Читать книгу Похищенный, или Приключения Дэвида Бэлфура (сборник) - Роберт Стивенсон - Страница 11

Однажды около девяти часов вечера матрос, который нес вахту вместе с мистером Райэчем, спустился в каюту за курткой и на ходу крикнул нам:

– Кранты! Шон доконал его!

Кого именно постигла столь печальная участь, никто не спросил – все поняли и так. Не успели мы обсудить эту новость, как люк отворился и – невиданное дело! – к нам в каюту спустился сам капитан. Щурясь при мерцавшем свете фонаря, он пристально оглядел койки, подошел ко мне и произнес на удивление довольно приветливо:

– Ты нам нужен, любезный, чтоб прислуживать в каюте. Займешь место Рэнсома, а он переселится на твою койку. Ступай!

Хозизен еще не договорил, как у люка появились двое матросов с нашим юнгой на руках. В эту минуту корабль резко нырнул в глубину, фонарь закачался, и свет упал на мальчика: на его помертвевшем восковом лице застыла гримаса боли и ужаса. В висках у меня застучало, дыхание прервалось, точно меня поразил апоплексический удар.

– Ступай на корму! Что стоишь столбом?! – закричал на меня Хозизен.

Прошмыгнув мимо матросов и безжизненного тела мальчика, я взбежал по лестнице па палубу. Корабль прореза́л длинную с белым гребнем волну, которая наваливалась на судно с правого галса, а слева, под дугообразным основанием фок-зейля[6], я увидел яркий солнечный закат. Я думал, уже настала ночь, и очень удивился; конечно, я не знал, что в эту минуту мы огибали Шотландию с севера и находились в открытом море между Оркнейскими и Шетландскими островами, избегая опасных течений пролива Пентленд-Ферт. Проведя столько времени в потемках на баке и понятия не имея о встречных ветрах, я вообразил, что мы прошли полпути или даже больше по Атлантическому океану. Мне так надоело сидеть взаперти в каюте, что я радовался даже такой «свободе», прыгал с палубы на палубу, бегал между парусами, хватался за канаты и, наверное, упал бы за борт, не удержи меня один матрос, который всегда выказывал мне свое расположение.

Огромная, если принять во внимание общие размеры брига, капитанская каюта, где отныне мне предстояло прислуживать и спать, на шесть футов возвышалась над палубами. В ней стояли привинченные к полу стол, скамейки и две койки: одна для капитана, другая для двоих помощников, которые спали по очереди. На стенах снизу доверху были закреплены запирающиеся шкафчики, где лежали вещи капитана и его помощников, а также часть запасов судна. Главные запасы пищи, воды и пороха размещались внизу в кладовой, куда вел люк, расположенный посреди палубы. Все огнестрельные орудия кроме двух медных пушек стояли на козлах у задней стены капитанской каюты, кортики хранились где-то в другом месте. Маленький иллюминатор с наружными и внутренними створками и стеклянный люк на потолке освещали каюту днем, а после наступления сумерек в ней всегда горела лампа.

Я вошел и даже при не особенно ярком свете сразу увидел смуглолицего человека крепкого телосложения, сидевшего за столом, на котором стояли бутылка коньяка и жестяная кружка. Это был мистер Шон, настоящий моряк, самый авторитетный на «Конвенте». При моем появлении он не пошевелился и не поднял глаз, а продолжал тупо глядеть в стол. Почти следом за мной в каюту вернулся капитан и прислонился к своей койке, кидая мрачные взгляды на старшего помощника. Я очень боялся Хозизена, имея на то основательные причины, но внутреннее чутье подсказало мне, что в эту минуту нечего опасаться капитана, я шепнул ему на ухо:

– Что с ним? – и кивнул на мистера Шона.

Вместо ответа хозяин брига удрученно покачал головой, и лицо его еще больше посуровело. Вскоре пришел мистер Райэч. По его взгляду, брошенному на капитана, я без всяких слов понял, что Рэнсом умер. Мы втроем молчали и смотрели на мистера Шона, который по-прежнему сидел, бессмысленно уставившись в одну точку. Внезапно он протянул руку, чтобы налить себе коньяку, но мистер Райэч опередил, шагнул вперед и отнял бутылку, что удалось ему благодаря быстроте реакции, а не силе. Мистер Райэч разразился проклятиями, крича, что Шон злодей и что Бог накажет за грехи не только его, что вполне справедливо, но и весь бриг. С этими словами Райэч метнулся к открытому люку и выкинул бутылку в море. Мистер Шон мигом вскочил и, наверное, как зверь, растерзал бы своего сослуживца, ведь алкоголик явно потерял рассудок и ему было все равно, что это уже второе за вечер убийство, но капитан вовремя подоспел и загородил собой потенциальную жертву.

– Сидеть! – заорал Хозизен. – Свинья, пьяница, убийца! Мальчишка умер!

До мистера Шона, казалось, понемногу начало доходить, что произошло, он тяжело опустился на скамейку, положил руку себе на лоб и вдруг завопил:

– Так и надо этому гаденышу, он подал мне грязную кружку!

Капитан и мистер Райэч переглянулись, и я прочитал в их глазах сильную тревогу. Хозизен подошел к Шону, взял его за плечи, довел до койки и стал уговаривать, как расшалившегося ребенка, лечь и уснуть. Убийца немного побуянил, похныкал, затем скинул, швырнув в разные стороны, сапоги и растянулся на неудобном ложе.

– Господи! – воскликнул мистер Райэч, обращаясь к капитану. – Что ж вы раньше-то не вмешались? Почему не приняли меры? Теперь поздно, мальчишка убит.

– Мистер Райэч, – строго произнес Хозизен, – в Дайзерте никто не должен узнать, что` у нас тут случилось. Вы меня поняли? Ни одна живая душа. Юнга по неосторожности упал за борт, сэр, вот как было дело. Я охотно заплатил бы пять фунтов, окажись это правдой! – Он повернулся к столу. – Зачем выбросили хороший коньяк? – проворчал он. – Какой смысл, что это меняет? Дэвид, достань другую бутылку там, в крайнем шкафу. – Капитан дал мне ключ. – Вам тоже сейчас не повредит немного коньячку, сэр, – подмигнул он Райэчу, – …после такого ужасного расстройства.

Они сели за стол, чокнулись кружками и выпили. Мистер Шон, стонавший на койке, приподнялся и мутными глазами посмотрел на них и на меня так, словно видел в первый раз. Я весь вечер прислуживал и неплохо справлялся, а на следующий день уже совершенно освоился с новыми обязанностями. Я подавал пищу, которую капитан принимал в определенные часы вместе с тем из помощников, кто в это время не нес вахту. Весь день мне приходилось сновать с бутылками туда-сюда, от одного из трех моих начальников к другому, наливать коньяк, убирать и мыть кружки, а ночью я спал на тонком одеяле, брошенном на крашеные доски в ближнем к корме углу каюты, на самом сквозняке между двумя люками. Но и на такой жесткой холодной постели я не мог выспаться спокойно: меня всякий раз будили, когда кто-нибудь приходил с палубы выпить, а между вахтами все трое усаживались вместе распить бутылку. Я не понимал, как они вообще справлялись со своими обязанностями на судне, когда столько пили, – неприятно было на это смотреть. В других отношениях служба меня не тяготила: скатерти в каюте не постилались, еда состояла из овсяной каши и солонины, лишь дважды в неделю полагался пудинг. По непривычке к морю я нетвердо держался на ногах и неоднократно падал с кушаньем, которое нес, но капитан и мистер Райэч удивительно терпеливо сносили мою неуклюжесть. Я думаю, их мучила совесть: вряд ли они проявляли бы ко мне такую снисходительность, если бы не истязали раньше бедного Рэнсома.

Пьянство, жестокое убийство беззащитного ребенка, а может, и то и другое, очевидно, повредили рассудок мистера Шона. Я не припомню, чтобы когда-либо видел его в нормальном состоянии. Он никак не мог привыкнуть к моему присутствию, неотрывно глядел на меня, иногда с ужасом, и несколько раз отшатнулся, когда я подавал ему еду. Я с самого начала знал, что мистер Шон не отдает себе отчета в том, что произошло, и на второй день своей службы в капитанской каюте убедился в этом. Мы сидели с ним вдвоем, и он несколько минут не сводил с меня замутненного взгляда, потом вдруг побледнел как смерть, поднялся и подошел ко мне. Я сжался от ужаса, хотя ни в чем перед ним не провинился.

– Тебя тут раньше не было? – спросил он.

– Нет, сэр, – ответил я едва слышно.

– Здесь был другой мальчик? – Я кивнул, и он несколько успокоился: – Да, я так и думал, – и, не произнеся больше ни слова, сел за стол и потребовал коньяка.

Наверное, это странно, но, несмотря на все его злодейства, я испытывал к мистеру Шону жалость. Где-то в Лидсе[7] его ждала жена, может, и дети. Впрочем, за давностью лет я забыл: вроде бы, детей у него не было. Я продолжал выполнять новые обязанности – это продлилось, как позже узнают читатели, совсем недолго, – и не жаловался на жизнь. Кормили меня так же, как и начальство, мне даже позволялось брать со стола лакомые пикули – маринованные овощи с пряностями, – любимую закуску капитана и его помощников, и если б я захотел, то мог напиваться с утра до вечера, как мистер Шон. Мистер Райэч, некогда учившийся в колледже, по-дружески беседовал со мной, особенно в веселом настроении, и рассказывал мне много интересного и поучительного. Капитан, хоть и держался со мной строго и отстраненно, иногда позволял себе расслабиться и поделиться со мной воспоминаниями о далеких прекрасных странах, которые он посетил во время плаваний.

Тень бедного Рэнсома лежала на всех нас, но особенно тяжело на мне и мистере Шоне. Меня мучили и собственные тревоги. Я понимал, что моя нынешняя жизнь – еще цветочки, а ягодки впереди. Пока я выполнял грязную работу всего для троих, причем одного из них я даже не считал человеком – убийцам, по моему убеждению, место на виселице, а не на корабле, – в будущем же меня ждала судьба несчастного невольника, изнуряющий труд вместе с неграми на табачной плантации какого-нибудь рабовладельца. Мистер Райэч из осторожности больше не обсуждал со мной мое положение, я попробовал обратиться к капитану, но он отпихнул меня, как собаку. С каждым днем я все больше падал духом и радовался, что хоть работа отвлекает меня от моего угнетенного состояния.