Читать книгу Майя - Ричард Адамс - Страница 15

Обнявшись, девушки лежали под одеялом.

– Ах, Оккула, я никогда не думала, что…

– Ш-ш-ш!

– Я спать не хочу.

– Я тебе не спать велела, а молчать.

– Ладно, я помолчу. А ты говори. Расскажи мне о себе – кто ты и откуда. Там все такие, как ты, – черные? И где твоя родина?

– Положи мне голову на плечо. Вот так. Ну, с чего же мне начать?

– Где ты родилась?

– Где я родилась? Хочешь, чтобы я расплакалась? Я все эти воспоминания похоронила под обломком скалы… ну знаешь, как Депариот в сказании. Давно уже… мне тогда меньше лет было, чем тебе сейчас. Похоронить-то я их похоронила, а во сне они все равно возвращаются. Однажды мне сказали, что шернами становятся девушки из неблагополучных семей. Вот только в моей семье все было хорошо. – Оккула помолчала. – Ты слыхала про Белишбу?

– Нет. А где это?

– Где Белишба? Ох, банзи, ничего-то ты не знаешь, глупышка. Белишба лежит далеко к югу от Саркида. Отсюда до Хёрл-Белишбы больше тридцати лиг, все на юг от Дарай-Палтеша. Но я родилась не в Хёрл-Белишбе.

– А где?

– На юго-западной оконечности Белишбы начинаются сухие степи, а за ними лежит громадная пустыня. Белишбанцы зовут ее Ведьмиными песками. В детстве я этого названия не знала, потому что родилась на другом краю пустыни – да-да, на другом краю самой страшной пустыни на свете. Мы называли ее по-своему – Говиг. Двести лиг каменистых холмов и песчаных равнин; двести лиг пустоты, только ветер воет и призраки вьются над барханами; двести лиг белесого неба и багровых туч, из которых никогда не проливается ни капли дождя.

Рассказу Оккулы Майя внимала с любопытством – он напомнил ей сказки старой Дригги.

– Там, за смертоносной пустыней Говиг, я и родилась. На моей родине живут люди с сердцами, горящими, как солнце. Они честны и прямодушны, добры и откровенны. Им нечего скрывать, и они ко всем относятся с теплом.

– А какая там местность?

– Плодородные равнины. Реки текут медленно, воду по каналам отводят на поля.

– Стада поить?

– Нет, там рис выращивают. Но я не из крестьянской семьи. Мой отец был купцом. Мы жили в Теджеке – его называют Серебряный Теджек, потому что река огибает его с трех сторон и белый песок на берегах серебрится под солнцем. Женщины выходят к воде стирать белье, а дважды в год на большой песчаной косе проводят ярмарку, дают представления в честь Канза-Мерады. Когда мне было три года, Зай повел меня на ярмарку. Я сидела у него на плечах и глядела на толпу, что колыхалась, как высокая трава под ветром. Отец мой был очень высоким. Торговал он драгоценностями, но не так, как противные толстяки в домах с решетками, замками и охранниками. Нет, он был не просто купцом, а искателем приключений. Куда его только не заносило! Он даже у Великого моря побывал…

– А где это?

– Ох, потом объясню, не перебивай. Так вот, бывал он и там, и в заоблачном Селлион-Рабате, где воздух такой разреженный, что с непривычки дышать трудно, и в заснеженном Узаке, где обморозился чуть не до смерти, а на обратном пути на него разбойники напали, он с трудом от них отбился. С драгоценностями всегда так – их все хотят украсть. Поэтому Зай переодевался, менял обличье – то притворится сумасшедшим богомольцем, то гуртовщиком с упряжкой волов. Однажды прикинулся нищим калекой, а драгоценности в деревянной ноге спрятал. Мы никогда не знали, когда его домой ждать, – он месяцами не возвращался. Как-то раз Экундайо, мамина служанка, прибежала и говорит: «Там коробейник пришел, с резными раковинами и деревянными игрушками». Ну, матушка и вышла посмотреть – глядь, а это Зай вернулся. Экундайо его не признала, только я сразу догадалась. Честное слово!.. Ах, банзи, я тебе всю ночь могу про него рассказывать, да только лишние слезы мне ни к чему. А когда мне девять лет стукнуло, Зай решил пересечь пустыню. Помню, матушка его умоляла этого не делать. Никто не знал, как далеко простирается пустыня и что лежит ее за пределами. Говиг многие пытались перейти, но так и пропадали без вести, ни один не вернулся… А вот Зай вернулся. Он всегда домой возвращался. Он пересек Говиг за шестьдесят два дня и вышел к Бекланской империи. В Бекле он продал драгоценности – опалы, изумруды и сапфиры – за очень большие деньги. Целое состояние сколотил, только немалую сумму пришлось отдать за покровительство верховному барону Сенда-на-Сэю, тому самому, в чьих конюшнях мы вчера ночевали. В Бекле у барона был роскошный особняк, там Зай и остановился. В чужой стране без покровительства торговать драгоценностями очень опасно. Как Зай по-беклански говорить выучился, я не знаю – наша речь на бекланскую не похожа, ты же слышала… Ну, вернулся Зай домой и сразу в обратный путь собрался. «Там очень выгодно товар можно сбыть, – объяснил он матушке. – Теперь я знаю, кому и что продавать, возьму с собой вдвое больше. Опасно, конечно, но жизнь полна опасностей». Такой уж он был человек, рисковый и бесстрашный. Ничего не боялся.

– И дочь в него пошла, – прошептала Майя.

– Правда? Так вот, он решил еще раз в Беклу сходить, чтобы снова состояние заработать. Хотел взять с собой пятерых крепких парней, чтобы на охранников денег не тратить.

– Чернокожих?

– Ну да. На моей родине, банзи, тебя бы разглядывали, как диковину. Там все люди чернокожие, понятно? Только уговорить парней оказалось трудно, потому что Говига все страшились и даже не верили, что Зай жуткую пустыню два раза пересек. Он целый год к походу готовился, набрал товар, провизией запасся, спутников себе нашел. Мне тогда одиннадцать было, я все хорошо помню… И тут в Теджек пришел смертельный недуг. О Канза-Мерада, сколько жизней чума унесла! Так много людей умерло, что хоронить было некому. Трупы бросали на речную косу на растерзание бродячим псам и хищным птицам. Меня из дому не выпускали. А через два месяца матушка заболела. Помню, жаловалась Заю: «О Бару, как сладко пахнет!» Отец услышал и зарыдал – понял, что это означает.

– Померла? – дрожащим голосом спросила Майя и натянула на себя одеяло.

– Померла. И Экундайо тоже. Ох, банзи, лучше не видеть того, что я видела! Знаешь, песня есть такая… – Оккула задумалась, вспоминая, потом тихонько пропела что-то на своем языке. – Я уж слова позабыла. «Матушка уснула вечным сном, отец слезами захлебнулся, а серп богини не знает отдыха…» Через полгода в доме остались только мы с Заем, кто из слуг не помер, те сбежали. Отец усадил меня к себе на колени – помню, за окнами ветер выл – и сказал, что все равно отправится в путь через Говиг. «Не за богатством, доченька, – объяснил он. – К чему мне теперь оно? Может, тебе пригодится. Незачем мне здесь оставаться. Как жить на свете одному? Из тех, с кем я договаривался, трое от чумы убереглись, со мной пойдут, я знаю. А вот что с тобой делать, красавица моя? Где ты будешь меня дожидаться?» Я ответила, что с ним пойду. Он рассмеялся и сказал, что я не выдержу, помру в дороге. Только я его предупредила, что, если он меня с собой не возьмет, я в реке утоплюсь. Так и вышло, что он меня с собой взял. Все кругом говорили, что он помешался от горя, – только безумец одиннадцатилетнюю девчонку в пустыню поведет. Он и впрямь сам не свой был, понимаешь? Он мою матушку очень любил и тосковал страшно. Потому и решил в пустыню уйти, чтобы забыть обо всем.

Как мы в путь отправились, меня просто распирало от гордости. Отец меня снарядил как полагается, даже нож дал и научил, как с клинком обращаться, ведь в пути всякое может приключиться. Я изо всех сил старалась никому обузой не быть, свою поклажу сама несла и шла с отцом за руку, со всеми наравне. Поначалу было легко, ведь чем дольше идешь, тем лучше получается. Иногда Зай меня к себе на плечи усаживал, но не часто, хотя я его не просила. Я стряпала, одежду штопала, ловила ящериц и саранчу – в пустыне всё едят, понимаешь? Шли мы ночами – днем нельзя, потому что жарко. Зай первым сообразил, как по звездам путь прокладывать, так мы и шли, по звездам, иначе бы заплутали и сгинули. Путь наш лежал на восток. Как звезда всходила, мы к ней шли, а чуть погодя – к другой звезде, которая на месте прежней загоралась. Главное было со звезды глаз не спускать, чтобы не заблудиться. А как заря занималась, Зай нас останавливал, мы лагерь разбивали, костер разводили из пустынной колючки, еду готовили, когда было из чего. Потом искали, где бы от зноя укрыться. Иногда находили пещеру или овражек – тибас по-нашему, – но чаще мочились на шкуры, заворачивались в них и зарывались в песок, чтобы тело жар не иссушил.

А еще Зай умел воду находить. В пустыне нет ни ручьев, ни родников, изредка встречается колодец или озерцо, рядом с ними колючки растут, и птицы туда прилетают. Но чаще вода под землей собирается лужицей или просто жидкой грязью. Чтобы ее найти, надо следить за насекомыми, но лучше – с лозой искать, это волшба такая, не знаю, как и объяснить. Берешь в руки прутик с рогулькой на конце, он тебе показывает, где вода. Иногда приходилось грязь сосать, но я ни разу не жаловалась.

За ночь мы три лиги проходили. Песок мягкий, сыпучий, идти по нему трудно, ноги вязнут. Зай отсчитывал дни зарубками на палочке. Пустыню мы перешли за пятьдесят пять дней, быстрее, чем прежде, потому что отец приспособился и путь знал, вел нас от одного места к другому. И не давал унывать. Я всегда верила, что отец нас не погубит, от смерти спасет, не сомневалась, что он нас переведет через Говиг, хотя страшно было до жути, когда барабаны били.

– Барабаны? – переспросила Майя.

– В пустыне всякое мнится: и слышится, и видится. Я от страха окаменела, когда барабаны услыхала – и не ночью, а белым днем. Злые силы путникам угрожают, не хотят, чтобы Говиг пересекали. Нас Канза-Мерада спасла. Я однажды видела, как она шествует по пустыне в огромном песчаном смерче, выше, чем Красная башня в Теджеке. Ужасное зрелище. Хорошо, что богиня лицо отвратила, иначе бы мы все умерли. Так Зай объяснил.

Ну, пересекли мы Говиг. Только осталось нас не пятеро, а четверо: один из охранников помер от укуса – к нему в одеяло крептур забрался, а M’Тесу одеяло не встряхнул, забыл. От края пустыни до Хёрл-Белишбы лиг семь. В Хёрле у Зая были знакомцы, они ему и прежде помогали. Мы у них пожили, набрались сил, переоделись в местную одежду, не в новую, конечно, но и не в лохмотья, чтобы не так сильно выделяться. За помощь Зай пообещал на обратном пути расплатиться бекланской монетой. Слово его было крепкое, ему доверяли.

А уж оттуда мы в Беклу отправились. От Хёрл-Белишбы до Беклы шесть дней пути. На полдороге надо перейти через Жерген по островному мосту, что называют Ренда-Нарбой. В том месте Жерген шириной всего триста локтей.

Только когда мы в Беклу пришли, оказалось, что в городе волнение и суматоха. Война началась, у власти – непонятно кто, везде беспорядки. Восстание Леопардов случилось, то самое, когда Дераккон престол захватил с помощью Форниды, Кембри и остальных. Вот мы в самую неразбериху и угодили. Зай отправился прямиком в особняк Сенда-на-Сэя, но барон уехал на восток, в Тонильду. Его дворецкий отвел нам комнаты в доме прислуги, велел дожидаться, пока все не успокоится, а там и Сенда-на-Сэй вернется. Только напрасно мы надеялись, что вскоре все устроится…

С виду в городе было спокойно, убивали все больше украдкой. Никто не знал, кто жив, кто погиб, а уж кто всем заправляет – и подавно неизвестно было. Зай говорил, что в смутные времена купцам нелегко, а потому надо затаиться и выжидать, чем все закончится.

Больше всего Леопардам хотелось избавиться от Сенда-на-Сэя и его сторонников. Владычица – ее называли благой владычицей, наместницей Аэрты – им не мешала, с ней легко было справиться. Но все это я узнала много позже, а тогда ощущала только страх, окутавший город. Знаешь, зачастую дети лучше взрослых понимают, что происходит.

– Да, – вздохнула Майя.

– Так вот, зловещий вихрь восстания разрушил крестьянские хозяйства, лишил страну мира и покоя, смел с престола законных правителей Беклы, а нас поверг в пучину несчастья. Погоди, сейчас я тебе все расскажу.

Однажды жарким днем я сидела у окна в столовой, в крыле для прислуги, и глядела сквозь затворенные решетчатые ставни на купавшихся в пыли воробьев. Надо было одежду штопать, но от зноя меня разморило. Внезапно двойные двери распахнулись и в столовую вошла женщина. Спросонок я решила, что это богиня спустилась с небес в солнечном сиянии. Понимаешь, у нее была грива ярко-рыжих волос, и они пламенели, рассыпавшись по белоснежным плечам, что отливали перламутром. Незнакомке было лет двадцать шесть. Свободное бледно-зеленое одеяние, расшитое золотыми нитями, скреплял золотой пояс на талии; на запястьях блестели золотые браслеты; сквозь невесомую, полупрозрачную ткань просвечивало тело. Сопровождали красавицу четыре или пять девушек – одна несла веер, другая придерживала шлейф. Следом вошел воин с мечом у пояса. Я застыла у окна, изумленно разглядывая процессию, но на меня никто не обратил внимания.

В столовой почти никого не было, только несколько слуг и мой отец со спутниками. При появлении женщины все почтительно встали, а она огляделась, увидела Зая – его сразу замечали, – подошла к нему и спросила: «Ты – торговец драгоценностями из-за Ведьминых песков?» Зай растерялся, потому что об этом знал только дворецкий, а красавица, заметив его замешательство, сказала: «Доверься мне, У-Бару, я близкий друг барона Сенда-на-Сэя. Вот его перстень, видишь? Барон мне его вручил, чтобы развеять твои сомнения, а сам он приедет завтра».

Зай, разглядев баронскую печать на перстне, показал красавице драгоценности – опалы, сапфиры и все остальное. Она, мурлыча как кошка, стала примерять их и любоваться собой в серебряном зеркале, которое держала одна из служанок.

Меня незнакомка напугала, ведь от страха перед ней даже ее служанки дрожали. Мужчин она очаровала, и мой отец тоже поддался ее чарам. Такие женщины всегда сводят мужчин с ума, превращают их в глупцов, а эта красавица разбудила бы страсть в каменном истукане.

Наконец она милостиво изрекла, что купит все драгоценности, и пообещала щедро вознаградить Зая, но велела дождаться возвращения Сенда-на-Сэя, мол, тогда они с бароном за все расплатятся. После этого она удалилась вместе со свитой.

Мы, то есть Зай и его спутники, решили, что красавица – знаменитая шерна, которая ублажает Сенда-на-Сэя, но отец удивился, потому что прежде гостей и купцов Сенда-на-Сэй всегда принимал с женой, а не с любовницей.

Тогда мы даже не догадывались, что Сенда-на-Сэй погиб. Леопарды схватили дворецкого, и он рассказал им обо всем, что знал, лишь бы спасти свою жизнь. Упомянул он и о торговце драгоценностями. Неизвестная красавица, Форнида из Палтеша, стала новой благой владычицей, наместницей Аэрты, а предшественницу свою убила.

– Так она и сейчас владычица? – спросила Майя.

– Да, вот уже шесть с половиной лет она считается смертной спутницей вашего бога Крэна, наместницей Аэрты. Тебе о ней известно?

– Таррин говорил, что, пока бог в нее влюблен, империя процветает. Она – священный оберег страны, поэтому ей позволено все.

– Верно, ей позволено все. Ну, слушай дальше. Зай со спутниками вместе со слугами ночевали, а меня отправили в женское крыло. Одна из служанок обо мне заботилась, я спала в ее комнате, еще с двумя девочками. Как обычно, вечером мы с отцом вознесли молитвы Канза-Мераде, а потом он меня поцеловал и уложил спать. Больше я его не видела. Ночью Леопарды ворвались в особняк, убили Зая со спутниками и украли все драгоценности.

– А как они их нашли? Ты же говорила, что отец их спрятал?

– Любого можно заставить обо всем рассказать, – вздохнула Оккула и умолкла.

– А с тобой что стало?

– Знаешь, прежде я жалела, что меня не убили. Наутро, когда все раскрылось, девочки расплакались, не хотели мне говорить, что произошло. Погибли только Зай и его люди. Леопарды захватили особняк и всех слуг, а меня решили продать в рабство, потому что я знала об убийстве отца. А может, им просто денег захотелось. Так вот, продали меня не на рынке, а на заказ. В Беклу из Теттит-Тонильды приехала Домрида за девушками для «Лилейного пруда» – так ее заведение называется. Точнее, тогда оно еще ей не принадлежало, она только помогала им управлять. Девушек она предпочитала молоденьких, которых обучать легко. А девушка с черной кожей – редкость, ценный товар, таких прежде никто не видел.

Домрида пообещала со мной хорошо обращаться, если я буду во всем поступать как велено. «Не повезло тебе, – сказала она, – да только ничего не поделаешь, раз уж так случилось. Женщинам всегда тяжело – и тебе, и даже мне, но если ты будешь послушной девочкой, то я тебя не обижу». И слово свое она сдержала, даром что старая корова. Суровая она, твердая как скала, но и меня закалила и ничем не обидела.

Поначалу я думала, что слезы у меня никогда не высохнут. Не знаю, как не померла от горя. Вместе со мной Домрида купила еще четырех девчонок, моих сверстниц, им тоже было о чем горевать, но они Говиг не пересекали, а потому я решила, что я – лучше. Вдобавок, хоть Зай и погиб, я все равно оставалась его дочерью, так что плакать мне было не к лицу.

Вот, значит, освоила я нужную науку и превратила себя в неприступную крепость: мужчины снаружи, а я – внутри вместе с Канза-Мерадой. Я им отдавалась, но себя не отдавала, понимаешь? Выучилась играть на киннаре, петь, танцевать «Серебряный зард» и «Козу в круге». Все меня хвалили, Домриде рассказывали, что лучше меня нет никого, – вот дурачье! Знаешь, банзи, если вокруг себя стену возвести, то за ней тебя никто не тронет, не сомневайся. Так что слушай, что я тебе говорю, и все будет хорошо.

Из моего заработка мне щедрая доля доставалась. Понимаешь, я Домриде по нраву пришлась – об этом я сама позаботилась. Деньги я тратила с умом, на наряды, притирания и украшения, потому что на будущее загадывала. Я не собиралась в «Лилейном пруду» до гроба корячиться – шесть лет там отработала, а потом решила, что пришла пора жизнь переменить.

– И Домрида тебя отпустила? – удивилась Майя.

– Не так все просто, банзи. Домриду я долго уламывала. Вот однажды, месяца три назад, я ей и сказала: «Сайет, не хотите меня в Беклу послать? Для вашей же выгоды?» Она недоуменно на меня посмотрела, любимое лакомство за щеку запихнула и поинтересовалась, зачем это. Я ей объяснила, что в Бекле от меня будет много пользы: я буду новости выведывать и ей сообщать. Времена сейчас смутные, обо всем знать важно. Вдобавок ей легче будет выгодные сделки через меня заключать и не придется на рынок в Беклу за товаром ездить.

– А как же ты собиралась все это устроить, если тебя другому хозяину продадут?

– Ох, банзи, ты думаешь, я в рабыни метила? Нет, я хотела, чтобы Домрида мне вольную дала, чтобы я в Бекле шерной стала. Только Домрида на это не пошла – теперь я понимаю, что размечталась, слишком много о себе возомнила. Короче говоря, она согласилась продать меня крупному торговцу в Бекле, который обещал меня пристроить в хороший дом, к важным господам. «Я с Лаллоком встречусь, про тебя расскажу, – объяснила мне Домрида. – У него прекрасные связи, он поставляет товар самым богатым и влиятельным Леопардам. А как он тебя пристроит, ты со мной свяжись – я стану через тебя сделки заключать и вознаграждением не обижу». Так все и случилось. Лаллок за меня десять тысяч мельдов заплатил и посулил еще две тысячи, если продаст меня больше чем за четырнадцать. Из этих двух тысяч мне пятьсот причитается. Это немного, конечно, но нам с тобой на первое время хватит. Главное – хорошенько их припрятать. Теперь ты понимаешь, из-за чего я так беспокоюсь? Мне свое достоинство никак нельзя ронять. Лаллок велел Мегдону меня из Теттита в Беклу отвезти, но этим мерзавцам все равно – ценный товар или дешевая подстилка. Так что пришлось свое положение с боем отвоевывать.

– А как же У-Зуно? – спросила Майя. – Ты с ним себя очень смирно держишь.

– Ну, с одуванчиками иначе нельзя. Себя я ему предложить не могу, а перечить ему – только врага наживать.

– А почему?

– Как это – почему? Ты что, не знаешь… – Тут Оккула пустилась в подробные объяснения.

Майя изумленно заахала и засыпала подругу вопросами.

– …так что ублажать его нам нечем, – вздохнула чернокожая девушка. – И никаким колдовством его не проймешь. Умен, паршивец, и дело свое знает. Высоко метит, далеко пойдет, помяни мои слова.

Девушки помолчали.

– Ты спишь? – тихонько спросила Оккула.

– Ага, – сонно пробормотала Майя.

– Ох, слышишь? Далеко-далеко…

– Что?

– Петухи кукарекают.

– Не-а, не слышу.

– Светает уже.

Майя протерла глаза и подбежала к окну. На востоке в безоблачном небе занималась заря. Издалека донесся петушиный крик. Майя поежилась от утренней прохлады, обхватила себя за плечи.

– Ну вот, новый день настал, – вздохнула Оккула. – Только двери еще долго не отопрут. Ложись-ка ты, банзи, я тебя утешу. Тебе понравится, не сомневайся.