Читать книгу Родня. Пересохшее русло - Руслан Нариманович Абубакиров - Страница 8

Звонка от сестры на этот раз пришлось ждать недолго. Буквально через пару дней она перезвонила. Но совсем по другому поводу.

– Алло, Тима. Алло! Тимур! – послышался из трубки встревоженный голос Раисы.

– Да, да, я слушаю. Привет, Рай. Ты чего такая заполошная?

– Алло. Да что такое…Алло! Ты слышишь меня?!

– Слышу тебя, говори.

– А. Вот. Ну наконец-то, а то я тебя совсем не слышу. – успокоилась сестра.

– Так у нас горы, горы! – с кавказским акцентом произнес Тимур. – Ты зоопарк биль? Верблюд видель, верблюд…

– Всё шутишь. А у нас проблемы. Тётя Суфия совсем сдала, в последнее время. Пиелонефрит, давление, печень. Желтая вся стала, прямо как лимон. Плюс синдром Альцгеймера. Головные боли. – рубила фразами Раиса. – Короче, дела не фонтан.

– Да.., – тяжело вздохнул Тимур, – ну годы же. А что всё совсем так плохо? – задал он вопрос, который на данном этапе уже относился к отряду риторических.

– Да. Надо тебе видимо, все-таки приехать, побыть с матерью, а то кто его знает, как там дальше все будет развиваться.

– Да, видимо надо. Хорошо, буду собираться. А желтая она от чего, от печени?

– Да. Там уже подозрение на цирроз. Ну, давай приезжай. Тут поговорим. Пока.

– Хорошо. Спасибо, что предупредила. Пока.

Тимур положил мобильник на компьютерный столик, и волна тревоги, вперемешку со страхом, накатила на него. Нельзя сказать, что он не был готов к такому разговору, но подобную информацию как правило, либо совсем не хочется слышать, либо всеми правдами и неправдами оттягивают срок ее поступления. Вот и Тимур дождался. Смерть всегда ходит рядом с нами, и для некоторых людей наступает момент некоего привыкания к ней. И если жить, не вцепившись в любимого человека, не прорастая в нем всей своей тканью, не создавая из него кумира, наконец, то уход близкого переживается легче. И постепенность процесса подготовки к этому самому уходу, дает человеку уникальную возможность чему-то научиться. Но всё, что мы извлекаем из этих ситуаций – это укрепление собственного эгоизма, упрочнение страха потери и возникновение кучи безответных вопросов: почему я, почему он, почему она и за что? И так далее. Тимур умом все это понимал и старался сохранять спокойствие, трезвость и контроль над поступками, но получалось у него не очень результативно. И если бы не вера в Бога, не его опыт медитаций, не изучение принципа самой смерти в традиции индуизма, не его искреннее доверие к механизму кармы, то он бы сейчас страдал, как миллионы землян. Однако, он чувствовал в сердце своем покой. И позывы ума устроить какую-нибудь истерику, пуститься в пьянство или по-другому вывести его из себя, он отметал как провокацию. И концентрировался на покое. Он точно знал, что если нет возможности спасти умирающего, то есть способ помочь его душе по ту сторону занавеса. И он был готов. И еще он знал, точнее – чувствовал, что с обратным билетом можно не торопиться. На этот раз его мать будет прощаться с ним. И все будет решено в течение 10 -15 дней. Но надежда всё же жила в нем своей собственной жизнью и от нее он отказаться не мог, да и не хотел.

Ничего на родной улице почти не изменилось, если не считать, что весь Костанай по уши утонул в грязи и мусоре. А уж район привокзальной площади и подавно. И если в юности Тимур со своими друзьями гоняли с района всяких залетных, компании пьяниц, дебоширов, обнаглевших таксистов, и частенько колотили «нарушителей границы», то теперь кругом валялись бутылки из под пива и водки, использованные шприцы, презервативы и обычный бытовой мусор. И никто за этот бардак не нес никаких наказаний. Он подошел к скамейке, что всегда стояла у подъезда и присел на нее. Ему припомнилось его возвращение из армии, когда он от волнения не смог даже подняться с этой самой скамейки – у него отнялись ноги. И пока он не выкурил две сигареты, и не успокоился, он так домой и не попал. Вот и теперь он сидел, курил и думал о матери, но ноги его были в порядке, он был более-менее спокоен и думал: не зачерствел ли он сердцем? Хотя он точно знал, что его грустное лицо расстроит мать намного сильнее, чем ее собственные проблемы со здоровьем.

С подобным явлением он столкнулся лет за десять до описываемых событий. Тогда посреди ночи у него в квартире зазвонил городской телефон:

– Халло. Тэмур! – услышал он голос зятя. – Ти менья слышишь?

– Слышу Тáмаш. Ты чего так поздно?

– Тэмур… Джами хоспитал. Она плохо, – волнуясь и забывая русские слова, говорил Тамаш, – доктор сказал.., эээ.., microstroke..(инсульт, по-английски – прим.автора), я мама и тебе на офис факс отправил.., для виза.

– Приглашение отправил?

– Да-да.., это. Сегодня билет отправить.., утром. На самолет. Приедешь?

– Уфф.., ну конечно.., ты там держись, не раскисай, всё будет нормально. – пытался успокоить зятя Тимур, – а она в сознании? В реанимационном отделении, как она вообще?

– Кома, – голос Тамаша дрогнул и у Тимура похолодело внутри, – доктор говорил.., говорит, что.., как это по-русски.., знание приходит.

– В сознание приходит? – Тимур старался не волноваться и не расстраивать зятя.

– Да-да.., так. Я жду вас и мама. Ок? Карашо? Пока, Тэмур.

– Пока, дорогой. – Тимур повесил трубку и уселся думать, как сказать обо всем матери. Но была поздняя ночь и будить маму таким новостями было небезопасно. Помаявшись туда сюда по квартире, он попытался уснуть и через минут тридцать, в постоянных думах о сестре, все таки задремал. Утром его разбудил телефон.

– Здравствуй, родной, не разбудила?

– Привет, мам. Да нет, уже просыпался. – соврал Тимур.

– Я даже не знаю, как тебе сказать…

– Мам, да я в курсе, мне ночью Тама звонил, – освобождая мать от тяжелой ноши недоброго вестника, сказал сын. – Надо собираться. Ты готова?

– Да мне-то собраться.., а как с визами, с билетами?

– Я уже всё обдумал. Билеты возьмем по факсовой копии и поедем в Москву. Там есть один приятель, он работает в посольстве Казахстана, от него позвоним Тамашу и попросим подтверждение с больницы, о ее тяжелом состоянии. Потом, на основании этой неординарной ситуации будем просить приятеля связаться с послом Румынии, чтобы тот дал нам временную, краткосрочную визу. Ну и будем молиться.

– Ох, хоть бы у неё все хорошо было, – сквозь слезы сказала мать, – хоть бы нам помогли улететь к ней.

– Мам, ты не плачь раньше времени, Тамаш сказал тебе, что она приходит в себя? Значит всё не так плохо. Давай собирайся потихоньку, ничего не забудь. Хорошо? Я заеду за паспортом и поеду за билетами.

– Ты поел, тебе картошки пожарить?

Тимур решил, что так матери будет проще отвлечься и согласился.

Потом он поехал к друзьям, взял у них телефон Жаната, который работает в посольстве и попросил их предупредить его о своей просьбе, а сам занялся билетами. В итоге, к поздней ночи они с Суфиёй уже сидели в аэропорту и ждали вылета. Днем они успели связаться с Тамашем и тот выслал им заключение врача о тяжелом состоянии Джами, да еще и нотариально заверенное. Европа – везде порядок! Все это время, сын настраивал мать на самообладание при встрече с дочерью – никто ж не знал, какое у нее будет состояние, и лишний раз ее нервировать было никак нельзя. В Москву они прилетели очень удачно – под утро. Весь день ушел на получение визы. Томительное ожидание надо было как-то сгладить и Тимур снова занялся психологическим состоянием матери. И так переусердствовал, что она уже начала с ним ругаться. Жанат оказался очень ответственным и порядочным парнем, настоящим дипломатом и патриотом. Менее чем за шесть часов он просто «выбил» у румынов разрешение на выезд двух граждан Казахстана. Тимур не посмел предлагать ему денег; на обратном пути завез ему бутылку коллекционного вина «котнари», бутылку «палинки» и шмат пастромы, но Жанат и от этого оказался – интеллигент, с большой буквы "И"!

Утром следующего дня они с Тамашем уже ехали в больницу. Зять рассказал им, что Джами никого не узнает и никого не помнит, кроме тех, кого знает с детства. Она даже не узнавала собственного девятнадцатилетнего сына, но всё время спрашивала: где мама и Тимка? Её мучили галлюцинации, а реальность для нее существовала в абстрактном мире.

В палате реанимационного отделения, где лежала Джами, были еще две кровати. На одной из них лежала, высушенная временем, загорелая, очень старенькая румынка, а вторая была свободна.

– Оооо.., ничего себе.., привет, Тимка. – радостно воскликнула сестра, приветствуя брата. При этом, совсем не замечая своего мужа. – Оооо.., муля, привет, чего вы так долго, сколько можно ждать? – глаза ее были страшны в своём безумном блеске и мать сжала в своих ладонях руку сына.

– Мам, – тихо, сквозь зубы, чтобы его не услышала сестра, прошептал Тимур, – я ж просил, не нервничать и ничему не удивляться. – но мать его не слышала, и всем своим видом отображала страдание на лице. Она готова была взять на себя всю боль дочери, если бы только знала, как это делается. А ее дочь лежала на кровати вся в синяках, которые были не просто синими, а черными. Руки ее были привязаны бинтами к боковинам койки, так как она периодически совершала массу бесконтрольных движений, а вокруг была куча дорогостоящей медицинской аппаратуры.

– Не спрашивай про синяки, я тебе потом все объясню. – тихо сын предупредил мать.

– Муля, а ты что плачешь? А..? – тонким дрожащим голосом спросила дочь. Мать посмотрела на Тимура и невнятно сказала:

– Да так.., что-то.., чувствую себя не очень…

– Довёл, мать? – гневно сверкая глазками, обратилась Джами к брату. – Ничего.., я вот освобожусь, я тебе устрою. Что ещё натворил, з-ззмей..?

Тимур, понимая, что любой ответ будет истолкован не в его пользу, ляпнул без раздумий.

– Да она у меня сигареты нашла.

– Ооо!!! Муля.., да пусть травится – его жизнь. Дитяте уже за тридцать, а он всё такой же бестолковый. Тима, тебе сколько лет уже? А? Лучше помоги телефон убрать. Вот тоже интересные люди, нашли куда телефон поставить. Румыны – одним словом. – Тимур уставился на сестру непонимающим взглядом, а та продолжала:

– Ну и.., я долго буду ждать-то, ну? Муля, он у нас еще и глухой. Телефон говорю, убери!

– Пардон, Джамик, а о каком телефоне речь? – уточнил брат, не наблюдая по близости у кровати ничего похожего.

– Мама.., зря его среди нормальных держат, он же нездоров. Я ему на чистом русском говорю про телефон, а он не понимает. Ну, вот же.., ну.., на руке. Он ещё и слепой. – возмущалась сестра, показывая на бинт которым было охвачено ее запястье. Тимур понял, что притянутая к кровати кисть дает ей ощущение чего-то тяжелого, словно что-то лежит на руке, поэтому она не может оторвать ее от койки. Еще пребывая в растерянности, и не совсем понимая, что же ему теперь делать, Тимур обошел кровать, и встал у руки.

– Ну!! Сил нет?! Давай убирай его, надоел он мне уже. И ты тоже надоел. Мама.., его надо в лечебницу сдать.., он же психбольной, а они меня, здоровую, тут держат. – Тимур сохранял спокойствие и думал как имитировать удаление телефона, но тут вмешалась мать.

– Доча! Доченька, – сквозь слезы, взывала она, – успокойся, успокойся пожалуйста, там нет никакого телефона. – Тимур знаками пытался показать матери, что, мол, все нормально, что, дескать, раз Джами не в себе, то все в порядке – ты сама успокойся. Но материнский инстинкт, как правило, слеп.

– Ну и семейка,–продолжала искренне возмущаться Джами, – хорошо, что я от вас уехала, а то бы тоже с ума сошла, с вами вместе. Один, как дистрофик не может телефон убрать, а вторая, его ещё поддерживает стоит.., сговорились. Не фиг курить было, тогда бы и силенки не покинули, брат называется…Позовите санитарку, – начала было повышать голос Джами, – тут есть люди нормальные, нет?

– Тихо, тихо сестра, – нервно смеясь, успокаивал ее Тимур, – сейчас.., его же надо целым убрать, а ты его смахнуть можешь. Подожди, счас я…

– Да какой телефон? Доча, дорогая, там же нет ничего. – заголосила мать. Решив, что сестре надо всячески подыгрывать, брат ответил:

– Мама, он же белый, и потому ты его не видишь. Джамик, мы очки дома забыли. Он же белый?

– Алилуйя!!! Свершилось!!! Он прозрел, наконец-то, а то я уже засомневалась, забеспокоилась о твоем психическом здоровье… Ну конечно он белый, где ты видел в ветеринарной клинике чёрные телефоны? Ну.., чего замер? Убирай давай! – мне домой надо собираться.

Тимур взял ладонь сестры, слегка расслабил узел и перевел петлю немного выше. Рука была так же привязана, но могла немного двигаться.

– Слава тебе, Господи. – удовлетворенно сказала Джами и стала шевелить рукой.

– Доча, а почему ты говоришь про ветеринарную клинику? – спросила мать. Черные-то дисковые телефоны она еще с войны помнила и этот момент ее не обеспокоил.

– Знаешь, мама, я конечно понимаю, надо жить экономно, но вы могли бы меня хотя бы с людьми положить, а не с животными.

– А где животные-то? – ничего уже не понимая, спросила Суфия.

– Где.., вон.., собака же лежит, не видишь что ли? И запах еще такой.., как на ранчо…

Тимур, понимая, что сейчас начнется очередная серия «доча успокойся», подошел к матери и на ухо сказал ей:

– Муля, пожалуйста, ну она же бредит.., ей надо просто подыгрывать. Я же тебя предупреждал.

– Да, я поняла. Что ты меня совсем за дуру что ли считаешь? – гневно прошипела мать. – А что ж она так про бабушку-то, неудобно же.

– Мама. Эта бабуля – румынка, по-русски не петрит, лежит без сознания, ей, вообще, по барабану вся наша компания. – возмущался Тимур. Он уже сам чувствовал себя в кругу не совсем здоровых людей.

– Тима, а ты заметил какое странное помещение? Портреты какие-то.., не к месту, я бы сказала…

– Да? И какой из них тебе не нравится? – спросил он, глядя на абсолютно чистую белую стену.

– Ну, хотя бы вот этот, с негром.., и саксофоном. – показала на стену сестра. Не совсем понимая, что ей на это ответить брат спросил:

– По центру, который? – Джами громко и радостно рассмеялась на всю палату. – Муля.., ты его проверь все-таки у психиатра… Вот ему точно лечится пора.., он еще и считать не умеет. Там же их всего два!!! Какой по центру? Двоечник! – загоготала Джами, вытирая слезы. – Буратино, пять на два не делится? Ну, насмешил.., уфф.., хорошо, что пришёл. Вчера зрелище было одно.., замечательное. Потрясающее просто.., я такого никогда не видела! Тебе бы психу точно понравилось. Я только не поняла, как у них на потолке так интересно занавеска держится.., даже не занавеска, а портьера целая! Такая, как в театре, бархатная.

– Ага, ага и что там? – заинтересованно спросил Тимур, он уже понял, что если к этому действу относится как к шоу, то всё намного проще воспринимается.

– Он где-то ходил непонятно, но он был там. За сценой. Он точно там был. А потом подошел, и так, р-ррааз..! И отдернул портьеру… А оттуда такой свет хлынул… Так… Я даже слов не могу подобрать? А.., грандиозный, вот!!! Интеллектуальный!!! Живой такой, вселенский свет! Такой мягкий, нежный.

– Да, ты чё.., ништяя-аа-ак, – порадовался вместе с сестрой Тимур, – ага, и чё, и чё? А цвета какого?

– А вот с цветом-то я и не определилась… Вроде белый ослепительный.

– Холодный.., как в туалете? – подмигнул ей Тимур.

– Сам ты.., как в туалете. Муля, он у нас вообще без романтизма. Такой живой белый теплый свет, который крупинками как будто переливался.., такими бледно-бледно розовыми и такими же живыми, но голубыми. И я как будто в нем поплыла…И не было ни низа, ни верха, ни запаха, ничего.., и воздуха тоже не было. Я дышала этим светом… Я была им, а он был мною. Я хотела на себя посмотреть, но еле увидела слаборазличимый контур, я его даже не увидела. Я просто знала, что тут есть мое тело… Моё "Я". Не было боли, не было любви, не было страданий… Только я, Он, свет и счастье!!!

Тимур смотрел на сестру с восхищением, все остальные также молча уставились на нее, очарованные ее рассказом.

– Ну вырази свое чувство, свое состояние в этот момент.

– Да вот в том то и дело… Я вот даже не знаю как это вообще можно выразить словами… Это можно только пережить.

– Ну соберись, сестра! – умолял ее брат. Он прекрасно понимал, о чем идет речь, но очень хотел, чтобы это услышали все присутствующие. Даже медсестра–румыночка, ничего не понимающая по-русски, смотрела на Джами восхищенными глазами. Лицо и глаза лучше всяких слов передавали запредельный восторг переживаний этой больной.

– Соберись…Так я ж не разбиралась… Стой, о чем я..? Ааа!!! Как же передать-то? Чувство бессмертия, представляешь? – Тимур кивнул. – Да что ты вообще можешь представлять? Псих. Бессмертие!!! Ощущение абсолютного счастья при полном отсутствии совести, закономерности и времени, и при бесконечности пространства, которое не имело начала и конца, но оно было само в себе. И радовалось вместе со мной, внутри меня.., и я как будто сама и была этим пространством… Я была везде… И одновременно! Вот тут, в этой точке или группе точек. Я любила все эти крупинки света потому, что я сама и была ими, а они были мной. Как будто я любила свое высшее Я. Оно как вулкан, который наоборот.., не от меня, а в меня ворвался. Без условий, без преград – просто взял и гипермощно прорвал все мои обороны…!! Я кажется плакала.., точно не помню. – Джами выдохнула и откинулась на подушку с лицом сияющим от того света, который она только что описала.