Читать книгу Похищенный, или Приключения Дэвида Бэлфура (сборник) - Роберт Стивенсон - Страница 8

Ночью шел сильный дождь, а на другой день дул резкий северо-западный ветер, гнавший рассеянные облака. Несмотря на непогоду, я еще до восхода солнца, пока не исчезли последние звезды, пошел на берег глубокого быстрого ручья и искупался. Вернувшись, я уселся у очага, подбросил дров и серьезно задумался о своем положении. Сомнений не оставалось: дядя – мой враг, мне придется защищаться от него, и он пойдет на любое коварство, чтобы погубить меня. Но я был молод, отважен и, как большинство юношей, выросших в деревне, наивно полагал, что достаточно хорошо разбираюсь в жизни. Я пришел в дом к родному дяде почти нищим, к тому же я лишился родителей, а самый близкий родственник, вместо того чтобы заменить мне, сироте, моего отца, встретил меня жестокостью и предательством. «Вот бы прибрать его к рукам и управлять им, как послушной овцой», – тешил я себя в своих мечтах. Я обхватил руками колени и, улыбаясь, смотрел на огонь. Воображение рисовало мне, как я мало-помалу раскрываю один за другим все тайные планы и коварные замыслы моего дяди и становлюсь его повелителем. Говорят, один иссендинский колдун смастерил зеркало, в котором удавалось разглядеть будущее. Но в ярком пламени, хотя я и не сводил с него глаз, никакое будущее не читалось, потому что среди мелькавших передо мной образов я не увидел ни корабля, ни моряка в мохнатой шапке, ни дубины для моей неразумной головы – ни малейшего намека на те напасти, которые вскоре обрушились на меня. Напротив, я, весьма довольный собой, пошел наверх, отпер комнату и освободил своего пленника. Он учтиво пожелал мне доброго утра, и я ответил ему тем же, улыбаясь с высоты своего величия. Вскоре мы сидели за завтраком так же, как накануне.

– Ну, сэр, – произнес я как можно язвительнее, – что вы имеете мне сообщить? – Не получив членораздельного ответа, я прибавил: – По-моему, нам пора понять друг друга. Вы принимали меня за деревенского неотесанного простофилю, к тому же трусливого, а теперь убедились в том, что это не так. Я считал вас человеком хорошим, уж никак не хуже других. Оказывается, мы оба ошибались. Итак, что вас вынудило меня бояться, обманывать и попытаться убить?

Он невнятно пробормотал, что любит подшутить, но, заметив мою недоверчивую улыбку, переменил тон и пообещал все объяснить мне после завтрака. Я видел по его лицу, что, как он ни старался, но не успел еще придумать новой лжи, и хотел сказать ему это, но тут в дверь постучали.

Велев дяде сидеть на месте, я отворил дверь – на пороге стоял подросток в матросском костюме. Увидев меня, он начал, прищелкивая пальцами и притопывая в такт, выплясывать, как это делают матросы, – я до того времени не имел о таких танцах никакого представления. Мальчишка выглядел озябшим, и на лице у него было какое-то жалкое выражение, нечто среднее между смехом и слезами, – во всяком случае, внешность никак не вязалась с его веселыми манерами.

– Что хорошего, браток? – спросил он хрипловатым голосом.

– Ты по какому делу? – осведомился я степенно.

– Дело? – удивился он. – Наше дело – забава. – И он запел:

– Хорошо, – сказал я, – если у тебя нет никакого дела, я позволю себе такую невежливость, что запру перед тобой дверь.

– Погодите! – закричал он. – Вы что, шуток не понимаете? Или хотите, чтоб меня поколотили? Я принес письмо от старого Хози-Ози господину Бэлфуру. – Он показал конверт. – Кроме того, браток, – подмигнул он мне, – я страшно проголодался.

– Ладно, – смягчился я, – заходи, я отдам тебе свой завтрак.

Я провел его в кухню и усадил на свое место. Он с жадностью накинулся на остатки каши, время от времени кивая мне и на разные лады гримасничая: очевидно, юный матрос считал это особенностью благородного поведения. Тем временем дядя Эбенезер прочел письмо и сидел в задумчивости, потом вдруг встал и с живостью потащил меня в самый дальний угол комнаты.

– Прочти это. – И он сунул мне в руки письмо следующего содержания.

«Гостиница “В боярышнике”, Куинсфери.

Сэр!

Я стою здесь на якоре и посылаю своего юнгу уведомить Вас об этом. Если вы собираетесь что-либо заказать за морем, то завтра представится последний удобный случай: ветер благоприятствует, и мы скоро покинем залив. Не скрою от Вас, что у меня вышли неприятности с Вашим поверенным, мистером Ранкэйлором, и, если дело быстро не уладится, Вас могут ожидать некоторые убытки. Я выставил Вам счет согласно судовым записям.

Ваш покорный слуга

Элиас Хозизен».

– Видишь ли, Дэви, – объяснил мне дядя, едва я прочел письмо, – у меня дела с этим Хозизеном, капитаном торгового судна «Конвент» из Дайзерта. Если бы мы вдвоем отправились теперь с этим мальчишкой, то повидались бы с капитаном или в гостинице, или на корабле – мне надо подписать там кое-какие бумаги. Чтобы не терять времени, мы можем пойти к стряпчему, мистеру Ранкэйлору. Если после того, что случилось, ты не веришь мне на слово, Ранкэйлор подтвердит, что я говорю правду, – это пожилой весьма уважаемый господин, поверенный доброй половины здешних дворян. Кстати, он знал твоего отца.

Я задумался. Меня хотели отвести в порт, где, без сомнения, много народу, а значит, мой дядя не сможет причинить мне никакого вреда. Обнадеживало меня и присутствие юнги. Что касается стряпчего, я не волновался: я сумею настоять на визите к нему, даже если дядя и лукавил, предлагая мне встретиться с Ранкэйлором. Кроме всего прочего в глубине души мне очень хотелось полюбоваться вблизи морем и кораблями, ведь всю свою жизнь я провел среди холмов внутри страны и лишь два дня назад по дороге в Шоос-хаус в первый раз увидел залив и пришел в восхищение. Передо мной расстилался безграничный синий простор, по которому туда-сюда двигались казавшиеся игрушечными парусники. Я еще раз взвесил все обстоятельства.

– Ладно, – сказал я в итоге, – пойдем в Куинсфери.

Дядя надел кафтан, пристегнул к нему старый ржавый кинжал, водрузил на голову шляпу, мы потушили огонь, заперли дверь на замок и отправились в путь. Пронизывающий северо-западный ветер дул нам прямо в лицо. Стоял июнь, трава пестрела маргаритками, цвели кустарники, но наши руки посинели от холода и сделались, как ледышки, словно была зима. Дядя Эбенезер плелся по дороге, раскачиваясь из стороны в сторону, точно старый пахарь, возвращавшийся с работы. За все время он не вымолвил ни слова, и мне ничего не оставалось, как разговаривать с юнгой. Мальчишка назвал свое имя – Рэнсом, сообщил, он ходит по морям с девятилетнего возраста, а теперь уж потерял счет своим годам. Несмотря на леденящий ветер, он расстегнул куртку и с гордостью показал мне татуировку у себя на груди. Он чудовищно ругался и сквернословил по любому поводу, как глупый школьник, а не как серьезный взрослый человек. Он бахвалился всяческими дурными поступками, которые якобы совершил, – кражами, доносами, даже убийством, – но все это он сопровождал такими неправдоподобными деталями и такой дурацкой болтовней, что никто никогда не поверил бы ему, а сам он не вызывал ничего кроме жалости.

Я спросил его про «Конвент», который он объявил самым лучшим судном в мире, и про капитана Хозизена – юнга называл его Хози-Ози и тоже горячо расхваливал. Этот шкипер был, по словам мальчишки, человеком, которому все нипочем, как на земле, так и на небе; грубый, вспыльчивый, бессовестный и жестокий, он не побоялся бы и Страшного суда. Именно такими качествами Рэнсом привык восхищаться как присущими настоящему мужчине. Единственным недостатком своего кумира юнга считал то, что Хози-Ози управляет бригом не сам, а держит с этой целью старшего помощника, мистера Шона, который слыл бы лучшим моряком торгового флота, если бы не пагубная страсть к выпивке.

– Да-да. Вот поглядите. – Мальчишка отвернул чулок на ноге и показал мне большую открытую рану, при виде которой кровь застыла у меня в жилах. – Это дело рук мистера Шона, – с гордостью произнес маленький дикарь.

– Как! – воскликнул я с возмущением. – Ты позволяешь ему так бесчеловечно обращаться с тобой? Ведь ты не раб, чтобы терпеть издевательства!

– Нет, не раб, – выпалил юнга, как заправский сорванец, – я ему докажу это! У меня есть одна штука… – Он украдкой показал мне большой нож и признался, что украл его. – Видали? – самодовольно крикнул дурачок. – Пускай только этот Шон попробует в другой раз меня тронуть! Я его зарежу! Мне не впервой. – И задиристый болтунишка неуместно побожился, смачно выругался и безобразно сплюнул.

Я никогда еще ни к кому не испытывал такой жалости, как к этому полоумному мальчугану, и у меня сложилось впечатление, что бриг «Конвент» немногим лучше плавучего ада.

– У тебя нет родных? – поинтересовался я.

Он ответил, что его отец служил часовых дел мастером и раньше жил в каком-то английском порту, – название я не запомнил.

– Хороший был человек, – вздохнув, добавил юнга, – но помер.

– Боже мой! – посочувствовал я. – А ты не можешь найти себе какое-нибудь честное занятие на суше?

– О нет! – Он хитро подмигнул мне. – Меня бы отдали в ремесло. Знаю я эти штуки.

Я спросил его, какое ремесло хуже того, которым он теперь занимается, подвергая себя постоянному риску не только из-за штормов и других опасностей, связанных с морем, но и из-за жестокости его начальников. Юнга согласился, что да, все это так, но тут же принялся расхваливать свою жизнь, ведь так приятно после очередного рейса сходить на берег с деньжатами в кармане и тратить их как подобает мужчине: покупать яблоки, хвастаться и удивлять уличных мальчишек.

– Мне вовсе не так плохо, – уверял он, – «двадцатифунтовым» приходится куда хуже. Вы бы знали! Я видел одного из них, пожилого, примерно ваших лет, – ясно, что я казался юнге уже старым, – так у него отросла такая страшная бородища! Ну и как только мы вышли из гавани, он протрезвел, и, боже мой, как он стал реветь! Уж и посмеялся я над ним! А есть еще малыши – совсем маленькие ребятишки даже по сравнению со мной. Я держу их в строгости и стегаю плеткой, когда мы их возим.

Он продолжал трещать без умолку, и я догадался, что под «двадцатифунтовыми» подразумеваются преступники, насильно отправляемые в рабство в Северную Америку, а малыши – несчастные дети, которых иногда хитростью заманивали на корабли и похищали, чтобы затем продать этих ребятишек в рабство ради выгоды или из мести их родителям.

В это время мы подошли к вершине холма, и с высоты открылся вид на Куинсфери и долину. Фортский залив, как известно, в этом месте сужается до ширины большой реки; по направлению к северу она судоходна, а ее верхняя излучина образует закрытую гавань для всякого рода судов. В центре узкой части гавани лежал островок с развалинами, на южном берегу для удобства транспортов был устроен мол, по другую его сторону высилось здание гостиницы «В боярышнике», окруженное живописным садиком с боярышником и остролистами.

Город Куинсфери располагается дальше к западу, паром с пассажирами только что отошел, поэтому возле гостиницы почти никого не было. Возле мола покачивалась лодка с несколькими матросами, которые спали прямо на скамейках. Рэнсом объяснил, что это шлюпка с брига, – она заберет капитана, когда тот вернется с берега, и доставит на судно: действительно на расстоянии полумили от шлюпки одиноко стоял на якоре «Конвент». На борту шли приготовления к рейсу: люди таскали канаты, водворяли на места реи, и, так как ветер дул с той стороны, я хорошо слышал пение матросов, выполнявших свою тяжелую работу. После того, что я услышал от юнги, я смотрел на этот корабль с крайним отвращением и до глубины души жалел несчастных, которым предстояло плыть на нем. Когда мы втроем поднялись на вершину холма, я сказал дяде:

– Считаю нужным заявить вам, сэр, что меня ничто не заставит взойти на борт «Конвента».

Он словно пробудился ото сна:

– Э, что такое?

Я повторил свои слова.

– Э, да ладно, сделаем, как ты хочешь. Так что же мы стоим? Здесь страшно холодно, и, если не ошибаюсь, «Конвент» снаряжается в путь.