Читать книгу Родня. Пересохшее русло - Руслан Нариманович Абубакиров - Страница 6

Прошло два с половиной года.

– Спишь? – услышал он голос Дамира в телефонной трубке.

– Бля… Дамик! Ты чё так рано? У нас еще и пяти нет. – спросонья пробубнил Тимур всматриваясь в часы.

– Глеб умер.

– Во на… Какой, Глеб? – не понимая толком, о ком идет речь, уточнил Тимур. – Глебов много.

– Наш Глеб.

– Да, ладно, – у Тимура перехватило дыхание, – Либерман?

– Да. Утонул в Болгарии, на море.

– Охрене-еееть…. А что, как, когда, известно?

– Да сам толком не в курсе. Брателло, просьба к тебе будет. Ты ж у нас уже почти коренной Алмаатинец. Нужен гроб крутой.

– Да.., вот это новости, с утра. – окончательно проснувшись, молвил Тимур. – Таааак… Ну я гробами-то не занимался, но, по ходу, нужны будут размеры, ну там.., цвет и какая отделка, видимо. А.., ну и по цене. Денег у меня на такой гроб нету.

– Я позвоню там одним, тебе привезут.

– И когда он нужен?

– Завтра должен быть в Костанае.

– Ни фига, ты барин, задачи ставишь.

– Ну больше некого просить.

– Да что ты? А что же Рина «любимому» зятьку с Москвы гроб не притаранит?

– Братан, завязывай, а. Меня озадачили, вот я к тебе и обратился.

– Ладно, не гунди. Попробую найти. Если что-то не срастется, я перезвоню…

– Рахмет, бразе. Давай.

– Давай, пока.

Тимур бросил сотку на кровать и уселся в раздумьях. Прошло два с половиной года, с того дня как его «невежливо попросили» из компании. С тех пор квартиру в Алма-Ате купить у него так не получилось. Да и матери его врачи запретили переезжать в высокогорный климат. Как-то, год назад, Тимур встретился в Костанае с Трояком и он насоветовал ему пообщаться с Глебом, так как тот искал замену директору филиала в Алма-Ате. Тимур долго не соглашался с доводами приятеля, но все же решил написать Либерману письмо. В нем он предлагал забыть старую грызню и начать общаться по-людски. В том же письме он предлагал Глебу свои услуги по руководству Атинским филиалом. Так как на том этапе металлоторгующим предприятием командовал очередной глебовский подхалим. Да и где командовал, в одном из самых застраивающихся городов Казахстана. Персонаж без принципов, чести и знаний, да еще и проктолог по специальности – человек далекий от железа, как ёжик от расчески. Настолько же далек он был и от других составляющих этого бизнеса. Виктор, бывший главный бухгалтер филиала в Алма-Ате, как-то рассказал Тимуру историю, про то как прискакал этот проктолог на растаможку четырех вагонов и, пробегая мимо длинной очереди к окошку, кричал: «Господа, господа, ну пропустите человека, мне надо по быстрому пару вагонов растаможить, все бумаги в порядке, надолго не задержу, у меня тут договоренность. А то мы их уже разгрузили!!!» Ну там, в окошке его конечно услышали и попросили добрых очередников пропустить болезного.., и «нагнули» компанию за эти четыре вагона, по полной программе. У них там как раз шёл рейд по борьбе с коррупцией, и на этом фоне силовики устроили показательное выступление. Потом его же «зам» две недели лихорадочно носился за ним по Алма-Ате, с целью набить ему лицо. Такая вот у Глеба пёстрая публика работала, «на местах».

Глеб ничего на письмо Тимура не ответил, мало того, он растрезвонил на весь Костанай, что Тимур «пал ему в коленки» и попросил прощения. За что только ему было просить прощения, Тимур не понял. Но такое отношение к себе не забыл. Он, вообще, ничего не забыл. И тут такая новость. Ехать он никуда не хотел. И всем своим видом хотел показать, что ему также наплевать на всю эту семейку, как и им на него. Но он не был таким негодяем как они, и если бы повел себя также, то превратился бы в одного из них. А это было не в его стиле. Он точно знал, что основания не помогать им и не ехать на похороны, у него есть. Его там просто не ждали.

Сна, само собой, уже никакого не было, и, слегка перекусив, Тимур решил поехать в ближайший храм поставить свечку за упокой Глебовой души, и на том успокоиться. А потом перезвонить Дамиру и сказать, что не собирается заниматься поиском гроба для тех, кто ему лично таких услуг никогда не окажет. И кому не особо интересно – жив ли он, вообще.

Никольский собор расположен в красивом месте Алма-Аты, в парковой зоне, где Тимур любил гулять в детстве вместе со своим отцом. Они ходили в кинотеатр «Целинный», покупали там билеты на дневной или утренний сеанс и потом гуляли вокруг, перед фильмом. Захаживали на Никольский базар, где отец брал кружку пива или квасу, а сыну покупал мороженое в вафельном стаканчике и потом оба прохаживались в тени деревьев подле храма. Красивый, аккуратный, всегда выкрашенный в голубой цвет – этот храм чем-то манил и притягивал внимание мальчика. И по прошествии многих лет Тимур, уже будучи православным, любил ходить сюда. Он, как и раньше жил неподалеку и его никуда в другое место особо не тянуло.

В левом дальнем углу Никольского собора находились мощи какого-то святого, и до этого дня Тимур не придавал особого значения этой раке. Однако сегодня видимо пришел срок. По крайней мере «наверху» наверное, решили просветить его, в этом смысле. Когда шли посты и внутренний призыв звал его к их соблюдению, Тимур приходил на утренние и вечерние службы, но в обычные, скоромные дни, он просто приходил в храм, когда никого из верующих уже практически не было. Садился в уголок на скамейку и сидел, наслаждаясь тишиной, запахами ладана и глобальным покоем. Он буквально напитывался этим покоем. Вот и на этот раз он пришел к концу службы и уселся на лавочку. Прихожане еще бродили туда-сюда со свечками, бабули что-то терли, скребли, мыли и убирали, а кучка народу, обступив батюшку, получала из его рук какую-то церковную газетку. Краем уха Тимур уловил, что речь как раз шла об этой раке с мощами святого. В раздумьях о правильности и неправильности своего отношения к ушедшему Глебу, он ждал, когда батюшка освободится, и выскажет ему свое мнение. Хотя мнение его было Тимуру известно, но он пытался найти для себя нечто вроде индульгенции. И тут одна из женщин проходя мимо, положила на лавку возле Тимура, какую-то газетку, перекрестилась, и пропала из поля зрения. Пока священник что-то тихим голосом рассказывал пастве, Тимур взял в руки эту газету, пододвинулся к лучу солнечного света, бьющему из окна, и начал читать.

Речь шла о митрополите Алма-Атинском и Казахстанском священноисповеднике Николае (Могилевском). Тимур пробежал глазами очерк, о том как в 2000-м году его причислили к лику святых земли Казахстанской. Точнее его включили в Собор новомучеников и исповедников Российских, пострадавших за веру, свидетельства о которых поступили от Алма-Атинской епархии, но Тимур, как человек не особо разбирающийся в подобных нюансах, посчитал тогда, что этого батюшку причислили к лику святых. В статье была размещена фотография раки с мощами святого и он понял, что оказывается именно его мощи находятся в храме Николая Чудотворца. «Надо же – подумал Тимур – а я и не знал, что хожу в церковь, где лежит не кто-нибудь, а сам святой православный!» Про мучеников Серафима и Феогноста он, конечно, слышал, даже бывал в Аксайском скиту на день их памяти 11 августа, а об отце Николае слышит впервые. Статья эта его заинтересовала и он стал читать дальше, более внимательно:

"…И вслед за этой вестью архиепископа Николая постигло новое испытание – 27 июня 1941 года Владыка был арестован и помещен в тюрьму г. Саратова.

Пробыв в Саратове в общей сложности шесть месяцев, Владыка Николай был направлен в Казахстан, в город Актюбинск, а оттуда через три месяца в город Челкар Актюбинской области.

Когда много лет спустя Владыке задали вопрос: "Как он отнесся к этому переселению? Не было ли в его сердце ропота или обиды?" – Владыка отвечал: "На все воля Божия. Значит было необходимо перенести мне это тяжелое испытание, которое закончилось большой духовной радостью… А вы подумайте, что будет, если человек всю жизнь станет проводить в неге и довольстве, в окружении близких и родных людей? Жизнь, пресыщенная благами земными, приводит к окаменению сердца, к охлаждению любви к Богу, к ближнему. Человек от излишеств становится жестоким, не понимающим чужого горя, чужой беды".

Владыка ехал на вольную ссылку, но в арестантском вагоне. На станцию Челкар поезд прибыл ночью. Охранники вытолкали Владыку на перрон в нижнем белье и рваном ватнике. В руках у Владыки было только удостоверение, с которым он должен два раза в месяц являться в местное отделение НКВД на отметку.

Оставшуюся часть ночи Владыка пересидел на вокзале. Настало утро. Надо было куда-то идти. Но как идти зимой в таком виде? Да и идти было некуда. Владыке пришлось обратиться за помощью к старушкам, и на его просьбу откликнулись добрые женские сердца. Старушки подали ему кто – телогрейку, кто – шапку, кто – залатанные валенки. Одна старушка приютила его в сарае, где у нее находились корова и свинья. Владыке в это время шел уже 65-й год. Голова его была бела и вид его невольно вызывал сострадание. Владыка пытался устроиться на работу, но никто не брал его, – он выглядел старше своих лет. Он вынужден был собирать милостыню, чтобы не умереть с голоду.

Впоследствии, когда духовные чада спрашивали у Владыки: "Почему Вы не сказали старушкам, которые дали Вам одежду, что вы – епископ? – Владыка отвечал: "Если Господь посылает крест, Он же и силы дает, чтобы его нести, Он же его и облегчает. В таких случаях не должна проявляться своя воля, нужно всецело предаваться воле Божией. Идти наперекор воле Божией недостойно христианина, и после того, как человек терпеливо перенесет посланные ему испытания, Господь посылает духовную радость". – Закончил Владыка свое объяснение.

Так, до глубокой осени 1942 года Владыка продолжал влачить свое нищенское существование. Физические силы его были на исходе. От недоедания и холода у него развилось худосочие, тело его было покрыто нарывами, от грязи завелись вши. Силы покидали не по дням, а по часам…

И вот пришел момент, когда иссякли последние силы и Владыка потерял сознание. Очнулся он в больнице, в чистой комнате, в чистой постели. Было светло и тепло, над Владыкой 'склонились люди. Он закрыл глаза, решив, что все это ему кажется. Один из склонившихся проверил пульс и сказал: – Ну вот, почти нормальный! Очнулся наш дедушка!

Поправлялся Владыка медленно. А когда поднялся с постели, сразу же стал стараться принести пользу окружающим. Кому воды подаст, кому судно принесет, кому постель поправит, кому скажет доброе слово. В больнице полюбили этого доброго старичка. Все стали называть его ласково: "Дедушка". Но только один молодой врач знал трагедию этого "дедушки", знал, что выпиши его из больницы, и опять пойдет он просить милостыню и жить рядом с коровой и свиньей. И вот настал день, когда врачу предложили выписать "дедушку" из больницы. Владыка Николай стал молиться Господу, снова отдавая себя в Его волю: "Куда Ты, Господи, пошлешь меня, туда и пойду!" И вот, когда все собрались проститься с добрым "дедушкой", вошла нянечка и сказала: – Дедушка, за вами приехали! – Кто приехал? – спросили все разом. – Да тот самый татарин, который вам иногда передачи приносил, разве не помните? Конечно, Владыка не мог забыть, как регулярно, через каждые десять дней, ему передавали от какого-то незнакомого ему татарина пару татарских лепешек, несколько яиц и несколько кусочков сахара. И еще знал Владыка, что именно этот татарин подобрал его, полуживого, без памяти лежащего на дороге, и отвез в больницу. Ошеломленный, Владыка пошел к выходу. Действительно, у больничных дверей стоял татарин с кнутом в руках.

– Ну, здоров, бачка! – сказал он Владыке и улыбнулся добродушной улыбкой. Владыка тоже поздоровался с ним. Вышли на улицу, татарин посадил Владыку в сани, сел сам и они поехали. Был конец зимы 1943 года. – Почему вы решили принять участие в моей жизни и так милостиво отнеслись ко мне? Ведь вы меня совсем не знаете, – спросил Владыка. – Надо помогать друг другу, – ответил татарин, – Бог сказал, что мне надо помогать тебе, надо спасать твою жизнь. – Как сказал вам Бог? – изумленно спросил Владыка. – Не знаю как, – ответил татарин, – когда я ехал по своим делам, Бог сказал мне: "Возьми этого старика, его нужно спасти".

Для Владыки началась спокойная жизнь. Татарин имел связи и смог устроить так, что через некоторое время в Челкар приехала Вера Афанасьевна Фомушкина, его духовная дочь, которая так же была сослана, но в другую местность. Вера Афанасьевна не стала скрывать от окружающих, кто такой тот "дедушка", которого заботливо выходили челкарцы.

«Вот это ничего себе, – у Тимура от удивления чуть глаза не выпали, – этого, просто, не может быть. Это же он. Он! Ооо-он!!! Это же про него мне мама рассказывала в детстве, как во время войны, то ли у них в сарае, то ли по соседству, жил какой-то христианский батюшка. Как ему помогали выжить – кто чем мог, как потом его кто-то из ее родственников, то ли её отец, которому на тот момент было чуть больше 30-ти лет, то ли кто-то другой, отвез в больницу, и тем самым спас. Мама то с Челкара родом». И дальше он прочел следующее:

В июле 1947 году Владыка должен был лететь в Москву на заседание Сессии Священного Синода.

Во время посадки в самолет Владыка со своими спутниками стоял у трапа и благословлял всех входящих в самолет пассажиров. Владыка ездил и летал всегда в рясе, несмотря на то, что часто подвергался за это насмешка.

И на этот раз пассажиры, заметив что их благословляет духовное лицо, начали над ним смеяться, послышались язвительные восклицания: – Ну, нам лететь не страшно, с нами святой летит! Почти никто из пассажиров не сказал доброго слова. – А я не слушал их, – рассказывал по возвращении Владыка – я их жалел. Ведь люди даже не подозревают, что не от своего ума и понятия говорят хулу, а выполняют злую волю врага рода человеческого. Я спокойно благословлял всех.

Все сели, самолет поднялся в воздух. Прошло некоторое время и вдруг забеспокоились летчики. В конце концов старший пилот объявил об опасности – отказывает один мотор. Положение было угрожающее, надвигалась катастрофа. Среди пассажиров начиналась паника. Но Владыка сказал: – Давайте помолимся! Ни одна душа не погибнет! – а потом добавил, – лишь немного в грязи выпачкаемся. Владыка встал и начал молиться. Волнение пассажиров не спадало. Никто не обращал на Владыку никакого внимания, но через несколько минут все стали затихать, вставать со своих мест и прислушиваться к его молитве. А он молил Господа спасти всех, кто летит этим самолетом. В это время самолет стал падать вниз. Но, к удивлению летчиков, которые знали, каким должно быть это падение, самолет не падал, как обычно, а как бы планировал и тихо опускался вниз. Самолет упал в какое-то заболоченное, но неглубокое озерцо. Когда люди немного успокоились от пережитого ими страха, то стали подходить и благодарить Владыку. Подошел и старший пилот: – Произошло чудо, отец, – сказал он – простите за наши насмешки! – Бог простит, – ответил Владыка. – Бога благодарите и Его Пречистую Матерь, и возлагайте свои надежды на Святителя Николая.

В памяти старшего иподиакона Ария Ивановича Батаева ярко запечатлелось одно из посещений ими города Уральска. "Было это, – вспоминает Арий Иванович, – летом в начале 50-х годов. Владыка совершал богослужение в Михайло-Архангельском соборе города Уральска. После службы он стал беседовать с верующими. Народ пожаловался Владыке на зной и засуху в Уральской области, так как с того времени, как растаял снег, на землю не выпало ни единой капли дождя.

Владыка сказал: – Давайте помолимся Царю Небесному, может быть он услышит нашу молитву. Стали совершать чин молебного пения поемый во время бездождия. И совершилось чудо – небо, на котором не было ни единого облака, потемнело, покрылось густыми тучами и пошел не просто дождь, а хлынул ливень, как из ведра. От страшных раскатов грома дрожали стены старинного уральского собора. Владыка приостановил молитву и сказал: "Православные! Разве это не чудо?!"

Завершив молебен и подождав, когда утихнет ливень, все вышли во двор, вдохнули свежего, чистого воздуха. Владыке нужно было пройти пешком метров 200 от храма до дома настоятеля, но после ливня пыльная дорога стала месивом грязи. Тогда народ, исполненный любви и благодарности к Владыке, тут же выстлал этот путь снятой с себя одеждой".

Из воспоминаний Протоиерея Валерия Захарова, настоятеля Свято-Никольского собора г. Алматы:

В 70-х годах митрополит Алма-Атинский и Казахстанский Иосиф (Чернов) в одной из своих проповедей говорил такие слова: "Мы, алма-атинцы, живем у подножья Тянь-Шанских гор. И, с одной стороны, мы счастливы тем, что красота этих гор радует глаз человека, но, с другой стороны, горы таят опасность землетрясений и селевых потоков. Но Алма-Ата никогда не будет снесена селем и никогда не будет разрушена землетрясением, потому что у нас есть замечательные молитвенники в лице Митрополита Николая и схиархимандрита Севастиана". Владыка Иосиф так говорил, и это я помню точно.

Тимур был в шоке от прочитанного. Таких совпадений не бывает. Мысли его путались, обгоняя одна другую. Вот это новость. А теперь мощи этого святого лежат в храме, куда он иногда ходит молиться. Он встал, подошел к раке святого Николая и прослезился. Его переполняла любовь, гордость и радость одновременно. Словно он нашел могилу своего давно ушедшего отца. «Вот уж воистину, пути Твои, Господи – неисповедимы. – подумал Тимур, – Ну что ж, значит надо ехать». Он прочитал «Отче наш…», сходил в другой придел, где поставил свечку за упокой души Глеба и, понимая, что уже нет смысла подходить к батюшке, перекрестившись, вышел из храма.

Пришлось ему бросить все дела, отпроситься на работе, занять денег и целый день заниматься поиском гроба. В итоге, к 24–00 он уже успел встретиться с людьми, найти необходимое количество денег, отыскать, подобрать и заказать симпатичный гроб (если это прилагательное здесь уместно), купить билет на самолет, потом получить этот гроб, отвезти его на транспортный терминал, упаковать, оформить и отправить в Костанай. А, как оказалось: гробы просто так перевозить запрещено и там еще пришлось кучу взяток пораздавать, чтобы успеть к сроку. Утром – он на одном самолете, а гроб – на следующем, прибыли в Костанай. Его встретили, подождали, пока прилетит скорбный груз и по прибытию последнего, загрузив его в грузовичок, отправились домой к Раисе. Оставшиеся деньги он отдал Дамиру и, как выяснилось позже, Дамик «чисто случайно забыл» отдать их Раисе. Ну, вот такой народ, ну что поделаешь – на похоронах близких готовы заработать.

Людей, как водится, понаехало много: кто-то от души скорбел, кто-то потому, что «не мог не прийти», кто-то приплелся из любопытства, а кто-то вообще, непонятно какого рожна там находился. Труп Глеба прибыл из Москвы самолетом. По идее, надо было провести вскрытие, установить причину смерти и так далее. И все это в Болгарии. Или если не в Болгарии, то уж в Москве-то точно – у Глеба было двойное гражданство – российское и казахстанское. Но спутники его по Болгарии позаботились о том, чтобы правда не вылезла наружу. Это же сколько надо было денег заплатить, чтобы труп иностранца вывезти из страны без уголовного дела, без процедуры установления причин смерти, а значит–без вскрытия? И отдыхал он там как раз с Артуром (московским партнером), другими коллегами из московского офиса и своей подружкой, Мариной. И смерть его так удачно приключилась, что от этого никто кроме родителей и близких друзей Либермана не пострадал. Артуру и его кентам-соучредителям было на руку, что Глеб уже не принимает участия в дележке. Опять же, сразу после смерти Либермана у Артура появился завод по производству металлоконструкций. Давно ходили слухи о том, что Глеб прикупил себе небольшой заводик, но где он находится и кто числится в хозяевах, толком никто не знал. А тут – ну чистое «совпадение». С Раисой Глеб к тому времени уже не жил два года, но так как официального развода не случилось, то половина всех активов доставалась ей и детям. Марине, смерть любовника была не менее удобна, чем другим стервятникам. Плательщик всех ее запросов ушел, не задавая никаких вопросов. Без претензий. Спустя год после этих событий, она еще и умудрилась родить – недолго была в трауре подруга. Все, кому не лень, попользовались Глебовым добром и не испытали при этом какого-либо дискомфорта. Таков их мир. Мир чистого и "черного нала". И Глеба жалеть было особенно не за что, он сам был таким же, как и его окружение. Но Тимур помнил его другим.

Где-то, во времена развала Союза ССР он приехал домой и Суфия его сподвигла поехать на дачу: корчевать, копать, поливать – земледетельствовать. Вечером, изрядно уставшие, они пошли в гости, на дачу к Фаине ( благо находилась она неподалеку), где помимо неё с мужем были ещё и Раиса с Глебом. Вечер был свежий, прохладный, уже появилась луна, все устали на нивах плодородных и решили после трудов праведных собраться в летней кухне, попить чаю с беляшами. Вот чего у них было не отнять, так это хлебосольного гостеприимства. Беляши, пироги, щак-щак, сладости, сухофрукты, мед, орехи и индийский чай, со слоником на борту – благодать. Полный набор! Посидели, погоревали о развале СССР, о ценах, о том, что в Казахстане всех «кинули» когда переходили с рубля на тенге и о том, что впереди грядут более серьезные проблемы, если не придет такой как Сталин! При котором, «всегда и во всем был четкий порядок». Тимур, подуставший последнее время от таких разговоров, вышел покурить.

Свежий воздух настолько приятно наполнял легкие, что и курить-то уже не было никакой необходимости. Но каждый курильщик со стажем знает, что, допустим, если ты вышел после бани, очистил легкие в парилке, с участием настоя эвкалипта, можжевельника, мяты или кедра, то сразу надо покурить – тогда всенепременно "торкнет". Тимур был не из таких и поэтому, удерживая сигарету в руке, просто наслаждался кислородом. Тут из кухни вышел Глеб и попросил у Тимура сигарету.

– А чего это ты? Ты ж не куришь. Или я чего не знаю?

– Да.., как-то.., желание появилось.

– Ну держи, раз тяга есть. – Глеб прикурил, затянулся и выпустил большое облако дыма. Дым попал ему в глаза и он, активно, начал их растирать.

– Ты ж не курил раньше – самбист. А? – хитро заглядывая в глаза зятя, спросил Тимур, улыбаясь.

– Закуришь тут.., ты не представляешь, как они меня достали. За полгода уже всю душу вынули; теща кругом свой нос сует, везде вмешивается. Всё они знают, всё они умеют, на всё у них своя точка зрения. Я там как слуга хожу. Сходи-принеси-отнеси-подай-не мешай. Пипец какой-то, – вздыхая, сетовал Глеб, – я скоро не выдержу.

– Терпи, брат. Семейка невыносимая, но и у них есть чему поучиться. Вам надо с Райкой сваливать на отдельную жилплощадь. – успокаивал его Тимур.

Ему было искренне жаль Глеба. Жить в примаках – хуже некуда. Да и женился-то Глеб по расчету, а тут какая может быть любовь, какое взаимное уважение? Раиса сызмальства росла девочкой с характером, балованной и завистливой. Причем зависть эта даже на родного брата распространялась. Ну как же: у Рината есть, а у меня нет? Нереально. Вот и выросла девчушка: с одной стороны – чистоплотная, хозяйственная, домашняя, с кулинарным и кондитерским талантом, а с другой – она была вся в мать. С тяжелым и коварным характером. Но если мать умела хитрить и вуалировать свои часто нездоровые помыслы, то дочь вела себя по-чапаевски. Хрясь сабелькой, и никакой дипломатии. Вот и рубили они терпигорца-Глеба: Раиса – с одной стороны, а Фаина – с другой. Ну, а что удивляться? Они же с положением в обществе, папаня их при должностях, с Кунаевым знаком лично, а Либерман – кто такой? Из простецкой семьи: мама – мед.сестра в больнице, папа – слесарь. Живут они в своем доме, послевоенного времени постройки, топят его углем, а воду возят из колонки, что в двух кварталах.

Пролетарское происхождение Глеба сквозило со всех щелей: начиная с прически и заканчивая гардеробом. Он этого стеснялся и отстранялся, как только мог. У него до Раисы была очень воспитанная и красивая девочка. Кто-то даже завидовал втихомолку – какую Либерман кралю отхватил. И со стороны было видно, что они любили друг друга. Но она была из такой же пролетарской, хорошей, порядочной, очень простой семьи. Перспектив немного! А его вот это, как раз и не устраивало. И хотя он довольно неплохо учился, но вот читал мало, и светскую беседу поддержать был не в состоянии. И ему повезло – Раиса так вообще книг не читала, и от высокого штиля была намного дальше его. Вот и сошлись как-то два человека. Одной срочно нужно было выйти замуж, так как ей уже было «целых 19 лет и она уже старая», а другому нужно была вырваться из деревни в город. О любви там речь не шла – каждый получил то, к чему шел. Тимур конечно обо всем этом знал, но от души сочувствовал Глебу. И добивать лежачего – было не в его стиле.

– Вот пройдет время, съедете от них, желательно подальше, и покажешь, кто в доме хозяин. А потом детки пойдут, глядишь и она пообломается…

– Ох, твои слова бы да Богу в уши. – нервно докуривая, прошептал Глеб.

– Да не журись братан, все будет нормально. – поддержал родственника Тимур и они обнялись. Хорошо обнялись, искренне и по-братски. Вот таким он помнил Глеба, таким он был пятнадцать лет назад. Затем у них с Раей родился сын. Глеб связался со «спортиками» и стал в их шайке кем-то типа бухгалтера-казначея. Ну, а какой еврей не умеет считать деньги? И Либерман не был исключением. Потом, со временем, супруг Фаины устроил ее работать в банк и «любимый» зятек принялся активно обналичивать финансы различных хитроумных предприятий и групп лиц. Фаина, конечно, не имея высшего финансового образования, занимала чужое место и разбиралась в банковском деле как бульдозерист в генетике, но этот момент оказался судьбоносным в жизни Глеба. Через тещу он подключился к денежной трубе: темный, никем не контролируемый «нал» потек уверенным и нарастающим потоком. Покупались квартиры, приобретались машины, менялась жизнь, менялись характеры. И все, что было сокрыто внутри каждого вышло наружу, под воздействием такого мощного катализатора, как деньги! Но Тимур помнил Глеба простым, приятным в общении, воспитанным молодым человеком.

– Я на их рожи уже смотреть не могу – в сердцах бросил татарин, водитель Глеба. Они хорошо дружили, когда Тимур работал исполнительным директором, и доверяли другу– другу полностью. Ильгиз – единственный, кто не побоялся и дальше общаться с «опальным» Тимуром, хотя Либерман тогда гневно всем заявил, что если узнает, что кто-то общается с «этим» – сразу уволит, без предупреждения. Ильгиз смотрел вокруг, зажмуренными от бессонной ночи глазами, курил и сетовал:

– Ходят суки с таким видом, как будто потеряли близкого, а на самом деле.., я тебе Тима скажу, столько грязи на него вылили. Нервов ему намотали. Мне его уже жалко было, последнее время. Он как волк метался то туда, то сюда, как будто сам смерти искал.

– Ну, вот и нашел. Что эти падлы не знали, что ему пить нельзя, что после этого его нельзя одного оставлять? Так они получается еще и одного его у воды бросили?

– Ну да, Артур всем рассказывает, что они уплыли подальше в море, а Глебус с этой свинкой-Маринкой остался. И, типа, когда они обратно поплыли, его уже у берега не было видно. А потом когда начали его искать, он оказывается метров десять не доплыл.

– Так, а эта бл… куда смотрела, она же знала, что у него эпилептические приступы бывают?

– Да там не поймешь ни хера. Кто говорит, что свинка эта тоже уплыла, кто-то, что он там погавкался с ней и она где-то шарилась, пока он тонул.., короче мутно все.

– А ты глянь, татарин, как еврей стоит отдельно. – показал Тимур на финансового директора московского офиса «Металснаба». – Своего единоверца типа потерял. Я вот на него смотрю, на них, и что-то во всех их движениях столько левого. Глянь. Он к своим даже не подходит. В глаза им не смотрит. А если и разговаривает, то с какой-то злостью нескрываемой. Ох, чую «помогли» бедолаге Либеру.

– Да, я тоже так думаю. Я их когда в порту встречал, сразу увидел: что-то там у них не то. Еврей даже шел как-то отдельно от всех московских.

– Но если это так, надо Кане "цинкануть" (сообщить, на блатном – прим.автора) , пусть московитов к ответу подтянет. Он тут вообще? Лысые его здесь?

– Да был где-то…Тима, не лезь ты туда, – посоветовал Ильгиз. – Вон Ринат ходит, как будто его это не касается. Всё, на что сподобился, это скорбное лицо смастрячить. Морды бля…

– А если они ему таблетку какую кинули в бухло? Вот он и вырубился посреди заплыва…

– Ну да, ну да…Ага – «бился в пене параноик..» Ты сейчас понапридумываешь… Психопат старый.

– Илюха, реальные пацаны – всегда на измене, как говаривал Дельфин в каком-то фильме, – парировал Тимур.

– Да я ничему в принципе не удивлюсь…А ты Райку то видел, нет еще? Та вообще.., на «Оскара» видимо претендует. Вся на таблетках, на транквилизаторах, типа, горем убитая вдова. Забыла как она ему кровь пила последние два года. Реально, жизни ему не давала. Детьми спекулировала. А куратором главным у них была тетка Фая твоя. Вот уж где кобра, так кобра.

– Да уж, та еще чёрная мамба. Ничего, и ее схороним. Она уже лет десять как в кредит коптит.

– Ну ты Тимсон, совсем тоже.., так то зачем? – ухмыльнулся татарин.

– Ладно, ладно, татарушка.., промолчу для пользы дела.

– Ты видел? Там у гаражей твои кенты стоят. Одноклассники.., армянин этот и еще один, не помню как зовут. Здоровый такой.

– Да ты что – обрадовался Тимур – пойду поищу. Он, кстати, грузин, если шо. Народу чего-то понаехало. Типа неравнодушные съехались.

Людей и впрямь было очень много. Кто-то плакал, кто-то нервно курил, кто-то втихаря травил байки, а иные стояли с «искусственной мордой печали на лицах». Тимур шёл здороваясь направо и налево, встречая, то родственников, то друзей, то знакомых, то подруг, то коллег. Ильгиз, чуть приотстав, шел за ним и наблюдал за реакцией публики. Здесь были почти все его сослуживцы по работе в «Металснабе»: Надя, как ему показалось тоже «показушноскорбящая», менеджеры, бухгалтерия – частично, «складские» с базы и главный вор всего предприятия – Булат из Актау. «И "главшпан" этот уже тут – подумал Тимур – на конкурс «генерального» баллотироваться примчался, козлина. (главшпан – так на зоне называют босоту, шпану, который занимается полезными делами, например "главшпан барака", так называют смотрящего за бараком – прим.автора) И назначать-то кроме него некого. Он самый грамотный и самый вороватый, подлюка». Тимур не забыл как три года назад, проводил аудит в Актау и после поездки сразу оповестил Либермана, что там воруют. И воруют много. Но профессионально – сразу не подкопаешься. Глеб тогда понял всё правильно, но предложил подождать, когда «тот» совсем оборзеет, чтобы предъявить ему четко обоснованные претензии.

– Татарин, а этот крендель «прикаспийский» еще работает? – спросил Тимур водителя.

– Да он еще нас с тобой уработает. Крысит по тяжелой. Глеб, когда последний раз в Актау был чуть морду ему не набил, по пьяни. СБ-шникам нашим сказал, что когда из Болгарии вернётся, будет насчет него вопрос жёстко ставить. Типа, этот конь Глебу еще на своих друзей-чеченцев намекал, что, мол, впрягутся за него. Так Кана экспедицию должен был собрать: изымать с того, все, что натырил… А тут видишь как.

– Вот повезло гниде, капец. А кто у вас нынче СБ командует? Так же, кореец?

– Ага. На манеже – всё те же.

– Илюха, ты передай Райке, когда успокоится, что если они этого упыря каспийского поставят «гендиром», он им через пару лет весь бизнес порушит.

– Толстый намек на то, что тебя надо возвращать на должность? – хлопая по плечу друга, спросил Ильгиз.

– Так, а больше некого, – улыбаясь ответил Тимур, – ладно, пойду.

– Давай. Не отравись там смотри, когда с родней целоваться будешь.

– Не дождутся. Я с детства привитый.

Бывшие коллеги по привычке держали себя с Тимуром более чем сдержанно. Инициатор такого отчуждения уже перешел в прошедшее время, но к настоящему они еще не перенастроились. Неподалеку выходил из подъезда Трояк с супругой Лизой. Кричать было неудобно и Тимур решил, что уж на кладбище-то он точно с ним пересечется. Он шарил глазами по скоплениям людей и хотел увидеть одно лицо, но так его и не увидел. Хотя позже ему сказали, что она была на кладбище и, прячась за деревьями, стояла в компании Надежды. «Надо же, не побоялась прилететь. Смертница» – потом подумал Тимур. Пообщавшись накоротке, со всеми знакомыми и родственниками он направился дальше и, дойдя до гаражей, увидел своих одноклассников.

Вот уж кого он всегда был рад видеть. Эти лица никогда для него не менялись, хоть год прошел, хоть десять. Настоящий друг – всегда брат, но брат – не всегда настоящий друг. С этим девизом Тимур и жил всю свою жизнь.

– Салам, брателло, – пробасил Гурам, – когда приехал?

– Салам, дорогой, – обнимая друга, ответил Тимур, – да вот, только с самолета.

– Здорово, Тимсон!–поприветствовал его второй друг и тоже обнял.

– Здорово, Карчной. Вы это.., уже заходили?

– Да, мы уже были. Матушка твоя тоже уже там. – сказал грузин. – Ты сходи, мы тебя тут подождем. Карч, дай сигарету.

– На.., вежливый ты наш, – ответил Карчной, протягивая сигарету, – чего еще изволите, сударь? Огниво?

Тимур улыбнулся и подумал: «Супер. Ничего не меняется».

В квартире Либерманов пахло смертью. Такой густой и тяжелый запах, который ни с чем не спутаешь. Погода снаружи была пасмурной и в комнатах царил полумрак. Атмосфера была вязкой и напряженной: когда уходит старик – это можно понять, но когда уходит молодой мужчина, да еще так нелепо – это понять непросто. Осмыслить можно – принять не получается. Рая так вошла в роль, под действием препаратов, что реально была белой, как покойник, и перемещалась галсами, поддерживаемая периодически меняющимися помощницами. Временами к ней подходила ее мать Фаина и укоряла следующими фразами: «Так нельзя доча. Так нельзя. Не изводи себя». И обе искренне верили в правдивость своего поведения. Тем не менее Тимура это зрелище не оставило равнодушным, он подошел к телу Глеба, поздоровался с Раей, обнял ее и сказал:

– Салам, сестра.

– О, привет, Тимочка, – тонким и дрожащим голосом поприветствовала его Раиса, – ты давно приехал?

– Да нет. С аэропорта, сразу сюда. Гроб вам привез. Самый красивый, какой нашел.

– Да -да.., спасибо тебе. А у нас.., вот. Лежит Глебушка, как живой. Даже как будто улыбается. Как же так, а? Тима!? Почему? – уже не в силах плакать Раиса застонала. Откуда ни возьмись, возникла Фаина и, поддерживая дочь за руку, заворчала:

– А ну-ка соберись. Что это еще такое… Так нельзя, Раечка. Прекрати. Зачем ты себе сердце рвешь…? О детях-то подумай. Уже вон, вся белая как снег. Тимочка, здравствуй. Хорошо, что приехал.

– Здрассте, тёть Фая. – ответил Тимур и обнялся с теткой. Она протянула ему два металлических диска похожих по форме на плоские хоккейные шайбы с отверстиями по центру, и попросила:

– Тимочка, это магниты, положи Глебушке один под голову, другой под ноги.

Тимур с немым вопросом уставился на тетку, и она ответила:

– Говорят, помогают, чтобы тело не портилось, на улице-то уже теплынь.

– А.., ясно. – Тимур подошел ближе к голове покойника и, приподняв ее, положил один магнит на подушку.

– Прости за всё, брат. Царствие тебе Небесное. – еле слышно прошептал он, поцеловал Глеба в лоб, на котором поперек уже лежала церковная лента, и, почувствовав, как комок подкатил к горлу, аккуратно вернув голову на место, отошел к ногам. Немного успокоившись, второй магнит он положил под ноги усопшего и увидел под гробом таз с марганцовкой, от которого исходил терпкий, и неприятный запах. Тимур почувствовал резкую нехватку кислорода и решил выйти в другую комнату. Там, у окна, стоял его брат Ринат и молча смотрел на улицу.

– Салам, братан.

– Салам. – едва повернув голову, сказал Ринат и даже не подошел, чтобы обменятся рукопожатием, и обняться. Тимур увидел во всей этой сцене «изображения глубокой скорби» какой-то уродливый, противоестественный гротеск, и ему стало физически нехорошо. Но посидев еще пару минут для приличия, он вышел в коридор. На кухне толпились многочисленные родственницы Фаины. Тимур заглянул туда в поисках матери и увидел ее у мойки. Они поздоровались, расцеловались, но так как разговаривать о житии-бытии было неуместно, Тимур сказал матери, что вечером они всё обсудят и по-английски, не прощаясь, вышел на улицу.

На похоронах Тимур стоял рядом не своими родственниками, а со своими одноклассниками – они ему были роднее и ближе, чем близкие по крови. Суфия на похороны не поехала, чему Тимур был искренне рад. Зачем? У матери и так здоровье не олимпийское, хотя она мужественно переносила все передряги.

После похорон все сидели в ресторане и поминали усопшего. Как обычно на сцену вышла Фаина и возвестила:

– Почему в мире все так несправедливо? Почему первыми уходят всегда самые лучшие?

Карчной, который сидел вместе с Гурамом, Тимуром, Ильгизом, Дамиром и другими, за одним большим столом, потряс головой из стороны в сторону и, наклонившись ближе к уху Тимура, сказал:

– Сцуко.., лучших забрали первыми, а мы, типа тут, такое говно – остались. Терпеть ненавижу такие речи!!! Маразм бля…

– Да она по-другому и не умеет.

– Карчной, завязывай, – прогудел Гурам. – Ладно парни, давайте Глеба помянем. Земля ему пухом и Царствие Небесное.

Все подняли рюмки и молча выпили. Какой-то тип в микрофон сказал, что сейчас поставит любимую мелодию Глеба, которую тот ему по телефону скинул за неделю до смерти. И поставил: заглавную тему из фильма «Свой среди чужих, чужой среди своих». Тимура всего передернуло и он зло спросил:

– Чё за козел там душу вынимает? Нашел чем заняться, и так.., кошки скребут.

А потом опустил голову и тихо заплакал.