!»

Однажды я высказал свои опасения родственникам жены.

«Не переживай», – успокаивали меня они. – «Израиль – это демократическое государство, и там есть место и таким, как ты…»

«Ты посмотри кругом», – говорили мне. – «Закрываются заводы, рушится страна, рэкетиры97 (появившееся в этот период новое словечко), инфляция, пустые полки продуктовых магазинов, безнадёга, нищета».

А ещё утюги и паяльники – кто меня понимает.

«И вправду», – думал я. – «Что ждёт меня и мою семью здесь?»

А там, в Земле Обетованной98, нас ждали вожделенные корзина абсорбции99 (денежное пособие, которую получал, приезжая в эту страну, каждый новоприбывший иудей), море, солнце и бананы… Как против такого соблазна можно было устоять?

Таким образом, после долгих и мучительных колебаний и огромного количества выпитого мной коньяка и водки, я всё же согласился. Самым главным аргументом в принятии мною решения о переезде в Израиль стали для меня слова, сказанные моей женой: «Там нашим детям будет лучше».

Семья и судьба детей – это самое важное в нашей жизни!

И вот, морозным ноябрьским утром 1990 какого-то года я со своей женой и детьми покидал город Каунас100, нашу уютную квартиру, в которой мы с женой и детьми прожили несколько счастливых лет. Мы покидали наших друзей, соседей и всё, что нам было дорого и хорошо знакомо.

Я родился и вырос на Южном Урале, но волей судьбы и военкома101 я оказался в Прибалтике102 – в Литовской ССР103. Литва не была моей родиной, но несмотря на это, мне нравилось здесь жить. Я полюбил Каунас. Мне нравились люди, живущие в этом городе, – немногословные и не суетливые. Нравились его старинные мощённые104 булыжным камнем105 тихие улочки; дома с островерхими, в готическом стиле106, крышами из красной черепицы107. Здесь я встретил свою будущую жену – мы полюбили друг друга, и меня совершенно не интересовало, какой она национальности. Через некоторое время я сделал ей предложение, и мы решили создать семью, у нас родились дети. Думаю, что в то время ни у неё, ни у меня не возникало мысли, что однажды мы уедем из этого города, из этой страны – навсегда (во всяком случае, у меня никогда не было такого желания). Нам казалось, что у нас всё должно быть хорошо. Казалось…

Но грянула перестройка! И всё покатилось в тартарары108.

Теперь мы навсегда покидали нашу родину и отправлялись в чужую и незнакомую страну, где нас ждала другая жизнь и полная неизвестность.

В аэропорту Вильнюса109 мы долго ждали вылета, непрерывно общаясь с «бравыми ребятами» – двумя молодыми людьми, работниками «Сохнута»110, которые пытались вытрясти из нас деньги за оказание неких услуг. Они запугивали нас тем, что в случае неуплаты наш багаж будет подвергнут самому тщательному досмотру. Я не стал платить, посчитав, что в моём багаже нет ничего противозаконного – золота, бриллиантов, антиквариата и валюты я не вывозил, только личные вещи: одежда и кое-что из домашней утвари, что могло понадобится нам в Израиле на первое время. Мы не были богачами. Но несмотря на это, наш багаж действительно весь перетрясли и тщательно, с пристрастием, досмотрели. И нам с женой пришлось затем в спешке, с огромным трудом всю эту уйму тряпья и барахла впихивать обратно в чемоданы.

Я был на взводе и даже в какой-то момент решил, что не хочу лететь в Израиль. Меня провожала моя сестра. Единственный родной человек, который у меня остался после смерти обоих наших родителей и трагической гибели старшего брата. Я вышел проводить её – она должна была лететь обратно в Уфу111, в Башкирию112. Мы долго молча стояли на улице, каждый погрузившись в свои мысли.

«Я не хочу лететь в Израиль», – сказал я. – «Давай я сейчас уеду с тобой».

«А как же твои дети? Как же твоя семья?» – спросила она, внимательно посмотрев на меня.

Я не знал, что ей ответить. На душе было так муторно113 и гадко… Мы обнялись, поцеловались на прощание, и она пожелала мне счастливой дороги. Уже сидя в самолёте, я с тяжёлым сердцем смотрел на падающий за иллюминатором снег и понимал, что уже никогда не смогу вернуться обратно в эту жизнь, которую я оставлял. Но мне всё ещё не верилось, что это происходит со мной в реальной жизни, мне всё это представлялось каким-то сном – наваждением, чем-то нереальным, казалось, что вот я проснусь, и всё это исчезнет, и я снова буду в своей квартире, лёжа в своей постели, и меня будут окружать привычные для меня вещи.

Самолёт медленно выруливал на полосу рулёжки114, выехал на взлётную полосу115, затем короткая остановка, рёв турбин116, и вот он понёсся вперёд, оторвался, полетел и далеко внизу стали виднеться заснеженные поля, лес, дорога, машины, город… «Прощай, страна, прощай, прошлая жизнь: детство, юность, друзья, родные. Прощайте все, всё, к чему я привык, и что было для меня дорого!»

Весь полёт в салоне самолёте стоял невообразимый гвалт117. Едва мы взлетели, люди начали расхаживать вдоль рядов, делиться впечатлениями, что-то возбуждённо обсуждать, курить… Стюарды и стюардессы абсолютно не обращали на это никакого внимания – люди таким образом прощались с прошлой тоталитарной системой118. Я всю дорогу пил. Мне «повезло», у одного из моих попутчиков – израильтянина, который возвращался домой в Израиль, была припасена литровая бутылка виски, купленная им там же в аэропорту, перед самым отлётом. И мы всю дорогу опустошали её содержимое. Мы не были знакомы до того момента, как оказались в салоне самолёта. Но пара стаканчиков крепкого алкоголя моментально сблизила нас, и уже через несколько минут мы стали чуть ли не самыми закадычными друзьями. Он рассказал мне о себе, а я поведал ему историю своей жизни. Я не помню, как его звали, и после приземления в аэропорту имени Бен-Гуриона119 мы уже больше никогда не виделись, хоть он мне и написал свой телефон, и я обещал, что обязательно позвоню ему, как только смогу устроиться. Но я так и не позвонил.

Когда мы прилетели, у меня страшно болела голова.

Вопреки расхожему мнению, что у трапа самолёта нас будет встречать восторженная толпа людей, размахивающих израильскими флагами, и приветствовать нас на нашей «исторической родине»120 – всего этого не было. Как не было и красной ковровой дорожки, выстеленной от трапа самолёта до здания аэропорта, приветственных речей, музыки и кружащихся в весёлом танце молодых людей. Всё было обычно, буднично, не так, как это изображалось на рекламных плакатах и в рекламных роликах.

Была жаркая и душная ночь. Слышалось стрекотание цикад121, пробивавшееся даже сквозь рокот самолётных двигателей. Мы стояли одной большой кучей у входа в здание аэровокзала, пытаясь успокоить капризничающих детей, – сказывалась усталость, бессонная ночь и долгая и изнурительная дорога. Дети непрерывно спрашивали нас: «А зачем мы сюда приехали и почему мы не можем вернуться домой?» Что мы им могли ответить на это? Что у нас теперь нет дома, что он остался далеко, и мы никогда в него не вернёмся…

Я помню, как моего старшего сына, которому на тот момент едва исполнилось восемь лет, пришёл проводить его друг-одногодка. И как они оба плакали навзрыд, сидя на кухне. Дети, они каким-то шестым чувством понимали, что больше никогда не встретятся в этой жизни. Трудно представить, что происходило в этот момент в их душах.

Есть такое высказывание, которое приписывают Конфуцию122, древнему китайскому мыслителю: «Не дай вам Бог жить в эпоху перемен».

И вот мы стоим угрюмые, как нашкодившие школярята123, ожидая, что с нами произойдёт дальше. Через некоторое время из здания вышел строгого вида «дядька» в голубой футболке с короткими рукавами и белых шортах и стал объяснять, что нам следует делать дальше. Я слушал его невнимательно, то и дело отвлекаясь и с любопытством оглядываясь по сторонам. Всё вокруг было для меня непривычным и новым. И вдруг я услышал:

«Молодой человек! Молодой человек!»

Я машинально оглянулся.

«Да, да. Это я к вам обращаюсь, мужчина. Вам всё понятно, что я сейчас сказал?»

Я с недоумением посмотрел на «строгого дядьку». По правде говоря, я пропустил большую часть из того, о чём он говорил. Но, несмотря на это, я твёрдо ответил:

«Всё прекрасно слышал и всё прекрасно усвоил».

Но судя по тому взгляду, каким он на меня посмотрел, этот человек не очень-то поверил мне.

«Надеюсь, что у вас не будет потом вопросов?» – недовольным тоном заметил он.

Потом была долгая и утомительная процедура оформления, бесцеремонное обращение всё тех же работников «Сохнут» (о которых я уже упоминал недобрым словом выше), и вот она – Земля Обетованная!

Никогда не забуду, как мы выходили через огромные ворота, с трудом толкая перед собой тяжело нагруженные тележки с «бесценным грузом» – нашими вещами, большая часть которых потом оказалась грудой ненужного и бесполезного барахла.

Итак, мы направлялись к выходу или скорее к входу – входу в новую для нас жизнь, к новой судьбе. И в то мгновение, когда высотой в три метра ворота с грохотом захлопнулись у меня за спиной, я вдруг осознал: «Всё, теперь у меня уже не будет обратной дороги. Обратный путь отрезан – навсегда, я перешёл свой Рубикон124». Словно Цезарь125, пересёкший запретную реку и воскликнувший – «Жребий брошен!»

Так вот и прошло моё восхождение – алия – в «землю, истекающую молоком и мёдом»126, как рассказывали о ней разведчики, посланные Моисеем127 в Земли Ханаан128 (или Канаан) – древних жителей Палестины129, чтобы разузнать об этих местах.

Теперь нужно было начинать новую жизнь и устраиваться на новом месте.

Но для начала немного истории. Порой бывает полезным покопаться в нашем прошлом, чтобы лучше понять нашу современность…