Читать книгу Между солнцем и луной. Что всего дороже - Рома Джин Эйр - Страница 4

– Да твою…

Последние полчаса я и не спала даже, пытаясь из последних сил цепляться за яркий бредовый сон, ускользающий из чертог моего разума вместе с испепеляющим летним солнцем. В нем Михоэль держал меня за руку, а ладони мои горели наяву, сжимая черную простынь почти до треска.

Моя милая соседка, видимо, как обычно задела лбом низкий шкафчик, висящий над раковиной, время от времени мешающий ей вымыть посуду. Кое в чем она была постоянна: одной рукой держась за ушибленную голову, второй она всегда могла ловко расставлять чистые чашки на нижнюю полку.

Потому что только так я могу дотянуться до них, не вставая на табурет.

Когда я только переехала в Осло, я бралась за любую работу, не заботясь ни о чем, кроме денежного вознаграждения и наполненности выполняемой мною работы.

Ариана, моя милая Ариана.

С ней мы познакомились на одной из полуподпольных фотосессий, где она была и визажистом, и второй моделью. Её огромная косметическая сумка весила, наверное, как моя отрезанная нога, а может и вовсе как все мои камни на сердце, которые она незаметно для самой себя по одному выбрасывала за пределы Солнечной системы, произнося слова одно за другим, обращаясь ко мне.

Она моментально стала моим самым интересным и наполненным врéменным другом, поправляя мой подготовленный лук цвета марсала, попутно озвучивая просьбы помочь застегнуть пуговицы её горчичной рубашки, расположенные на спине.

Молодая девочка фотограф, которая в этот раз давала указания о том, как лучше встать, как лучше сесть, как лучше повернуть голову, как обрести смысл жизни и не вздернуться прямо на этой люстре, просто собирала портфолио.

Отчасти приятно осознавать, что на двадцать первой её работе будут выведены имена двух случайных незнакомок, за пару сотен крон пытающихся помочь юному таланту стать на мизерный шаг ближе к мечте всей её жизни.

Models:

Ariana Hansson

Ingebjørg Linnæa Odden

Грубоватые для девушки черты лица Ариана мастерски скрывала макияжем, обращая недостатки в достоинства. В перерывах между кадрами она рассказывала мне о том, в какие цвета она красилась и в какие еще только хочет облачиться.

– Я ненатуральная блондинка, – её грубоватый голос тягуче льется, заполняя каждый уголок комнаты для съемок.

– Хм, я как бы никогда не была от природы рыжей, – ухмыляясь, отвечаю я.

– Но это не рыжий, это же медный.

На секунду замираю, потому что эта простая брошенная фраза летит прямиком в сердце, которое именно это и пыталось сказать каждому встречному, кто осмеливался назвать меня рыжей.

«Это не рыжий, это медный, пожалуйста, присмотрись внимательнее!»

Именно это каждый раз кричало моё нутро, но рот непременно молчал, стискивая губы и заставляя делать легкий кивок головой.

– Да, это медный, – если бы я расплакалась прямо в этот момент, думаю, это даже не показалось Ариане странным.

Потому что Ариана тоже в общественном понимании немного странная. Она высокая, выше меня на все полторы головы, хотя она отрицает обратное, («Инге, метр восемьдесят четыре это не так уж и много»), немного нескладная, странно пошитой одеждой обыгрывает свои широкие плечи и каждый божий день проделывает сотни упражнений на ягодицы и бедра, чтобы поддерживать и без того тяжело достигнутый округловатый вид. Потом в эти же формы она ставит сама себе укол, зная, что я умею, но не люблю шприцы и иглы, уродливо растущие из них.

Только я знаю, сколько времени она тратит на стандартные процедуры, проделываемые каждой девушкой на протяжении всей своей жизни. Депиляция, био-выпрямление, макияж, пучковое наращивание ресниц, укладка, пилинг, инъекционная косметология, плазмолифтинг, даже элементарная коррекция бровей.

У нее бездонные янтарные глаза, и единственное искусственное в ней – это ненатурально аккуратная грудь второго размера.

И у неё есть член.

Ариана – моя янтарная девочка с членом.

Не заметить это, когда вы остаетесь в одном нижнем белье в маленькой комнатке, отведенной под «гримерную», переодеваясь в обыденную одежду, весьма затруднительно.

Её молчание говорит обо всём.

Её полуприкрытые глаза, так отчаянно пытающиеся удержать ненужные слёзы, минуту назад заметившие на себе прожигающий взгляд напарницы по съемкам, говорят обо всём и одновременно молчат.

Её сжатые губы, сомкнутые так сильно, будто они сдерживают тысячигерцовый крик, молчат.

Молчат и кричат обо всём.

– Я должна сказать какую-то особенную фразу? – поправляю бюстгальтер и беру расческу в руки. – Или я что-то делаю не так? – парой взмахов массажкой укладываю свои кудри на левый бок.

Она нервно перебирает неподтянутый чулок на правом бедре, а её опущенная голова не может найти сил повернуться в мою сторону.

– Ариана, ты самая красивая янтарная девочка, которую я встречала в своей жизни.

Посмотри на меня.

Поднимает на меня голову боязно, впивается в меня своим взглядом, а от моих рук, водруженных на её плечи, оживает и оттаивает, превращаясь в ту Ариану, которую я по-своему и очень сильно люблю.

Ариану, которая не упускает возможности звонко шлепнуть мой зад в одном белье по утрам;

Ариана, которая может целовать меня в засос, когда я ужинаю, демонстрируя свой действительно длинный и юркий язык;

Ариана, которая одновременно засовывает четыре мальца в меня, только потому, что «интересно, а войдет ли четвертый»;

Ариана, которая плачется на моем кресле, если у нее что-то не получается или изливает душу, от того, что очередной козёл, который «вроде её любил или вроде она любила его», разбил ей сердце;

Ариана, которая может усадить меня на кухонный стол и начать делать мне массаж икр, потому что я в очередной раз потянула их на тренировке, и это не требует отлагательств, потому что ровно через полчаса у неё свидание, а бросить свою Инге с вечно больными ногами она просто так не может;

Ариана, которая может залезть под стол, пока я усердно работаю и звонко печатаю текст на ноутбуке, и начать там работать языком, а после говорить, что я слаще сахарной ваты;

Ариана, которая с удовольствием и во всех красках рассказывает мне подробности её «вчерашнего тройничка» с парнями из «ManiaModel», максимально правдоподобно пытаясь описать вкус обоих любовников;

Ариана, с которой раз в три-четыре дня мы готовим новое блюдо, строго следуя рецептам из купленной нами на распродаже поваренной книги;

Ариана, у которой пальцы созданы для того, чтобы глубоким фингерингом срывать с меня одним за другим оргазмы, и после называть её «первооткрывателем зоны Графенберга»;

Ариана, которую бог спустил с небес для того, чтобы она мастерски состригала и перекрашивала мои волосы по моему хотению;

Ариана, с которой два часа выбираешь одежду, для того, чтобы отправиться на очередную творческую тусовку, весь вечер исполняя роль её второго пилота, и помогая ей цеплять латентного вида красивых молодых людей;

Ариана, которая помогает мне сушить яблоки и покупать на блошиных рынках специи и вычурные цветы, чтобы потом я могла сделать на их основе собственноручно чай, а после пить его, сидя прямо на полу нашей маленькой кухоньки, пока дым от сигарет уносится с ветром через открытое окно прямиком в ночной Осло;

Ариана, которая внимательно и увлеченно слушает очередную подобранную мною песню и следит за новой придуманной мною же связкой, абсолютно ничего не смысля в этом, и попутно называя «гранд батман» дерзкими размахиваниями ногами, а «пор де бра» неестественными перегибами туловища;

Ариана, которая любит, когда я читаю ей в слух, особенно собственные стихи, любит, когда я, немного хмельная от бутылки вина, которую мы так долго выбирали для проведения вечера четверга, взбираюсь на табурет и начинаю декларировать Маяковского или раннего Бродского, потому что она знает, что я родилась и выросла в России, но никому никогда не расскажет;

Ариана, с которой можно ходить по квартире абсолютной голой или в одной вытянутой серой майке-алкоголичке, сверкая сосками, которые та норовит обязательно поприветствовать, в ответ подставляя свою силиконовую грудь для ответных «жамканий»;

Ариана, которая сжимает меня, пока я нарезаю овощи для салата, попутно делая утренний кофе; которая обнимает меня ногами, пока мы смотрим фильм Кубрика или Нолана, а её член упирается мне в поясницу; которая слушает со мной музыку, лежа на полу, отпуская хвалебные комментарии нашему новому разветвителю для наушников, купленный нами в Икее по акции; с которой во времена моей лютой бессонницы мы устраиваем фотоссесии во всех свитерах подряд, что хранятся в нашем шкафу-купе; которая заставляет меня разглядывать случайных прохожих, когда мы выходим на прогулку, потому что «ба-а-а, Инге, смотри какой персичек!», потому что «боженька видимо наблюдает за тобой, малинка, смотри-смотри, СМОТРИ, какие у него ножки!»;

Ариана, которая ненавидит использовать свой член по интимному назначению, (потому что «нет вагин во всём Осло, которые мне бы хотелось оттрахать до смачного сквирта»), но, по её словам, минеты в моём исполнении она считает манной небесной, а свой член она предлагает чуть ли не каждый божий день, если у меня скверное настроение, потому что:

«Инге, солнышко, тебе нужен член!»

«Хочешь я одолжу тебе свой, м, Инге?»

«Инге, милая, сколько у тебя уже не было мужчины?»

«Инге-е, если из тебя надо вытрахать всю эту дурь, то просто скажи, ты же моя подруга, а мои друзья – друзья моего члена»

«Инге, еще неделя без полноценного секса, и мне кажется, ты начнешь убивать взглядом»

Это моя Ариана, с которой мы спим на отдельных раскладных креслах, потому что спать вместе это слишком интимно, а мы обычные соседки, ютящиеся в скромной однушке, потому что у обоих почти что нет денег.

– Ингеборга, ты… Тебя же зовут Ингеборга, да? – робко отзывается Ариана.

– Да, – киваю в ответ.

– Ты лесбиянка? – удивленно вскидывает брови Рина, когда я подбадривающе поглаживаю её плечи.

– Эмм… Просто я достаточно свободна в своих моральных устоях, – обнимаю свою нескладную знакомую, после оставляя на её щеке смазанный моей бордовой губной помадой влажный поцелуй.

Через два дня мы забрали мои вещи из хостела, в который я уже буквально вжилась, теснясь в тройке квадратных метров на одного посетителя.

Забрали её вещи из жуткой студии в пригороде Осло, которую она снимала за гроши, рискую жизнью каждый раз, возвращаясь в этот неблагополучный район уже за полночь.

Теперь же мы делим этот однокомнатный рай один на двоих, и, честно вам признаюсь, лучше соседки у меня никогда еще не было, и, наверное, никогда не будет.

– Инге, детка, я тебя не разбудила? – буквально впархивает в комнату, вытирая мокрые руки о полотенце, перекинутое через плечо.

– Нет, – утыкаюсь лицом в подушку.

– Скажи мне честно, ты заболела? От тебя не несет перегаром за три километра, Инге! Ты умираешь?

– Э-э-э-э, нет, со мной всё в порядке, Рина, – приподнимаюсь на локтях и бросаю в её сторону свой самый недоуменный взгляд.

Ариана вертится у шкафа, пытаясь что-то выудить из него.

– Ты сегодня допоздна, как я понимаю? – переворачиваюсь на спину, чтобы не задохнутся в этой летней жаре на черных простынях.

– Угум, если всё получится, может ещё зависну с тем отвратительным красавчиком.

– Удачи, янтарная девочка. Я искренне верю в тебя! – повышаю голос, призывая её подойти к моему креслу и отбить мне кулачок.

– Спасибо, непьющая девочка, – строит кислую мину, после чего добавляет, – я должна волноваться по поводу того, что ты притащилась в четвертом часу утра абсолютно трезвая домой, а твой кардиган воняет сигаретами, дешевой текилой, измазан землей и валяется прямо у порога?

– Нет, не должна, – улыбаюсь Рине своей самой искренней улыбкой, пока она, тяжело вдохнув, направляется обратно к шкафу.

– Ну, и как его зовут?

– О ком ты?

– Ингеборга, я слишком хорошо тебя знаю.

Утыкаюсь обратно лицом в подушку, уже не боясь перспективы задохнуться прямо здесь и сейчас.

– Инге, не пытайся одурить свою наставницу по жизни.

Я понимаю, что играть в молчанку действительно бесполезно, а кислорода между моим лицом и наволочкой становится катастрофически мало.

– Михоэль. Его зовут Михоэль.

Ариана в одно мгновение пересекает комнату и уже восседает на подлокотнике моего кресла, сжимая в руках бирюзовую блузку.

– О, давай-давай, продолжай, какой он? – её глаза буквально светятся от возможной перспективы поскорее засунуть свою соседку под какого-нибудь мужика.

– Он… – пытаюсь подобрать слова, зарываясь руками в подушку, – он миндальный очаровательный мальчик.

– Хорошо, еще что? – мне кажется, еще немного и Ариана упадет либо на пол, либо на меня, от переполняющего её восторга.

– Он шатеновое солнышко, – замолкаю на добрую минуту, – пожалуй, этого хватит.

– Инге! – соседка со всей силы толкает меня в плечо, заставляя отлететь к самой стенке. – Какого черта! Может быть, ты упустила чудо всей своей жизни!

– Миндальное чудо, – поправляю Рину, пытаясь вернуться в изначальное положение.

– Ты… Ты просто неисправима, Ингеборга!

Ариана вскакивает с места и нервно пытается изображать заинтересованность в поиске нужной одежды, фырча в мою сторону и кидая грозные взгляды. Её еле хватает на тридцать с небольшим секунд, и вот она уже снова возвышается надо мной, виновато опустив голову.

– Он очень красивый, да

Молча киваю.

Перевожу прожигающий взгляд на потолок и пытаюсь сформулировать всё, что чувствую, в одном предложении.

– Я очень бы хотела себе такого друга как он. Наверное, даже лучшего друга.

Ариана в очередной раз протяжно вздыхает, прекрасно зная, что её безумная соседка неисправима.

– Знаешь, Рин, в последний раз у меня был лучший друг, именно, ну, парень, лет в семнадцать, – не зная к чему и зачем, продолжаю. – А потом оказалось, он тоже психически болен. И он бросил меня.

– А… ты… – пытается что-то вопросительно пролепетать Ариана, но знает, она же прекрасно знает, как тяжело мне даются подобные темы.

Сажусь в своей люльке, опираясь на ладони, широко расставленные за спиной, отрываю взгляд от потолка и перевожу его на мою янтарную девочку.

– А мне после этого поставили ещё один диагноз.

У Рины, у моей донельзя сентиментальной Рины, начинает трястись нижняя губа, потому что она пытается сдержать ненужные здесь слёзы. Как-то раз она плакала даже на мультфильме «Турбо», когда бедной улитке причиняли минимальный вред.

Но эти слёзы ни с чем не спутаешь. Их она держала изо всех сил в первый день нашего знакомства, боясь услышать очередные оскорбления в свой адрес и обвинения в уродстве, боясь увидеть в моих разного цвета глазах что угодно из перечисленного: осуждение, неприязнь, отвращение.

Потому что если ты двадцатипятилетний трансвестит, посылающий гендерные стереотипы и устои, то ты не понаслышке знаешь, что такое боль и одиночество.

До двадцати одного года его звали Эрик Тео Хансон.

– Бьёрк, вставай, завтрак на столе. И еще ты должна помочь мне подобрать юбку, – запомните, зачастую разведение соплей и произношение громких речей о вашей сраной любви не перевешивает обычный поцелуй в лоб и просьбу с чем-то помочь, потому что только так человек ощущает себя нужным, и, наверное, живым.

– Не забудь выпить таблетки.

– Спасибо, янтарная девочка Рина, – босыми ногами уже шлёпаю на кухню, где мои лекарства аккуратно уложены рядом с тарелкой овсяной каши, успевшей немного подстыть. Мне надо всё это съесть хотя бы потому, что Ариане нужна моя помощь, а для этого мне нужны силы, поэтому я съем это всё, Ариана, я съем почти всё, съем столько, сколько смогу.

– Приятного аппетита, Инге, – приглушенно слышится из комнаты.

Каждая из нас знает, что мы разъедемся, как только заработаем побольше денег, позволяя себе квартиру подороже, проживая в ней одиночку. И мы будем лишь изредка пересекаться на творческих тематических вечеринках, вливая в себя текилу «за встречу», иногда созваниваться, потому что мы будем теми самыми «старыми добрыми друзьями», назначать друг другу встречи в кафе или в уютной кофейне, делясь всем самым сокровенным, что накопилось за прошедшую неделю. Она будет заливать в сториз бумеранги с моими руками, держащих кружку орехового рафа, будет показывать мне фотографии её нового бойфренда, я же буду рассказывать о том, как мы выступили на прошлой неделе или какое видео мы записали на этот раз.

Выкурив на прощание пару-тройку сигарет, мы разойдемся каждая по своим съемным квартирам, потому что это называется дружба.

А пока что, следуя моей очередной дикой прихоти, перед тем как уйти на весь вечер и возможную ночь, Ариана перекрашивает мои волосы из медного в красный.

– Это не красный, это кармин, – выжимая из тюбика крем-проявитель, поправляет она.

Потому что только подобный процесс способен выкинуть из моей дурной головы хоть малейшие намеки на мысли о прошедшей легендарной ночи и милом миндальном мальчике, рядом с которым так хочется дышать, но вместе с каждым новым мазком карминовой краски по моим волосам, я отрезвляю себя мыслями о том, что травить это чудо своим существованием я не имею никакого права.

От мысли, что Михоэль никогда не будет моим другом, мне хочется открыть окно и скинуться с четвертого этажа.