Читать книгу Лев Троцкий и политика экономической изоляции - Ричард Б. Дэй - Страница 8

Впервые в наиболее полном виде теория перманентной революции была изложена Троцким в работе «Итоги и перспективы», написанной в 1905–1906 годах. В этой работе был сделан вывод о том, что поскольку Россия была наименее развитой из европейских стран, социалистическая революция с гораздо большей вероятностью должна была начаться именно здесь, а не в западных промышленно развитых государствах. Первый этап революции, т. е. замена феодального самодержавия на более демократическую форму правления, не будет продолжительным. После короткой передышки революционный процесс вновь наберет силу и выльется в захват власти пролетариатом. Поскольку К. Маркс в 1848 году предрекал подобный сценарий развития событий для Германии, эти рассуждения Троцкого более или менее укладывались в рамки ортодоксальных марксистских взглядов. Однако в последующие годы большинство марксистов делали попытки определить степень «готовности» различных стран к социализму на основе так называемых «уровней» экономического развития. Подобный анализ мог привести к мысли о том, что отсталость России предопределяла для нее единственный путь – полномасштабную буржуазную революцию. Однако большинство теоретиков вносили поправки в эту точку зрения, допуская, что в Европе одновременно может произойти ряд политических переворотов.

Троцкий полагал, что этот псевдонаучный интерес к абстрактным уровням развития являлся лишь «безнадежным формализмом». К. Маркс действительно отмечал связь между промышленным развитием страны и возможностью захвата власти пролетариатом, однако он никак не предполагал, что это его «исторически-относительное» замечание станет «сверхисторической (supra historique) теоремой»³. Исторический путь России был уникален, и поэтому критерии, подходящие для описания других стран, для нее были неприемлемы. Дореволюционная российская промышленность финансировалась в основном западным капиталом. Вместе с финансированием европейские инвестиции принесли в Россию самые современные методы организации производства, в результате чего Россия перепрыгнула через фазу раннего капитализма. Не менее важное влияние зарубежные инвестиции оказывали и на политику. Европейские инвесторы, стремясь получить прибыль, не имели ни желания, ни возможности выступать в роли политической оппозиции внутри России. Следовательно, буржуазный либерализм в России был гораздо менее развит, чем в других европейских странах. В то же время российская промышленность отличалась неестественно высоким уровнем концентрации, и поэтому забастовки могли с легкостью ее парализовать. Пролетариат был сильнее, чем можно было предположить, исходя из его численного состава, и гораздо более сплоченным, чем пролетариат в Германии или в Англии в сопоставимый период. Учитывая все эти факторы, Троцкий пришел к выводу, что попытка установить формальную связь между удельным весом промышленности в народном хозяйстве и диктатурой пролетариата «представляет собою предрассудок упрощенного до крайности “экономического материализма”»⁶.

В главе под названием «Предпосылки социализма», полемизируя с историком Н. А. Рожковым, он продолжал развивать эту точку зрения. Рожков утверждал, что считать страну «готовой» к социализму можно только при выполнении следующих условий: 1) крупная промышленность должна практически полностью стать главным сектором промышленности; 2) крупнейшие промышленные предприятия должны быть организованы на кооперативной основе; з) преобладающее большинство населения должно стать убежденными социалистами. Комментируя такую строго традиционную трактовку, Троцкий сравнил Рожкова с Марксом образца 1848 года. В частности, он отметил: «Поистине, Маркс 1848 года – это утопический младенец перед лицом многих нынешних безошибочных автоматов марксизма!»⁷.

Троцкий считал, что Рожков отошел от революционного марксизма, поскольку не смог понять, что вышеупомянутые процессы взаимозависимы, что они обусловливают и ограничивают друг друга. Задолго до того, как эти процессы смогут достигнуть своего «математического предела», они «качественно переродятся и в своей сложной комбинации создадут то, что мы понимаем под именем социальной революции»[242]. Рожков необоснованно повысил требования к экономическим условиям социализма, и Троцкий попытался сформулировать их более реалистичным образом. Он заявил, что, во-первых, социализм возможен «лишь при условии такого развития производительных сил, которое делает крупное предприятие более производительным, чем мелкое»[243]. Во-вторых, в стране должен сформироваться пролетариат, осознающий свою классовую принадлежность. Однако в связи с этим Троцкий добавил, что «предопределять, какую часть всего населения должен составить пролетариат к моменту завладения государственной властью, значит заниматься бесплодной работой»⁸. И, наконец, он отметил, что рабочий класс должен установить свою политическую диктатуру. По его мнению, в России присутствовали все предпосылки, кроме третьей.

Троцкому необходимо было упомянуть эти чрезмерно формализованные политические условия хотя бы для того, чтобы показать, насколько обманчивой была их внешняя простота. Для того, чтобы доказать, что создание рабочего правительства вполне реалистично, Троцкому пришлось отказаться от такого анализа ситуации, при котором акцент делался на трудностях, связанных с недостаточной развитостью российской экономики. Он не думал, что переход к новым общественным отношениям произойдет мгновенно. На самом деле он предполагал, что национализация начнется с крупных промышленных предприятий, а затем будет постепенно продолжаться. Троцкий считал, что социализм нельзя создать с помощью нескольких декретов. Тем не менее он прогнозировал, что «социалистическая политика рабочего класса натолкнется на политические препятствия гораздо раньше, чем упрется в техническую отсталость страны»⁹.

По мнению Троцкого, главная угроза пролетарскому режиму состояла в том, что численно превосходящие пролетариат классы могут создать враждебный ему альянс. Меры, призванные защитить сельский пролетариат, могли привести к конфликту большей части крестьянства с интеллигенцией, с одной стороны, и правительством рабочих – с другой. Кроме того, капиталисты в ответ на законы о безработице и введение восьмичасового рабочего дня могли прибегнуть к локауту[244]. Таким образом, вполне реальной становилась перспектива появления контрреволюционной коалиции, сформированной различными классами. В свою очередь, из этих опасений следовал знаменитый вывод о том, что если русская революция не перерастет в мировую, то она погибнет. В связи с этим Троцкий писал: «Предоставленный своим собственным силам рабочий класс России будет неизбежно раздавлен контрреволюцией в тот момент, когда крестьянство отвернется от него. Ему ничего другого не останется, как связать судьбу своего политического господства и, следовательно, судьбу всей российской революции, с судьбой социалистической революции в Европе»¹⁰.

Экономическое развитие России в большой степени осуществлялось за счет иностранного капитала. Уже один этот факт казался Троцкому залогом того, что как по экономическим, так и по политическим причинам революционный процесс должен распространиться за пределы России. Он предполагал, что социалистическое правительство сразу же откажется от уплаты царских долгов и приступит к национализации экономики. Последствия такой политики окажутся катастрофичными для стран, кредитовавших Россию, особенно для Франции. «Можно не сомневаться, – писал Троцкий, – что финансовый кризис, который наступит в результате банкротства России, непосредственно повторится во Франции в форме острого политического кризиса, который сможет завершиться лишь после перехода власти в руки пролетариата». Если австрийская и германская монархии и попытались бы задушить пролетарскую Россию с целью не допустить распространения революции, то тем самым Вильгельм II и Франц Иосиф вынудили бы рабочих своих стран начать революцию. Так или иначе, революционные настроения мгновенно перекинулись бы на ведущие европейские державы. Если бы западные пролетарии оказали России военную и политическую поддержку, то угрозы контрреволюции можно было бы избежать, а новый социалистический режим был бы надежно защищен. В этом случае вполне был бы оправдан амбициозный план Троцкого по захвату власти, который, как тогда казалось, был несколько преждевременным. Здесь можно было бы привести множество цитат Троцкого, доказывающих, что еще до 1917 года, например, в 1906 году, он неоднократно говорил о необходимости непосредственной поддержки России, на государственном уровне, западными рабочими. Однако в работе «Итоги и перспективы» внешнюю поддержку он уже рассматривал как фактор политического баланса, призванный компенсировать количественное меньшинство рабочего класса в России.

Таким образом, теория перманентной революции не годилась для экономических дебатов середины 1920-х годов по двум причинам. Во-первых, эта теория рассматривала способы захвата и удержания политической власти, а не практические проблемы построения социалистического государства. Во-вторых, с ее помощью обосновывалась неизбежность мировой революции. Если бы Троцкий сделал особый акцент на технической отсталости, то это противоречило бы основной идее его теории. Если бы он доказывал невозможность построения социализма в одной стране, то это было бы логически излишним. Троцкий этим и не занимался. Он утверждал только то, что Россия была готова к революции и что поддержка пролетариев из западных стран смогла бы устранить угрозу контрреволюции.

Однако в 1930 году, уже после высылки из страны, Троцкий заявил, что он предугадал ошибки Сталина и что сам никогда не говорил, будто в условиях отсутствия процесса мировой революции Россия «созрела» для социализма. Во введении к работе «Перманентная революция» он заново описал события периода до 1917 года в форме следующего диалога: «Но неужели же вы считаете, – возражали мне десятки раз Сталины, Рыковы, и все прочие Молотовы 1905–1917 гг., – что Россия созрела для социалистической революции? На это я неизменно отвечал: нет, этого я не считаю. Но мировое хозяйство в целом и, прежде всего европейское, вполне созрело для социалистической революции. Приведет ли диктатура пролетариата в России к социализму или нет – каким темпом и через какие этапы – это зависит от судьбы европейского и мирового капитализма»¹¹. Поскольку в работе «Итоги и перспективы» говорилось, хотя и неявно, что, возможно, рабочему правительству и придется прибегнуть к внешней поддержке, то приведенное выше утверждение можно считать до некоторой степени правдоподобным. В ином случае его нужно было бы причислить к фальсификациям, изготовленным в целях антисталинской пропаганды.

Хотя замысел самой ранней теоретической работы Троцкого был неправильно понят, в ней содержались важные идеи, которые позднее послужили причиной его конфликта со Сталиным. В этой работе Россия изображалась как страна, окруженная экономически превосходящими противниками, перед которой стояли две альтернативы: либо погибнуть, «либо в своем развитии обгонять развитие экономических отношений и поглощать гораздо больше жизненных соков, чем это могло бы иметь место при изолированном развитии»¹². Политика индустриального протекционизма и поддержка зарубежного капитала, создав искусственный стимул для экономического развития, доказали, что история не всегда движется по предначертанному пути, в слепом повиновении объективным законам. Министры финансов царского правительства продемонстрировали, что «государство – величайшее средство организации, дезорганизации и реорганизации социальных отношений»¹³. Троцкий пытался показать, что социалистическое государство будет существовать в рамках такой же исторической модели. Он утверждал, что правительство рабочих «сможет и будет полагаться не только на национальные производительные силы, но и на интернациональную технику»¹⁴. Если под словом «техника» понимать «технологию», то, по мнению Троцкого, пришлось бы сделать вывод о том, что Россия должна продолжать импортировать «ноу-хау» и техническое оборудование. Когда Троцкий, наконец, осознал, что международную торговлю следует рассматривать не как политическую, а как экономическую проблему, у него начались разногласия со Сталиным по поводу идеи экономической изоляции. Если рассматривать «Итоги и перспективы» под этим углом зрения, то можно было бы утверждать, что в данной работе имеются некоторые намеки на бессмысленность попыток создать самодостаточную экономику; однако в ней не отрицается возможность построения социализма в одной стране, хотя именно это и приписывалась Троцкому для создания политического мифа.

Тот факт, что этот миф стал восприниматься как реальность, целиком и полностью лежит на совести Сталина. Настаивая на вымысле о том, что Троцкий и раньше, и теперь открыто отвергал идею о социализме в одной стране, Сталин стремился доказать, что его потерпевший поражение противник всегда был нерешительным меньшевиком, примазавшимся к революции и не верившим в будущее России. В результате взгляды Троцкого по поводу социализма в одной стране получили неверную трактовку в работах целого поколения троцкистов, а также советских исследователей. Этот политический миф жив и сегодня. Ранние работы Троцкого, находившиеся в тени его теории перманентной революции, не были изучены. Наиболее важными для двух главных периодов деятельности Троцкого, рассматриваемых в данной работе, являются его ранние работы, в которых развивалась теория империализма.