Читать книгу Дорога в Оксиану. Трэвел-блог английского аристократа. Италия. Персия. Афганистан - Роберт Байрон - Страница 6

Сирия: Дамаск (2200 футов), 12 сентября. – Вот Восток в его нетронутом беспорядке. Моё окно выходит на узкую мощёную улочку, ароматы пряной кухни, доносящиеся оттуда, ненадолго развеялись порывом прохладного воздуха. Наступает утро. Люди зашевелились, разбуженные неземным призывом муэдзина с маленького минарета напротив и доносящимися в отдалении. Скоро поднимется шум торговцев и стук копыт.

Я пожалел, что уехал из Палестины. Приятно найти страну с великолепной красоты природой, со столицей, внешний вид которой достоин её славы, с процветающим земледелием и стремительно растущими доходами, с появляющейся собственной современной культурой, которую создают художники, музыканты и архитекторы, и с администрацией, управление которой напоминает благодушного лорда поместья среди его семейства. Не нужно быть сионистом, чтобы осознать, что всё обстоит так благодаря евреям. Они прибывают в страну и осваиваются. В прошлом году разрешение на въезд получили 6000 человек, а прибыли 17000, эти дополнительные 11000 пересекли границы там, где их сложно охранять. Оказавшись в Палестине, они выбрасывают свои паспорта, и поэтому их не могут депортировать. Однако, похоже, в стране есть средства для их поддержки. Сами же они обладают настойчивостью, предпринимательскими навыками, техническими знаниями и капиталами.

Омрачает ситуацию враждебность арабов. Стороннему наблюдателю кажется, что правительство, уступая обидчивости арабов, поощряет их в этом чувстве угнетённости, не добиваясь при этом их расположения. Арабы ненавидят англичан и не упускают возможности выместить на них своё раздражение. Я не понимаю, почему это должно доказывать их правоту в глазах правительства. У них нет оправдания, как у индусов, сталкивавшихся с дискриминацией по цвету кожи.

Прошлым вечером за ужином Кристофер заговорил о Персии и заметил, что компания за соседним столиком пристально нас разглядывает. Неожиданно он услышал их разговор на персидском. Он попытался вспомнить, спрашивая меня шёпотом, не сказал ли он чего-нибудь оскорбительного в адрес шаха или его страны. Кажется, мы приближаемся к тому, что в наше время за неполиткорректность и чью-то обидчивость к нам применят средневековую тиранию. Был такой дипломатический казус, когда миссис Николсон рассказала английской общественности, что ей не продали мармелад в Тегеране.

Дамаск, 13 сентября. – Мечеть Омейядов датируется VIII веком, но чтобы её восстановить после пожара 1893 года потребовалось провести значительные работы. Её величественная аркада с галереей наверху, несмотря на свой простой исламский вид, имеет такие же правильные пропорции и стройный ритм, как и библиотека Сансовино в Венеции. Первоначально эта простота была облачена в блеск мозаики. Кое-что сохранилось: первые пейзажи, выполненные в европейской традиции. При всей их помпейской картинности, с их дворцами и колоннадами, замками, окружёнными скалами, это настоящие пейзажи с самобытной природой и энергией водных потоков, а не просто декорации. Их, должно быть, сделали греки, и они во многом послужили для Эль Греко прообразом его пейзажей Толедо. Даже теперь, когда солнце освещает лишь фрагмент наружной стены, можно представить первозданное великолепие пышной зелени и золота, когда весь двор сиял теми чарующими сценами, созданными арабской фантазией, чтобы вознаградить за выжженную бесконечность пустыни.

Бейрут, 14 сентября. – Мы ехали сюда на машине. Позади нас, придерживая коленками корзину с овощами, сидел джентльмен-араб необъятных размеров в наряде, напоминавшем осу, в чёрную и жёлтую полоску. Впереди расположилась арабка-вдова с маленьким сыном и ещё одной корзиной овощей. Каждые двадцать минут её тошнило в окно. Иногда мы останавливались; если мы этого не делали, всё, что вылетало из вдовы, залетало обратно через другое окно. Это были не самые приятные три часа.

Почта доставила газеты, в них писали об отъезде угольщиков. Даже в «Таймс» есть половина колонки. «Дейли Экспресс» пишет:

Пятеро человек покинули отель в Вест-Энде прошлым вечером и отправились в секретную экспедицию. Это может оказаться самым фантастическим путешествием из когда-либо предпринятых.

Из Лондона они отправились в Марсель и далее в пустыню Сахару. Пункт назначения держится в тайне и известен лишь нескольким людям.

ПРЕЖДЕВРЕМЕННОЕ РАЗГЛАШЕНИЕ МОЖЕТ ПРИВЕСТИ К СЕРЬЕЗНЫМ ПОЛИТИЧЕСКИМ ПОСЛЕДСТВИЯМ.

Эти пятеро будут путешествовать на двух грузовых автомобилях, приводимых в движение портативными газогенераторами. В качестве топлива используется обычный древесный уголь, и дозаправка потребуется только через пятьдесят—шестьдесят миль. Новое изобретение впервые пройдёт тест-драйв, но, вероятно, в будущем найдёт широкое применение в дорожном транспорте.

Досадно, что знакомые имена ассоциируются с такой чушью.

Теперь мы дожидаемся прибытия «Шампольона»21 с автомобилями и командой на борту.

Бейрут, 16 сентября. – Случилось то, чего я опасался.

Рано утром я поднялся на борт «Шампольона». Голдман? Хендерсон? Два грузовых автомобиля? О них никто не слышал. Но я встретил Раттера, рассказавшего какой-то абсурд об аварии.

Машины сломались в Абвиле. Они могли бы продолжать путь на бензине, но их тайно вернули в Англию, чтобы устранить неисправности. Повторный старт должен состояться примерно через месяц, но на этот раз событие скроют от прессы. Из опасений, что я тоже вернусь и своим появлением в Лондоне выдам провал предприятия, Раттера послали вперёд, чтобы под надёжным присмотром доставить меня в Персию. Получается, я теперь могу быть влиятельным шантажистом.

Почти весь день, проведённый на море, помог забыть о неприятностях; на вторник мы забронировали места до Багдада в транспортной компании Нэрна22.

Сам мистер Нэрн зашел сегодня вечером выпить и расспросить об автомобилях, работающих на угле. Много лет интересуясь этим и подобными изобретениями, он относился к ним скептически, и при всём желании мы не могли уверенно возразить на его сомнения. Вся Сирия в восторге от фотографий его нового пульмановского автобуса, который должен прибыть в ноябре.

Дамаск, 18 сентября. – С тех пор как мы прибыли на эти берега, Кристофер и я усвоили, что цену на всё, от бутылки газированной воды до королевского номера, можно сбить вдвое, просто сказав, что это должно стоить вдвое дешевле. Наш приём прекрасно сработал в отеле в Баальбеке.

– Четыреста пиастров за этот номер? Четыреста, вы сказали? Боже милостивый! Уходим! Вызовите машину. Триста пятьдесят? Сто пятьдесят, вы хотели сказать. Триста? Вы, кажется, не расслышали? Я сказал сто пятьдесят. Мы вынуждены уйти. Здесь есть и другие отели. Идём, загружайте багаж. Сомневаюсь, что мы вообще останемся в Баальбеке.

– Но, сэр, это первоклассный отель. Для вас накроют очень хороший ужин из пяти блюд. Это наш лучший номер, сэр, с ванной и видом на руины – очень красиво.

– Ах, руины, вы говорите, а они ваши? Должны ли мы платить за сам воздух? Пяти блюд на ужин слишком много, и я не уверен, что ванна в исправности. Вы всё ещё говорите триста? Сделайте дешевле. Я говорю, немного дешевле. Для нас двести пятьдесят. Я сказал сто пятьдесят. Двести. Остальные пятьдесят вы заплатите из собственного кармана? Сделайте милость, я буду очень рад. Тогда двести? Нет? Очень хорошо. (Мы сбегаем вниз по лестнице и распахиваем двери отеля.) До свидания. Что? Я не услышал. Двести. Я так и думал.

– А теперь виски с содовой. Сколько вы за это берёте? Пятьдесят пиастров. Пятьдесят пиастров, да неужели? За кого вы нас принимаете? В любом случае, вы всегда переливаете виски. Я заплачу пятнадцать пиастров, а не пятьдесят. Можете даже не улыбаться. И не уходите. Принесите мне полпорции виски, ни больше ни меньше, я хочу именно столько. Тридцать, вы сказали? Разве тридцать – это половина от пятидесяти? Вы не научились считать? Ещё содовая. Значит, двадцать. Нет, не двадцать пять. Двадцать. В этом вся разница, вы не понимаете? Принесите бутылку побыстрее, и ради всего святого, без лишних разговоров.

За ужином из обещанных пяти блюд мы похвалили блюдо из сочной дичи.

– Куропатки, сэр, – ответил повар, – я готовлю откормленных.

Посетить руины стоит пять шиллингов с человека. Добившись снижения этой стоимости звонком в Бейрут, мы отправились посмотреть на них.

– Гид, мсье?

Тишина.

– Гид, мсье?

Тишина.

– Чего вы желаете, сэр?

Тишина.

– Откуда вы прибыли, сэр?

Тишина.

– Куда вы направляетесь, сэр?

Тишина.

– Вы здесь по делам, сэр?

– Нет.

– У вас есть дела в Багдаде, сэр?

– Нет.

– Быть может, в Тегеране, сэр?

– Нет.

– Так чем же вы занимаетесь, сэр?

– Я путешествую по Сирии.

– Вы морской офицер, сэр?

– Нет.

– Так кто же вы, сэр?

– Я человек.

– Что, простите?

– Человек.

– А, понятно, турист.

На этом расспросы на французском завершились.

Даже слово «путешественник» устарело, поскольку звучит лестно. Раньше путешественниками называли тех, кто отправлялся на поиски знаний, и местные жители рады были оказать им гостеприимство, познакомить с традициями и с гордостью показывали достопримечательностями. В Европе это отношение, основанное на взаимном уважении, давно исчезло. Но там по крайней мере туристы перестали быть чем-то необычным и стали частью повседневной жизни городов, и в девяти случаях из десяти у них не остаётся денег, чтобы потратиться сверх того, что они заплатили за поездку. Здесь же они по-прежнему явление исключительное. И если вы можете приехать из Лондона в Сирию по делам, вы обязаны быть богатым. Если вы отправляетесь в такую даль не по долгу службы, а просто так, развеяться, вы должны быть сказочно богаты. Никого не заботит, нравится вам здесь или нет, и почему. Вы просто турист, особый вид рода человеческого, который существует для того, чтобы его можно было обобрать как липку.

В довершение мы вытерпели и это безобразие: у турникета заторможенный старичок по десять минут выписывал нам каждый билет. После чего мы сбежали от такой тривиальности в великолепие античности.

Храм Юпитера в Баальбеке, древнем городе Ливана: Photo by Charbel Aoun on Unsplash

Баальбек – это триумф камня, это великолепие таких масштабов, которое своим видом низводит Нью-Йорк до муравейника. Камень персикового цвета покрыт красным золотом, как колонны Сент-Мартин-ин-зе-Филдс23 покрыты сажей. У него мраморная текстура, не прозрачная, а слегка припудренная, как налёт на сливе. Рассвет – время увидеть всё это, взглянуть вверх на Шесть Колонн, когда они сияют персиковым золотом также ярко, как и голубое небо, и даже пустые основания, на которых нет колонн, имеют живую, благословленную солнцем самобытность в отличие от их ночного вида под фиолетовыми глубинами небосвода. Вы только взгляните, пройдите взглядом вверх по этим глыбам, по громадным колоннам к разбитым капителям и карнизу, величиной с целое здание, парящими в синеве неба. Посмотрите поверх стен на зелёные рощи белых тополей, а за ними на далёкий Ливан, сияющий сиреневыми, голубыми, золотыми и розовыми красками. Посмотрите вдоль гор на пространство пустыни: на это каменистое, безлюдное море. Вдохните воздуха на здешней высоте. Легко проведите рукой по поверхности камня. Попрощайтесь с Западом, если там ваш дом. А затем туристом возвращайтесь на Восток.

Вот они, Шесть колонн храма Юпитера: Photo by Chloe Christine on Unsplash

Мы так и поступили после закрытия руин для посетителей. Было уже темно. Девушки и молодые люди отдельными компаниями устраивали пикник на траве у воды. Некоторые расположились на сиденьях у мраморных фонтанов и потягивали кальян; другие ужинали на траве под случайными деревьями при свете фонариков, принесённых с собой. На небе вышли звёзды, и склоны гор почернели. Я почувствовал умиротворение ислама. И если я упоминаю об этом обыденном моменте, то только потому, что в Египте и Турции тот мирный ислам теперь отрицается, а в Индии ислам представляется, как и всё остальное, уникальным и исключительно индийским явлением. В определённом смысле это так, потому что ни человек, ни общество не могут, столкнувшись с таким масштабным явлением, не претерпеть изменения в себе. Скажу о своём восприятии: путешествуя по магометанской Индии, не узнав прежде Персии, я сравнивал себя с индийцем, начинающим изучать европейский классицизм на берегах Балтики, а не Средиземного моря.

Пикник на траве: Photo by Hamid Tajik on Unsplash

Вчера днём в Баальбеке Кристофер пожаловался на усталость и прилёг в номере отеля, из-за чего мы выехали гораздо позже: на вершине Ливана уже стемнело и резко похолодало. Когда мы добрались до Дамаска, он лёг спать, приняв две таблетки хинина, с такой головной болью, что ему приснилось, будто он носорог с рогом. Сегодня утром он проснулся с температурой, но несмотря на это кризис миновал. Мы отменили поездку, запланированную на завтра, и забронировали места в автобусе на пятницу.

Дамаск, 21 сентября. – В отеле есть официант, ну вылитый Гитлер, и когда я обратил на это внимание, услышавшие меня молодой еврей, менеджер отеля и сам официант едва не попадали от хохота. Еврей стал нашим приятелем.

Когда мы с Раттером пересекали участок пыльной земли, загубленный французскими бомбардировками24, мы увидели гадалку, делавшую какие-то отметки на подносе с песком, и бедную женщину с измождённым ребёнком, ждавшую известий о его судьбе. Рядом был второй предсказатель без клиентов. Я присел возле него. Он насыпал мне на ладонь горстку песка и велел сбросить его на поднос. Затем начертил на песке три строчки иероглифов, прошёлся по ним раз или два, как если бы раскладывал пасьянс, остановился в раздумье и неожиданно прочертил глубокую диагональ, после чего произнёс слова, которые Раттер, когда-то проведший девять месяцев в Мекке, выдавая себя за араба, перевёл, скорее всего, достаточно точно:

«У вас есть друг, который вам дорог и которому дороги вы. Через несколько дней он пришлёт вам некоторую сумму на расходы в ваших странствиях. Он присоединится к вам позже. Ваше путешествие будет удачным».

Похоже, здесь не обошлось без моих шантажистских способностей, которые действуют сами по себе.

Отель принадлежит мистеру Алуфу, на верхнем этаже живут его дети. Как-то раз вечером он провёл нас в непроветриваемый погреб со стеклянными витринами и сейфом. Оттуда он извлёк следующие предметы:

пару больших серебряных чаш с христианскими символами и сюжетом Благовещения;

документ, написанный на холсте бурого цвета, три-четыре фута в длину и восемнадцать дюймов в ширину, претендующий на то, чтобы быть завещанием Абу Бакра, первого праведного халифа, и якобы привезённый из Медины семьёй короля Хусейна в 1925 году;

бутылку из византийского стекла тёмно-синего цвета, тонкого, как яичная скорлупа, без сколов и трещин, около десяти дюймов в высоту;

золотую голову эпохи эллинизма с приоткрытыми губами, стеклянными глазами и ярко-голубыми бровями;

золотую мумию в сундуке;

и серебряную статуэтку в девять с половиной дюймов высотой, которую мистер Алуф назвал хеттской, но сверить свои предположения ему было не с чем. Если она подлинная, то это должно быть одним из самых удивительных открытий последних лет на Ближнем Востоке. Статуэтка представляет собой фигурку мужчины с широкими плечами и узкими бёдрами. На голове у него очень высокая остроконечная шляпа. Левая рука сломана, правой он удерживает за крюк рогатого быка и скипетр. Вокруг талии пояс из проволоки. Пояс, скипетр, хвост и рога быка, а также шляпа – всё из золота. А золото настолько мягкое, что мистер Алуф с радостью это продемонстрировал – согнул скипетр под прямым углом и снова выпрямил. Никакими доводами я не убедил его позволить мне сфотографировать статуэтку. Интересно всё же, когда и как её вызволят из этого подземелья.

К среде Кристоферу стало лучше, и Раттер пригласил нас на чай с Аль Хадж Мохаммадом ибн аль-Бассамом, пожилым человеком лет семидесяти в бедуинской одежде. Его семья была дружна с Даути25, и он популярная фигура среди арабофилов. Сделав состояние на верблюдах, после войны он потерял 40 000 фунтов стерлингов из-за спекуляций с немецкими марками. Мы пили чай за мраморным столом, но из-за низких стульев мы едва доставали до него подбородками. Гомон арабских разговоров, сопровождавшийся чавканьем, отхлёбыванием и прочими неприличными звуками, напомнил мне манеру произносить речи Уинстона Черчилля. Арабы ненавидят французов сильнее, чем нас. Имея на то все основания, они при этом ведут себя корректно при встрече с европейцем, они научились не относить былой негативный опыт на свой счёт. Это делает Дамаск приятным городом для путешественника.