Читать книгу День, когда пала ночь - Саманта Шеннон - Страница 6
I. Год сумерек 509 о. э
4
ОглавлениеВосток
Пришелец проспал два дня. К тому времени, когда Думаи вынесла его из снежной бури, на пальцах у него вздулись волдыри, холод обжег нос и щеки.
Унора немедля взялась за дело. Прожив столько лет в горах, она умела спасти любую часть тела, если только та еще не совсем отмерла. Она переодела незнакомца и понемногу отогрела его помороженную кожу.
Горная болезнь грозила ему кашлем. Летом больного спустили бы вниз, но, пока не сошел снег, ему приходилось терпеть. Как и гостье из клана Купоза, которую Думаи видела всего два раза, мельком и издалека. Не имея сил добраться до вершины, та оставалась во внутренних покоях.
Думаи была бы рада ее приветствовать, но мать приучила ее никогда не приближаться к придворным. «Дворец – ловчая сеть, в нее попадаются и самые малые рыбешки. Лучше тебе держаться подальше от этих тенет, – предостерегала Унора. – Храни чистоту ума, стремись мыслями ввысь, и однажды ты займешь мое место».
В ее словах был смысл. Всякий, кто бывал при дворе, уверял, что тот полон сплетен и коварства.
Покончив с привычными делами, Думаи решила проведать не отходившую от пришельца Унору. Шествие за нее пришлось возглавить Думаи. На крыльце она стянула сапоги, сменила их на комнатные туфли и прошла к больному.
Ей встретился Канифа с котелком в руках.
– Как наш гость? – спросила Думаи.
– Шевелится временами. Наверное, скоро проснется.
– Тогда почему у тебя такой встревоженный вид?
Морщинка у него меж бровей пролегла глубже обычного. Канифа оглядел коридор.
– Наша придворная гостья, – понизив голос, заговорил он, – по слухам, расспрашивала о великой императрице: как нравится той жизнь в храме, не думает ли вернуться?
– Она правила всей Сейки. Паломники всегда любопытствуют о ней.
– Но эта – из честолюбивых Купоза. Она, возможно, добивается расположения великой императрицы или хочет втянуть ее в заговор, – ответил Канифа. – Я буду за ней приглядывать.
– Да уж. Не сомневаюсь, тебе будет приятно приглядывать за такой красавицей.
Канифа вздернул густую бровь и слабо улыбнулся:
– Ступай к своей матери, Думаи с Ипьеды. – Он пошел своей дорогой. – Она очистит тебя от столь приземленных мыслей.
Думаи, входя в комнату, скрыла улыбку за волосами. Она поддразнивала Канифу, но, по правде сказать, тот никогда никем не увлекался. Его единственной любовью была гора.
Путник лежал на тюфяке, укутанный до подбородка, с греющей клеткой в ногах. На вид ему было за шестьдесят, в густые волосы вплелась седина, смуглое лицо строго застыло.
Унора, не отходя от него, следила за чайником. Пока в храме были гости, ей приходилось даже вне служения носить покрывало девы-служительницы.
Дева-служительница обучалась у верховной служительницы и представляла ее лицо. Если верховная неизменно принадлежала к императорской семье, деве-служительнице благородное происхождение не требовалось. Ее тонкое покрывало символизировало водораздел между земным и небесным царством.
– Вот и ты. – Унора хлопнула ладонью по полу. – Садись.
Думаи, подогнув колени, села рядом:
– Вы узнали, кто он?
– Судя по вещам, солеходец. – Мать указала на блюдо, полное раковин редкой красоты. – Он ненадолго приходил в себя, успел спросить, где он.
Для солеходца у него была на удивление нежная кожа. Эти странники, блюдущие древние святилища, умывались только морской водой и одевались лишь в то, что находили на берегу.
– А восходительница? – спросила Думаи. – Вы узнали, зачем она явилась под самую зиму?
– Да. – Унора сняла с крючка закипевший чайник. – Ты понимаешь, я не могу открывать ее секретов, но она приняла некое решение и боится, что оно вызовет скандал при дворе. Ей нужно очистить мысли.
– Может, я могла бы утешить ее беседой? По-моему, мы почти одного возраста.
– Ты добра, но она ищет моего совета. – Унора налила кипятка в чашку. – Не заботься о ней, мой воздушный змей. Гора – вся твоя жизнь, и ты нужна ей целиком.
– Да, матушка.
Думаи бросила взгляд на солеходца. По хребту проскребло холодом. Он не только пришел в себя, но уперся взглядом ей в лицо и смотрел так, будто узрел водяного духа.
Унора тоже заметила и напряглась:
– Почтенный незнакомец. – Она, с чашкой в ладонях, встала между ним и дочерью. – Добро пожаловать. Ты в Верхнем храме Квирики, я его дева-служительница.
Неизвестный молчал.
– Горная болезнь… может помутить зрение. Ты меня видишь?
Думаи стало не по себе.
– Я хочу пить, – заговорил наконец.
Голос был низкий и грубый. Унора поднесла чашку к его губам.
– Голова у тебя будет пока совсем легкой, – предупредила она, пока солеходец пил, – и живот теснее обычного.
– Спасибо тебе. – Он утер рот. – Мне снилось, что боги призывают меня с этой горы, но, как видно, я слишком слаб, чтобы ответить на призыв.
– Не твоя слабость, а воля горы не допустила тебя выше.
– Ты добра.
Унора отошла убрать чашку, и больной перевел взгляд на Думаи.
– Кто это? – спросил он.
– Одна из певиц богов.
Думаи ждала, что Унора добавит подробностей, но та молча заваривала свежий имбирь.
– Прошу прощения, – обратился к Думаи незнакомец. – Твое лицо показалось мне знакомым.
Он протер глаза:
– Ты права, дева-служительница, это, должно быть, от горной болезни.
В коридоре скрипнули половицы.
– А вот и Канифа, – обрадовалась Унора. – Он принес тебе одежду.
Она снова обратилась к Думаи:
– Ты поможешь Тироту нарубить еще льда?
Думаи медленно встала, столкнулась в дверях с Канифой и пролетела мимо так, что он невольно оглянулся ей вслед.
– Что тебе снилось?
Думаи не открывала глаз. Она стояла коленями на циновке, распластав ладони по бедрам.
– Опять снилось, что лечу, – сказала она. – Над облаками. Я ждала, что опустится ночь.
– Что сядет солнце и взойдет луна?
– Нет. Там уже была ночь, хоть и безлунная. – Думаи попробовала объяснить по-другому: – Я ждала, когда звезды сойдут с небес. Откуда-то знала, что они должны сойти ко мне.
– Сошли?
– Нет. Никогда они не сходят.
Великая императрица кивнула. Она сидела на подколенной скамеечке, как часто сиживала в холодные месяцы.
Когда-то она, императрица Манаи, была проницательной и любимой – пока неведомая лекарям болезнь не сделала ее хрупкой и не спутала мысли. Когда немочь ее стала явной, ей ничего не оставалось, как отречься в пользу сына, удалившись на гору Ипьеда, чтобы занять пустовавший пост верховной служительницы Сейки.
В горах ее болезнь таинственным образом прошла, но теперь уже обеты воспрещали ей вернуться ко двору. Она и приняла обездоленную, одинокую Унору, когда та с Думаи во чреве пришла в храм просить убежища.
Со времени ее отречения оставленный на троне мальчик стал мужчиной. Император Йороду никогда не посещал храм, хотя матери изредка писал.
Великая императрица смотрела, как дышат в жаровне обломки дерева. Белизна покрывала ее короткие волосы, словно она зачесала в них снег. Думаи мечтала о таких волосах.
– Ты чувствовала, что будет, если звезды не падут? – спросила великая императрица.
Думаи плотнее прижала ладони к бедрам, пытаясь вспомнить. В бесформенной пустоте между дремой и явью ей чудилось, будто пот ее стал серебряным.
– Что-то ужасное, – сказала она. – Далеко внизу лежала черная вода, и в ней – гибель.
Великая императрица пожевала губами, наморщила лоб.
– Я долго размышляла над этими видениями, – сказала она. – Тебя призывает Квирики, Думаи.
– Я стану девой-служительницей? – спросила Думаи. – Вы знаете, что я только того и желаю.
– Это я знаю. – Великая императрица опустила ладонь ей на голову. – Спасибо, что поделилась сновидением. Я буду и впредь размышлять над ними в надежде раскрыть, что они предвещают.
– Я думала, нельзя ли… я хотела бы попросить вашего совета и в другом деле. Это про мою мать.
– Что с ней?
Думаи боролась с собой: не дело дочери сомневаться в родительнице.
– Пустое, – сказала она наконец, – но не так давно она решила не говорить незнакомцу, что я ее дочь. Назвала меня просто певицей богов. Знаю, девы-служительницы обычно бездетны, но… в этом же нет позора.
– Ты говоришь о мужчине, появившемся ночью?
– Да.
Великая императрица, видно, задумалась.
– Унора принесла тебя в мир. Родительская любовь бывает очень разной, Думаи, – сказала она. – Видела ты, как печальники расклевывают себе грудь, чтобы накормить птенцов каплями собственной крови?
Думаи видела. Потому и полюбила печальников так сильно.
– Долг Уноры – от моего лица наставлять и утешать восходителей. Ты к этой роли еще не готова, – говорила великая императрица, – но, узнай они, что ты ее дочь, через тебя они бы искали подходы к ней. Унора не хочет обременять твой разум земным… пока ты не проживешь на горе достаточно долго, чтобы противостоять низменным соблазнам.
– Я живу на горе почти столько же, сколько моя мать. Я никогда с нее не сходила. Разве можно соблазниться тем, чего не видела?
– О том я и говорю.
Думаи задумалась. Мысли, как фигуры на доске, двигались в сознании, выстраиваясь в ровный ряд, не разбитый сомнением.
– Благодарю вас, великая императрица, – сказала она, вставая. – Ваша мудрость открыла мне глаза.
– Хм… доброго сна, Думаи.
Думаи тихо задвинула за собой дверь. В этих покоях у нее всегда делалось легче на душе.
Конечно, великая императрица была права. До рождения Думаи Унора обитала вдали от горы и знала обо всех соблазнах и жестокостях жизни внизу. Вполне понятно, что она хочет укрыть от них Думаи, защитить ее.
Думаи повернулась к выходу из коридора – и вздрогнула, увидев в полумраке женщину.
– Простите, – прозвучал тихий голос. – Я вас напугала?
Незнакомка не шевелилась, сливаясь со стенами в темной накидке, которую храм давал гостям. Будничная одежда только подчеркивала ее лицо – бледное, тонкокостное – под темными волосами, уложенными ракушкой в самую простую из придворных причесок.
– Госпожа моя, – опомнилась Думаи, – простите, но гости в эти покои не допускаются.
Ее большие глаза цветом напомнили Думаи медную монету.
– Извиняюсь. Я искала трапезную и, верно, не туда свернула. Как неосторожно с моей стороны.
– Ничуть. В храме легко заплутать.
Женщина разглядывала ее с откровенным любопытством. Думаи пригнула голову, чтобы хоть отчасти завесить лицо волосами. У всех гостей с земли такая привычка – вглядываться слишком пристально.
– Как я понимаю, вы певица богов, – сказала женщина. – Какая у вас, должно быть, наполненная жизнь.
– Я нахожу ее таковой, моя госпожа.
– Мне самой хотелось увидеть вершину, но, очевидно, я заперта здесь снегами.
– Надеюсь, вы не слишком разочарованы и найдете среди нас покой.
– Благодарю. Много дней я не знала покоя. – Женщина обратила к ней сияющую улыбку. – У вас есть имя?
Думаи никогда не видела таких лиц: одна сторона в точности как другая. Канифа говорил, по этому признаку можно отличить дух бабочки от простой женщины.
Она готова была сказать правду, но вдруг запнулась. Быть может, от взгляда того солеходца в загривке у нее угнездилось беспокойное чувство опасности.
– Унора, – ответила она, доверившись этому чувству. – А вы, моя госпожа?
– Никея.
– Прошу вас, следуйте за мной. Я как раз шла в трапезную.
– Спасибо вам, Унора. – Никея резко отвернулась к дверям. – Вы слишком добры к бедной гостье.
Они спустились по лестнице, прошли по коридору, где половицы поскрипывали под мягкими туфлями. Никея смотрела на все с нескрываемым любопытством. Думаи ждала, что гостья замкнется в мыслях о своих придворных заботах, но та была воплощением непринужденности.
– Я слышала, давшие обет служения в этом храме не едят даров моря, – заметила она. – Это правда?
– Да. Мы верим, что морем владеет род драконов, и не смеем есть принадлежащего им.
– Даже соли? – Женщина тихонько засмеялась. – Можно ли прожить без соли?
– Соль нам присылают лакустринские купцы из Гинуры. Там ее добывают в соляных колодцах на суше.
– А жемчуга, ракушки?
– Раковины можно найти и на берегу, – напомнила Думаи. – Восходители часто оставляют их на вершине в дар великому Квирики.
– Так вы считаете императора и его двор, в том числе меня, ворами? Мы ведь едим дары моря.
Думаи потупила взгляд. Она уже запуталась одной ногой в тенетах.
– Я не то имела в виду, моя госпожа. Каждый служит богам наилучшим, по собственному разумению, способом.
Никея вновь рассмеялась, легко и туманно:
– Неплохо. Вы имели бы успех при дворе. – Улыбка ее погасла. – Вы сейчас были у великой императрицы. Вы ей прислуживаете?
– Нет. – Думаи не позволила себе измениться в лице. – У ее величества лишь одна служанка, прибывшая с ней вместе из дворца.
– Тайорин па Осипа.
– Да. Вы знакомы с госпожой Осипой?
– Знаю мельком, как и многих других, в том числе теперь и вас, Унора.
Они быстро дошли до трапезной. В этот час здесь всегда было тесно и шумно, обитатели храма сонно тянули слова после дневных трудов и молитв. Никея повернулась к Думаи.
– Рада знакомству, Унора, – сказала она. – Вы многому меня научили в столь краткой беседе.
– Пусть ваша радость будет долгой, моя госпожа, – склонила голову Думаи.
– Благодарю.
Еще одна обаятельная улыбка, и Никея отошла к своей доедавшей ужин служанке.
В дальнем конце трапезной Канифа наполнял миски гречневой кашей. Он скрепил рукава у локтей, обнажив худые смуглые руки. Думаи поймала его взгляд. Он вслед за ней нашел глазами двух женщин и незаметно кивнул.
Никее нечего делать рядом с великой императрицей. Очень может быть, что подозрения Канифы оправданны. Теперь он позаботится, чтобы женщину провели отсюда прямо во внутренние покои.
Думаи решила проведать солеходца. Через распахнутые ставни в его комнату врывалась снежная метель. Она подбежала к окну, выглянула в ночь.
От храма тянулась цепочка следов.
– Вернись! – крикнула Думаи. – Там смерть!
Только ветер ответил ей, обжег щеки. Мало-помалу глаза различили на снегу темное пятно. Поняв, что видит, она пустилась бегом.
Она пролетела через храм, сбежала по лестнице, по коридорам. Тироту гасил светильники.
– Оставь! – крикнула на ходу Думаи. – Мне нужен свет!
Тироту тут же остановился, затем шагнул за ней.
На крыльце Думаи набросила на плечи мех. В глубоком снегу под ступенями увязали сапоги. Она побрела от храма, заслоняя глаза голой ладонью.
«Не дразни гору, Думаи».
Вихрь свистел в ушах, забивая их болью. Сюда еще доставал свет с крыльца, и дорога была хорошо знакома. Отходить дальше опасно, но, быть может, от этого зависит человеческая жизнь.
Добравшись до скорченного тела, она упала на колени, смахнула снег с головы, ожидая увидеть лицо солеходца. А увидела другое – впервые за несколько дней.
– Матушка, – прохрипела Думаи.
Холодное пепельное лицо, заиндевелые ресницы, дыхание чуть теплится.
– Матушка, нет! Зачем ты пошла за ним? – Повернув голову к храму, она выкрикнула: – Помогите!