Читать книгу На Юге, говорят, теплее - Роман Шмыков - Страница 2

Алиса долго не могла уснуть. Её что-то беспокоило, и сквозь сон она постоянно бормотало что-то невнятное. Она постоянно пыталась выбраться из спального мешка и встать. Я буквально хватала её за руки и укладывала обратно, пыталась успокоить, но ничего не помогало, пока она просто не уснула чуть крепче. Ко мне сон вообще не шёл.

Я думала о чём-то. Порой мысли переключались на уставшие, намозоленные ноги. Тянущая тупая боль вообще не покидала меня, и стоит мне чуть отвлечься, как мозг начинает сигнализировать лишь об одном – ноги скоро перестанут двигаться так же быстро и долго, как вчера, и с каждым днём будет всё хуже и хуже. Долгие отдыхи, дня по два-три, положение дел особо не меняли. Иногда кажется, что однажды я усну так глубоко, что не замечу, как ноги унесут меня неизвестно куда без моего ведома.

Алиса дёрнулась ещё раз, зарывшись лицом поглубже в мешок. Я вздрогнула, и перед глазами мелькнули маленькие чёрные звёздочки. Этот магазинчик погрузился в такую тьму, что разницы между открытыми и закрытыми глазами не было. Я могла лишь представлять всё то, что нас сейчас окружает – с десяток другой манекенов и склизкий мох снаружи. Чувство безопасности было ложным, но эти часы безмолвия позволяют немного отдохнуть. Если б только Бог знал, как я хочу выспаться на мягкой огромной кровати, под белым и пушистым одеялом, из-под которого меня вытащит, как заигравшуюся кошку, Гриша…

Сон показался секундой. Я закрыла глаза в полной тьме, а проснулась уже тогда, когда летнее солнце встало в небе, пробиваясь сквозь стеклянную крышу. Спина сильно затекла, словно я выключилась и пролежала в одной позе всё это время. Я повернула голову и увидела, что мешок Алисы пуст.

Я вскочила. Меня чуть не вырвало, а ком в горле встал как кость от курицы. Я не могла ни вдохнуть, ни выдохнуть. Я огляделась по сторонам – никого. Я растолкала манекены до того, как проверить – они стояли на тех же местах, что и вчера вечером. Голова одного из них отвалилась при ударе от пол и покатилась впереди меня к выходу. Но не успела я выбежать на этаж, как передо мной появилась Алиса с салфетками в руках.

– Мам, ты чего шумишь?

Я комками глотала воздух и пыталась сформулировать чётко хотя бы одну мысль. Хотелось отругать Алису и одновременно поблагодарить, что она до сих пор жива. Я взяла её за плечо и завела внутрь, проверив, что за ней никто не идёт. Сев за кассой, она уставилась на меня, стоящую словно Колосс Родосский с широко расставленными ногами.

– Куда… где ты была? – я сама ощущала, как гнев пробивается сквозь мой «сдержанный» тон. Внутри бушевал ураган эмоций, хотя всё обошлось, кажется.

– Я была в магазине.

– Что ты там делала?

Алиса достала из кармана кофты салфетки с крупными пятнами крови. Я подумала об одном, пока Алиса не рассказала, что случилось на самом деле.

– У меня кровь из носа пошла. Я не смогла найти в твоём рюкзаке салфеток и пошла вниз искать сама. – Говорила Алиса, доставая из того же кармана маленькую пачку салфеток. – Я нашла, мам, теперь крови нет.

– Почему ты их с собой принесла?

– Мусорить – это плохо.

Я села на колени и обняла дочь. Она такая тёплая, она живая, в отличие от меня – я думала, что сейчас моё сердце не выдержит и остановится само по себе.

Мы перекусили, съели по батончику. Алиса снова взяла апельсиновый, хотя всё время косо поглядывала, как я жую тягучую ленточку со вкусом яблока. Желудок перестал так сильно урчать и на время успокоился. Меня начал одолевать сон, которого я ждала половину ночи. Очень вовремя, ну да, как же иначе, но надо двигаться дальше. Мы плотно уложили свои спальные мешки и вышли наружу через огромные стеклянные двери с тяжёлыми ручками.

Парковка густо заросла травой, и серый асфальт почти не проглядывал из-под зелёного влажного ковра растений. Перед нами стояла одинокая машина, настолько густо покрытая мхом, что её легко можно было принять за обычный камень, если бы не еле видные колёса внизу. Я сверилась с компасом, нам надо обойти торговый центр и двинуться дальше.

Ветер шелестел деревьями, выросшими посреди некогда немаленького города. Я не помню, как он называется. Надпись при въезде практически стёрлась, и мы двигались по длинной, наверное, главной улице этого городка. На карте он даже не был отмечен, и лишь по его соседу – нашему главному ориентиру на этом участке пути – я поняла, что мы ещё не сбились.

По обеим сторонам от нас, почти сливаясь друг с другом, тянулись ряды пятиэтажных домов с покатыми крышами. Большинство окон выбиты, либо заколочены. На стенах много царапин и надписей газовыми баллончиками, и город кажется не просто брошенным, он словно умер, буквально. Мы шагали по бетонному трупу, который раньше был чьей-то малой родиной.

Подошли к кольцевому участку дороги. Посреди клумбы с длинной травой возвышалась стела, чуть изогнутая и похожая на серп. На ней не было надписей, лишь свисающие лианы.

– Мама, а зачем это построили? – я вела Алису, крепка держа за руку. Она указывала пальцем на стелу перед нашими глазами, и мы остановились. Мне нужна передышка.

– Это памятник, милая.

– Кому?

– Людям. Всем, не одному конкретному. – Я скинула изрядно потяжелевший рюкзак и ощутила, как стало намного легче дышать.

– А что люди могли забыть о чём-то, и им потребовался памятник?

– О том, что война уносит много жизней. Этот памятник был поставлен в честь тех, кто погиб за нашу страну в прошлой войне. – Я подумала о том, что люди мало чему научились с тех пор. Иначе мы бы сейчас не шли пешком посреди пустых городов. – Это некогда казалось важным.

– А после этой войны памятники будут? – она спрашивала искренне, и я желала ей дожить до того времени, когда всё это станет историей, которую будут изучать по новым учебникам.

– Я очень надеюсь. И ещё я хочу верить, что эти памятники сработают так, как должен был сработать этот.

Алиса с наигранным пониманием хмыкнула и подняла голову кверху. Я не сразу заметила звезду на самом кончике высокой стелы. Она была такой маленькой, удалённой от нас, как настоящая звезда на ночном небе. Мне пришлось закрыть глаза рукой от палящего солнца, пускающего расплывчатое марево вдоль всё ещё тянущейся дороги. Я вдохнула поглубже и закинула рюкзак за спину. Выдохнула нехотя, словно больше таких вдохов я себе позволить не смогу никогда.

Мы обошли по кругу стелу двинулись дальше вдоль дороги. До сих пор не покидает чувство, что сейчас сзади начнёт кто-нибудь сигналить из машины и кричать на двух дурочек, плетущихся посреди проезжей части. В какой-то степени я даже по этому скучаю. Что угодно, лишь бы узнать, что мир вернулся к тому состоянию, в котором находился до сброса бомб.

Алиса подёргала меня за руку. Я чуть не упала на уже распухшие от напряжения ноги. Дочка поманила меня рукой, и я прижалась ухом к её маленьким посиневшим губам.

– Там опять они.

Мои глаза округлились, и капля пота, вызванная страхом, прокатилась от линии волос по лбу до кончика носа. Я медленно сняла рюкзак и встала на одно колено. Алиса знала, что двигаться нельзя, и теперь застыла, как ледяная фигура маленькой испуганной девочки. Я открыла рюкзак и залезла внутрь.

Я знаю всегда, где он лежит, хотя лучше бы его носить всегда за поясом, но я слишком боюсь, что он выстрелит и пробьёт мне задницу.

Я передёрнула затвор пистолета, держа оружие в рюкзаке, чтобы уменьшить уровень издаваемых нами звуков. Я сняла оружие с предохранителя и встала, ощутив стрелой пронёсшуюся по спине жгучую боль.

Алиса смотрела прямо на него, вообще не отрываясь. Он шёл, подволакивая одну ногу с разодранными штанинами, уже слипшимися друг с другом, с обвисшей кожей. Открытая грудь покрыта огромными запёкшимися струпьями.

Лицо. Всегда было лицо.

Оно покрыто плотной, как будто древесной корой, и лишь два мутных глаза торчат посреди трещин на голове этих до сих пор живых людей.

Я боюсь стрелять, а ножи их не берут. Я застыла вместе с Алисой, и хрипящее существо прошло мимо нас. Он него жутко смердело мертвечиной и гноем. Он оставлял за собой бордово-коричневый след на траве и кусками просвечивающем асфальте. С его оголённых костей плеч прямо на наших глазах свисала кожа с кусочками мяса.

Этот прошёл мимо, и нам ещё повезло, что это была не орда, как в тот раз, когда мы с Алисой были вынуждены покинуть наше последнее убежище. Людей, что тоже питали надежды, но почти все погибли. Те, что выжили, разбрелись кто-куда, и никого с тех пор мы больше не видели.

Я медленно оглянулась и проводила тающий в горячем воздухе ходячий труп. Лишь когда он пропал из вида, я убрала пистолет обратно. Алиса бросилась обнимать мою ногу. Девочка не плакала, хотя имела полное право. Это слишком много для малышки тринадцати лет. Она никогда в жизни не должна была увидеть подобное.

Я закинула рюкзак, и мы продолжили путь ускоренным шагом. Теперь казалось, что эти дома совсем не пусты, и каждая квартира кишит живыми мертвецами. Теперь я в каждом окне вижу лицо, покрытое сплошь коркой.

День не собирался завершаться, а вот наши силы подходили к концу. Мы уже ушли за пределы города, и теперь он медленно пропадал за нашими спинами, сменившись на негустой лесок из тонких берёз и низких кустарников. Дорога извивалась, выматывала и издевалась будто. Я отпустила руку Алисы, и та чуть прошла вперёд. В ребёнке всё равно будет больше сил и энергии, чем во взрослом. Она бегала и прыгала, а я радовалась тому, что воспоминания последних нескольких часов потихоньку улетучивались, и ребёнок просто радовался природе. Если бы ещё хотя бы были птицы. Мой разум воспроизводил стук дятла, и эта дорога не казалась такой унылой. Мир превратился в молчанку, нагло затянувшуюся слишком надолго.

– Что вам рассказывали в школе про лесных птиц?

– Что их очень много.

– А каких ты помнишь?

– Мне понравились глухари. Они такие большие и красивые. – У Алисы с детства были свои представления о красоте.

– А ещё?

– Ещё нравились белочки.

– Это же не птицы.

– Я знаю, мам.

Алиса бегала челноки от одного края дороги к другому, кажется, не особо меня слушая.

– Милая, побереги силы. Идти ещё долго. – Она не прекратила бегать, и мне пришлось чуть ускориться, чтобы нагнать разыгравшегося ребёнка. – отдохни немного. Энергия тебе ещё понадобится.

– Ты всегда так говоришь.

– И я всегда права, верно?

Алиса молча кивнула и пошла рядом, но не вложила свою маленькую ладошку в мою протянутую руку. Мы шагали молча, не разговаривая даже о её любимых белочках.

Лес шелестел листьями, берёзы медленно сменялись покачивающимися соснами с трескучими стволами. Дорога истончилась уже, прекратившись чуть ли не в тропинку. Я проверила компас – направление верное.

– Алис, покажи мне карту.

Мы остановились, и Алиса сняла рюкзак, достав на весу смятую карту. Дорога была верная, но я думала, что она будет намного шире, а это словно деревенская односторонка, не предназначенная для частой езды автомобилей. Даже разметки на асфальте не было. Алиса накинула расстёгнутый рюкзак обратно на спину, я развернула дочку и убрала карту обратно, закрыв молнию до самого конца. Обычно Алиса это забывала делать, и порой даже теряла учебники по пути от машины до школы. Несколько раз пришлось покупать новые.

Времени шесть дня, и мой шаг становился всё более неуверенным. Я боялась, что до темноты мы так и не найдём хоть какой-то крыши над головой, а когда я уже хотела готовиться к ночлегу посреди кустов, укрывшись листьями папоротника и опавшими ветками елей, так впереди появилась красная вывеска заправки. Я сначала не поверила глазам и подумала, что это просто сосна без веток, но за подъёмом дороги, давшимся слишком трудно, чтобы идти дальше, была сама заправка. Бензоколонки покрылись толстым слоем ржавчины, но само строение выглядело вполне себе пригодным для ночлега.

Я приказным тоном дала указание Алисе спрятаться в кустах и сидеть тихо, пока я не подам сигнал. Я оставила свой рюкзак с ней и достала пистолет. Алиса знала, что в случае чего она должна будет ещё долго просидеть на одном месте, и когда поймёт, что она может уйти, то заберёт всё, что сможет унести из моего рюкзака и пойдёт по направлению Ю. Я оставила ей и часы, так я делаю всегда, когда проверяю потенциальное место для стоянки, потенциально опасное.

Внутри темно. Пустые стеллажи, даже журналов не было. Обычно люди оставляли после себя мусор, оставляя прибежища, но и мусора не оказалось. Я проверила подсобку и обнаружила там ведро со шваброй, больше ничего. Я вышла и помахала Алисе. Она поднялась из кустов и, таща по земле мой рюкзак, двинулась ко мне. Я на полпути подхватила груз, и мы вошли внутрь. Тут прохладно, самое то, чтобы не умереть от обезвоживания. Мы выпили по несколько глотков из водных запасов и за дальними стеллажами расстелили спальные мешки.

Алиса где-то под полками нашла комиксы и принялась листать, сидя у входа так, чтобы свет падал ровно на глянцевые страницы. Я села рядом и стала рассматривать картинки, вообще не читая текста в белых овалах над головами мультяшек. Уверена, Алиса тоже не читала, а скорее разглядывала цветные картинки.

Зазвучал мелкий дождь, со временем набиравший силу. По железной крыше над нами начался целый барабанный оркестр, а небо быстро затянулось чёрными тучами. Молний мы так и не увидели, спрятавшись чуть поглубже в заправке, но гром бахал где-то вдалеке, долетая до нас практически эхом.

Я достала фонарик. Мы редко им пользовались, даже не всегда по мере необходимости, но я увидела, как дочка расстроилась, когда страницы комикса в наступившем полумраке стало невозможно разглядеть. Я включила фонарик, и тот слабым, мигающим светом пролился на страницы, оставляя зайчиков на стене от блестящих плотных страниц.

– О чём он?

– Не знаю, – Алиса пожала плечами, – кажется, про мышей и кошек. Я не читала.

– Почитаем вместе?

– Не хочется как-то.

Алиса зевнула и продолжила листать страницы комикса, а когда дошла до концовки, то вернулась к самому началу. Она начала разглядывать картинки с самой первой странички, вообще не погружаясь в чтение.

– Хочешь, я тебе почитаю?

Она кивнула, и я взяла комикс в свои руки так, чтобы и фонарик не уронить, и чтобы Алисе было видно. Она сама переворачивала страницы, снова потянув большой палец ко рту.

– Хочешь пить? – я остановилась на пятой страничке.

– Да, и можно немного лапши?

Мы немного поели, и чтение продолжилось. Закат оранжевыми лучами пронзал серые тучи, уходящие с небосвода. Мы придвинулись ближе к выходу и увидели, как звёзды появляются на фиолетовом краю над нашими головами. Воздух был настолько чист, что казалось, будто на ковёр просыпали блёстки. Алиса взяла меня за руку и прислонилась головой к моему бедру. Я услышала, как она громко зевнула. Я отвела Алису к спальному мешку и завернула как пельмешек. Немного почитав, я прекратила где-то на середине комикса, а Алиса уже спала и тихонько храпела, чуть не донеся пальцы ко рту. Она положила большой палец на нижнюю губу, чуть её оттопырив.

Время шло тягуче. Я спать не хотела, хотя наружи становилось всё темнее. Очень тихо, настолько, что будто кроме меня и Алисы в этом мире больше никто звуков не издаёт. Стало чуть прохладнее, но всё равно было тепло. Я ощущала, как тело ноет с шеи до пяток. Я боялась прикоснуться к ногам, они так напряжены, что вот-вот лопнут от любого неловкого движения или прикосновения.

Сначала я думала, что мне показалось, но потом присмотрелась и заметила второй раз мелькнувший свет снаружи. Потом послышались звуки моторов. Я разбудила Алису, и та начала громко хныкать. Я зажала ей рот руками, ощутив разгорячённое дыхание дочери мне в ладонь. Она ногтями впилась в мою руку, и только тогда я увидела, что зажала ей рот вместе с носом. Алиса проснулась полностью и поняла, что стоит вести себя крайне тихо. Что-то происходит там, снаружи.

Звук движущейся машины звучали совсем близко, и я побоялась перебираться в подсобку, где было слишком мало места, чтобы уместиться нам обеим с рюкзаками вместе. Я скинула в подсобку все наши вещи, поставив в дальний угол и Алису. Знаю, как она боится темноты, и пришлось дать ей фонарик, сказав, чтобы та ждала до утра. Я быстро стянула часы со светящимися в темноте цифрами, буквально кинула ими в Алису и заперла в подсобке, а сама спряталась за кассу.

Если огромная сумка лежит без дела, набитая провиантом, то значит, что и люди рядом. Я дала маленький шанс Алисе, хотя не особо верила в успех. Эта мысль вгрызлась в мою голову как червь в мягкое яблоко. На мои глаза навернулись слезы, когда я услышала пьяный смех, перемежающийся с грохотом выхлопной трубы снаружи.

Захлёбывающийся мотор затих, но фары ещё горели. Тени мелькнули по бензоколонкам и, извиваясь как водоросли в воде, стали уменьшаться. А это значило, что они идут сюда.

Когда шаги тяжёлых сапог уже отгремели у самого входа, я услышала всхлип Алисы, и по спине пробежали мурашки ужаса. Я заткнула рот руками и уставилась на дверь, за которой сейчас сидит моя дочка, в полной темноте и маленьком пространстве. Фонарик? Я дала ей фонарик? И это всё…

– Денис, посмотри там… – пьяный голос скомандовал, прозвучав совсем хрипло.

Металлические набойки зазвенели слева от меня, за несколькими пустыми стеллажами. Я поджала колени поближе к себе и накинула капюшон. Я надеялась стать похожей на груду мусора, или, на худой конец, на труп. На что мне приходится рассчитывать? Это просто смешно.

Судя по голосам, их было трое. Только если оставшиеся не ждали в машине. У них нет фонарей кроме тех, что были у машины снаружи, и они ходили в темноте. У меня было чувство, что они намеренно ищут именно меня, и больше никого. Я услышала металлический щелчок, за которым последовал неприятный запах. Заправка медленно наполнялась сигаретным дымом, и таким едким, что лёгкие стало сводить. Лихорадочный кашель был уже на подходе. Я подумала, что если бы Гриша курил, то я бы хоть немного была привыкшей к смогу сигарет, но нет, всё складывалось в худшую сторону, и я опять услышала всхлип Алисы, чуть более громкий, чем предыдущий. У неё там, наверное, всё меньше и меньше становилось воздуха, а этот мерзкий сигаретный дым заберётся куда угодно. Скорее всего он уже медленно просачивался через тонкую щель под дверью, превращая подсобку в газовую камеру.

Шаги стихли, но я уверена, что никто не покидал заправку. Мародёры просто встали, и звук скрипучих вдохов, а затем и громкие выдохи делали это помещение вообще не пригодным для нахождения.

– Дай сигаретку…

– Пошёл в п*зду! Ты в машине уже две стрельнул. У Володи две ещё осталось и всё, а ехать ещё несколько часов. У меня уши свернутся в трубочку.

– Ничего, потерпишь, дай сигаретку.

– Дай ему, – послышался женский голос. – Не жмись.

– Вот ты и дай, тебе есть что.

Глухой звук удара, потом смех. Они стали выходить, решив даже не проверять кассу. Хотя, на кой им деньги? Сейчас они никому не нужны, а всё вокруг буквально пустовало. Алиса присвоила себе последнее, что здесь было – детский комикс.

Голоса звучали снаружи ещё какое-то время, но слова я не смогла разобрать за звуком запущенного мотора. Мимо дверей проехала машина, белая, с толстыми полосами ржавчины на боку. Выхлопной дым смешался с сигаретным, мой рот наполнился воздухом, толчком вылетевшим из лёгких, но застрявшим у сомкнутых губ. Как только звук свистящих тормозных колодок и шум мотора стал хоть немного тише, я зашлась в кашле. Горло драло, и я не могла остановиться. Алиса вышла сама, светя на меня включенным фонариком.

– Выключи, быстро! – я успела сказать два слова между приступами кашля. Свет мгновенно пропал, и сдавленный плач Алисы добрался до моих горящих ушей.

Алиса подошла ко мне и села коленями на голый пол. Она обняла меня за плечи, и я стала медленно успокаиваться, пока сигаретный дым оседал в помещении и в моих лёгких. Внутри словно насыпали болтов, от чего дышать было так же трудно, как тащить за спиной тяжёлый рюкзак.

В глазах потемнело, и я думала, что сейчас упаду в обморок. Я привстала и припала спиной к стене, стукнувшись затылком. Алиса тут же подползла ко мне и прыгнула мне почти всем телом в руки. Её тело беззвучно содрогалось, она вытирала сопли, текущие рекой, рукавом кофты. Алиса уткнулась в мою грудь лицом и дышала жаром.

– Всё хорошо. Теперь всё хорошо. Успокойся.

Конечно, она не успокоилась. Днём мертвец, вечером мародёры. Где бы мы ни были – они всегда одинаковые. Пьяные и злые. Насильники и убийцы. Они забирают всё, что хотят. Решают, кому жить, а кому умереть. Хуже животных. Для таких война – курорт и лишний повод устраивать полный хаос вокруг. Война закончилась, а люди как ненавидели друг друга, так и ненавидят.

Я увидела в ночном мраке открытую подсобку. Темнота внутри была ещё более плотной, чем здесь, и я поверить не могла, что Алиса смогла провести там эти несколько ужасных минут. Что чувствовала маленькая девочка, запертая в полной темноте? Я её бросила, но теперь она здесь, цела и невредима. Я тоже, мы ещё живы, но измотаны, как физически, так и морально. Внутри откуда-то у меня поднялась ненависть, и в первую очередь к самой себе.

Я подумала, что Алиса уснула, но она лишь просто перестала плакать. Она подняла голову и посмотрела на меня. В достаточно светлой ночи я видела два блестящих от слёз глаза. Пора укладываться, попробовать снова.

Я собралась с силами и передвинула стеллаж ближе к кассе так, чтобы наши ноги не были видны даже тогда, когда мы вытягиваемся в полный рост на полу. Нас накрыла тень. Я оставила рюкзаки в подсобке, достав оттуда лишь спальные мешки. Алиса не стала спать в своём, и мы легли вдвоём на мой. Она забилась головой мне под руку и быстро уснула. Её мерное дыхание мне в бок медленно усыпляло и меня. Я стянула часы с руки спящей дочери и посмотрела на время. До шести утра осталось пять часов. Я думала об этом, когда медленно засыпала.

Конечно, сны были ужасными.