Читать книгу День, когда пала ночь - Саманта Шеннон - Страница 6

I. Год сумерек 509 о. э
4

Оглавление

Восток

Пришелец проспал два дня. К тому времени, когда Думаи вынесла его из снежной бури, на пальцах у него вздулись волдыри, холод обжег нос и щеки.

Унора немедля взялась за дело. Прожив столько лет в горах, она умела спасти любую часть тела, если только та еще не совсем отмерла. Она переодела незнакомца и понемногу отогрела его помороженную кожу.

Горная болезнь грозила ему кашлем. Летом больного спустили бы вниз, но, пока не сошел снег, ему приходилось терпеть. Как и гостье из клана Купоза, которую Думаи видела всего два раза, мельком и издалека. Не имея сил добраться до вершины, та оставалась во внутренних покоях.

Думаи была бы рада ее приветствовать, но мать приучила ее никогда не приближаться к придворным. «Дворец – ловчая сеть, в нее попадаются и самые малые рыбешки. Лучше тебе держаться подальше от этих тенет, – предостерегала Унора. – Храни чистоту ума, стремись мыслями ввысь, и однажды ты займешь мое место».

В ее словах был смысл. Всякий, кто бывал при дворе, уверял, что тот полон сплетен и коварства.

Покончив с привычными делами, Думаи решила проведать не отходившую от пришельца Унору. Шествие за нее пришлось возглавить Думаи. На крыльце она стянула сапоги, сменила их на комнатные туфли и прошла к больному.

Ей встретился Канифа с котелком в руках.

– Как наш гость? – спросила Думаи.

– Шевелится временами. Наверное, скоро проснется.

– Тогда почему у тебя такой встревоженный вид?

Морщинка у него меж бровей пролегла глубже обычного. Канифа оглядел коридор.

– Наша придворная гостья, – понизив голос, заговорил он, – по слухам, расспрашивала о великой императрице: как нравится той жизнь в храме, не думает ли вернуться?

– Она правила всей Сейки. Паломники всегда любопытствуют о ней.

– Но эта – из честолюбивых Купоза. Она, возможно, добивается расположения великой императрицы или хочет втянуть ее в заговор, – ответил Канифа. – Я буду за ней приглядывать.

– Да уж. Не сомневаюсь, тебе будет приятно приглядывать за такой красавицей.

Канифа вздернул густую бровь и слабо улыбнулся:

– Ступай к своей матери, Думаи с Ипьеды. – Он пошел своей дорогой. – Она очистит тебя от столь приземленных мыслей.

Думаи, входя в комнату, скрыла улыбку за волосами. Она поддразнивала Канифу, но, по правде сказать, тот никогда никем не увлекался. Его единственной любовью была гора.

Путник лежал на тюфяке, укутанный до подбородка, с греющей клеткой в ногах. На вид ему было за шестьдесят, в густые волосы вплелась седина, смуглое лицо строго застыло.

Унора, не отходя от него, следила за чайником. Пока в храме были гости, ей приходилось даже вне служения носить покрывало девы-служительницы.

Дева-служительница обучалась у верховной служительницы и представляла ее лицо. Если верховная неизменно принадлежала к императорской семье, деве-служительнице благородное происхождение не требовалось. Ее тонкое покрывало символизировало водораздел между земным и небесным царством.

– Вот и ты. – Унора хлопнула ладонью по полу. – Садись.

Думаи, подогнув колени, села рядом:

– Вы узнали, кто он?

– Судя по вещам, солеходец. – Мать указала на блюдо, полное раковин редкой красоты. – Он ненадолго приходил в себя, успел спросить, где он.

Для солеходца у него была на удивление нежная кожа. Эти странники, блюдущие древние святилища, умывались только морской водой и одевались лишь в то, что находили на берегу.

– А восходительница? – спросила Думаи. – Вы узнали, зачем она явилась под самую зиму?

– Да. – Унора сняла с крючка закипевший чайник. – Ты понимаешь, я не могу открывать ее секретов, но она приняла некое решение и боится, что оно вызовет скандал при дворе. Ей нужно очистить мысли.

– Может, я могла бы утешить ее беседой? По-моему, мы почти одного возраста.

– Ты добра, но она ищет моего совета. – Унора налила кипятка в чашку. – Не заботься о ней, мой воздушный змей. Гора – вся твоя жизнь, и ты нужна ей целиком.

– Да, матушка.

Думаи бросила взгляд на солеходца. По хребту проскребло холодом. Он не только пришел в себя, но уперся взглядом ей в лицо и смотрел так, будто узрел водяного духа.

Унора тоже заметила и напряглась:

– Почтенный незнакомец. – Она, с чашкой в ладонях, встала между ним и дочерью. – Добро пожаловать. Ты в Верхнем храме Квирики, я его дева-служительница.

Неизвестный молчал.

– Горная болезнь… может помутить зрение. Ты меня видишь?

Думаи стало не по себе.

– Я хочу пить, – заговорил наконец.

Голос был низкий и грубый. Унора поднесла чашку к его губам.

– Голова у тебя будет пока совсем легкой, – предупредила она, пока солеходец пил, – и живот теснее обычного.

– Спасибо тебе. – Он утер рот. – Мне снилось, что боги призывают меня с этой горы, но, как видно, я слишком слаб, чтобы ответить на призыв.

– Не твоя слабость, а воля горы не допустила тебя выше.

– Ты добра.

Унора отошла убрать чашку, и больной перевел взгляд на Думаи.

– Кто это? – спросил он.

– Одна из певиц богов.

Думаи ждала, что Унора добавит подробностей, но та молча заваривала свежий имбирь.

– Прошу прощения, – обратился к Думаи незнакомец. – Твое лицо показалось мне знакомым.

Он протер глаза:

– Ты права, дева-служительница, это, должно быть, от горной болезни.

В коридоре скрипнули половицы.

– А вот и Канифа, – обрадовалась Унора. – Он принес тебе одежду.

Она снова обратилась к Думаи:

– Ты поможешь Тироту нарубить еще льда?

Думаи медленно встала, столкнулась в дверях с Канифой и пролетела мимо так, что он невольно оглянулся ей вслед.


– Что тебе снилось?

Думаи не открывала глаз. Она стояла коленями на циновке, распластав ладони по бедрам.

– Опять снилось, что лечу, – сказала она. – Над облаками. Я ждала, что опустится ночь.

– Что сядет солнце и взойдет луна?

– Нет. Там уже была ночь, хоть и безлунная. – Думаи попробовала объяснить по-другому: – Я ждала, когда звезды сойдут с небес. Откуда-то знала, что они должны сойти ко мне.

– Сошли?

– Нет. Никогда они не сходят.

Великая императрица кивнула. Она сидела на подколенной скамеечке, как часто сиживала в холодные месяцы.

Когда-то она, императрица Манаи, была проницательной и любимой – пока неведомая лекарям болезнь не сделала ее хрупкой и не спутала мысли. Когда немочь ее стала явной, ей ничего не оставалось, как отречься в пользу сына, удалившись на гору Ипьеда, чтобы занять пустовавший пост верховной служительницы Сейки.

В горах ее болезнь таинственным образом прошла, но теперь уже обеты воспрещали ей вернуться ко двору. Она и приняла обездоленную, одинокую Унору, когда та с Думаи во чреве пришла в храм просить убежища.

Со времени ее отречения оставленный на троне мальчик стал мужчиной. Император Йороду никогда не посещал храм, хотя матери изредка писал.

Великая императрица смотрела, как дышат в жаровне обломки дерева. Белизна покрывала ее короткие волосы, словно она зачесала в них снег. Думаи мечтала о таких волосах.

– Ты чувствовала, что будет, если звезды не падут? – спросила великая императрица.

Думаи плотнее прижала ладони к бедрам, пытаясь вспомнить. В бесформенной пустоте между дремой и явью ей чудилось, будто пот ее стал серебряным.

– Что-то ужасное, – сказала она. – Далеко внизу лежала черная вода, и в ней – гибель.

Великая императрица пожевала губами, наморщила лоб.

– Я долго размышляла над этими видениями, – сказала она. – Тебя призывает Квирики, Думаи.

– Я стану девой-служительницей? – спросила Думаи. – Вы знаете, что я только того и желаю.

– Это я знаю. – Великая императрица опустила ладонь ей на голову. – Спасибо, что поделилась сновидением. Я буду и впредь размышлять над ними в надежде раскрыть, что они предвещают.

– Я думала, нельзя ли… я хотела бы попросить вашего совета и в другом деле. Это про мою мать.

– Что с ней?

Думаи боролась с собой: не дело дочери сомневаться в родительнице.

– Пустое, – сказала она наконец, – но не так давно она решила не говорить незнакомцу, что я ее дочь. Назвала меня просто певицей богов. Знаю, девы-служительницы обычно бездетны, но… в этом же нет позора.

– Ты говоришь о мужчине, появившемся ночью?

– Да.

Великая императрица, видно, задумалась.

– Унора принесла тебя в мир. Родительская любовь бывает очень разной, Думаи, – сказала она. – Видела ты, как печальники расклевывают себе грудь, чтобы накормить птенцов каплями собственной крови?

Думаи видела. Потому и полюбила печальников так сильно.

– Долг Уноры – от моего лица наставлять и утешать восходителей. Ты к этой роли еще не готова, – говорила великая императрица, – но, узнай они, что ты ее дочь, через тебя они бы искали подходы к ней. Унора не хочет обременять твой разум земным… пока ты не проживешь на горе достаточно долго, чтобы противостоять низменным соблазнам.

– Я живу на горе почти столько же, сколько моя мать. Я никогда с нее не сходила. Разве можно соблазниться тем, чего не видела?

– О том я и говорю.

Думаи задумалась. Мысли, как фигуры на доске, двигались в сознании, выстраиваясь в ровный ряд, не разбитый сомнением.

– Благодарю вас, великая императрица, – сказала она, вставая. – Ваша мудрость открыла мне глаза.

– Хм… доброго сна, Думаи.

Думаи тихо задвинула за собой дверь. В этих покоях у нее всегда делалось легче на душе.

Конечно, великая императрица была права. До рождения Думаи Унора обитала вдали от горы и знала обо всех соблазнах и жестокостях жизни внизу. Вполне понятно, что она хочет укрыть от них Думаи, защитить ее.

Думаи повернулась к выходу из коридора – и вздрогнула, увидев в полумраке женщину.

– Простите, – прозвучал тихий голос. – Я вас напугала?

Незнакомка не шевелилась, сливаясь со стенами в темной накидке, которую храм давал гостям. Будничная одежда только подчеркивала ее лицо – бледное, тонкокостное – под темными волосами, уложенными ракушкой в самую простую из придворных причесок.

– Госпожа моя, – опомнилась Думаи, – простите, но гости в эти покои не допускаются.

Ее большие глаза цветом напомнили Думаи медную монету.

– Извиняюсь. Я искала трапезную и, верно, не туда свернула. Как неосторожно с моей стороны.

– Ничуть. В храме легко заплутать.

Женщина разглядывала ее с откровенным любопытством. Думаи пригнула голову, чтобы хоть отчасти завесить лицо волосами. У всех гостей с земли такая привычка – вглядываться слишком пристально.

– Как я понимаю, вы певица богов, – сказала женщина. – Какая у вас, должно быть, наполненная жизнь.

– Я нахожу ее таковой, моя госпожа.

– Мне самой хотелось увидеть вершину, но, очевидно, я заперта здесь снегами.

– Надеюсь, вы не слишком разочарованы и найдете среди нас покой.

– Благодарю. Много дней я не знала покоя. – Женщина обратила к ней сияющую улыбку. – У вас есть имя?

Думаи никогда не видела таких лиц: одна сторона в точности как другая. Канифа говорил, по этому признаку можно отличить дух бабочки от простой женщины.

Она готова была сказать правду, но вдруг запнулась. Быть может, от взгляда того солеходца в загривке у нее угнездилось беспокойное чувство опасности.

– Унора, – ответила она, доверившись этому чувству. – А вы, моя госпожа?

– Никея.

– Прошу вас, следуйте за мной. Я как раз шла в трапезную.

– Спасибо вам, Унора. – Никея резко отвернулась к дверям. – Вы слишком добры к бедной гостье.

Они спустились по лестнице, прошли по коридору, где половицы поскрипывали под мягкими туфлями. Никея смотрела на все с нескрываемым любопытством. Думаи ждала, что гостья замкнется в мыслях о своих придворных заботах, но та была воплощением непринужденности.

– Я слышала, давшие обет служения в этом храме не едят даров моря, – заметила она. – Это правда?

– Да. Мы верим, что морем владеет род драконов, и не смеем есть принадлежащего им.

– Даже соли? – Женщина тихонько засмеялась. – Можно ли прожить без соли?

– Соль нам присылают лакустринские купцы из Гинуры. Там ее добывают в соляных колодцах на суше.

– А жемчуга, ракушки?

– Раковины можно найти и на берегу, – напомнила Думаи. – Восходители часто оставляют их на вершине в дар великому Квирики.

– Так вы считаете императора и его двор, в том числе меня, ворами? Мы ведь едим дары моря.

Думаи потупила взгляд. Она уже запуталась одной ногой в тенетах.

– Я не то имела в виду, моя госпожа. Каждый служит богам наилучшим, по собственному разумению, способом.

Никея вновь рассмеялась, легко и туманно:

– Неплохо. Вы имели бы успех при дворе. – Улыбка ее погасла. – Вы сейчас были у великой императрицы. Вы ей прислуживаете?

– Нет. – Думаи не позволила себе измениться в лице. – У ее величества лишь одна служанка, прибывшая с ней вместе из дворца.

– Тайорин па Осипа.

– Да. Вы знакомы с госпожой Осипой?

– Знаю мельком, как и многих других, в том числе теперь и вас, Унора.

Они быстро дошли до трапезной. В этот час здесь всегда было тесно и шумно, обитатели храма сонно тянули слова после дневных трудов и молитв. Никея повернулась к Думаи.

– Рада знакомству, Унора, – сказала она. – Вы многому меня научили в столь краткой беседе.

– Пусть ваша радость будет долгой, моя госпожа, – склонила голову Думаи.

– Благодарю.

Еще одна обаятельная улыбка, и Никея отошла к своей доедавшей ужин служанке.

В дальнем конце трапезной Канифа наполнял миски гречневой кашей. Он скрепил рукава у локтей, обнажив худые смуглые руки. Думаи поймала его взгляд. Он вслед за ней нашел глазами двух женщин и незаметно кивнул.

Никее нечего делать рядом с великой императрицей. Очень может быть, что подозрения Канифы оправданны. Теперь он позаботится, чтобы женщину провели отсюда прямо во внутренние покои.

Думаи решила проведать солеходца. Через распахнутые ставни в его комнату врывалась снежная метель. Она подбежала к окну, выглянула в ночь.

От храма тянулась цепочка следов.

– Вернись! – крикнула Думаи. – Там смерть!

Только ветер ответил ей, обжег щеки. Мало-помалу глаза различили на снегу темное пятно. Поняв, что видит, она пустилась бегом.

Она пролетела через храм, сбежала по лестнице, по коридорам. Тироту гасил светильники.

– Оставь! – крикнула на ходу Думаи. – Мне нужен свет!

Тироту тут же остановился, затем шагнул за ней.

На крыльце Думаи набросила на плечи мех. В глубоком снегу под ступенями увязали сапоги. Она побрела от храма, заслоняя глаза голой ладонью.

«Не дразни гору, Думаи».

Вихрь свистел в ушах, забивая их болью. Сюда еще доставал свет с крыльца, и дорога была хорошо знакома. Отходить дальше опасно, но, быть может, от этого зависит человеческая жизнь.

Добравшись до скорченного тела, она упала на колени, смахнула снег с головы, ожидая увидеть лицо солеходца. А увидела другое – впервые за несколько дней.

– Матушка, – прохрипела Думаи.

Холодное пепельное лицо, заиндевелые ресницы, дыхание чуть теплится.

– Матушка, нет! Зачем ты пошла за ним? – Повернув голову к храму, она выкрикнула: – Помогите!

День, когда пала ночь

Подняться наверх