Читать книгу Арабеска зеркал - Саша Лонго - Страница 15

Томск встретил их чудесной летней погодой… Город понравился. Может быть, потому что она была очень влюблена в тот момент. Они тогда были неразрывны, как единое целое. Ей никто не был нужен, кроме Левушки. Они поселились в его скромной двухкомнатной квартирке, недалеко от театра. Аркадия отметила, что ей отчаянно захотелось вить гнездо. На ярмарке выходного дня она купила швейную машинку ─ первую в своей жизни. Сама сшила занавески, вымыла окна, до блеска протирая газетой их мокрую, блестящую поверхность, украсила салфетками, связанными крючком, поверхность комода в спальне и шкафа на кухне. Ей хотелось, чтобы Левушке было комфортно с ней и он спешил домой после вечерних репетиций. Именно тогда ─ в начале их семейной жизни ─ Аркадия поняла, что счастье это и есть гармония с самой собой и внешним миром, возможность заниматься любимым делом и жить в окружении любимых людей. А еще она помнила, как они берегли свое хрупкое счастье от человеческой зависти и внешних посягательств.

Они жили очень скромно, но были отчаянно счастливы… Единственное, о чем она тосковала иногда, о некоем материальном комфорте, к которому уже привыкла. Очень хотелось купить себе что-то красивое. Но на это никогда не хватало денег.

Актерская судьба была по-прежнему благосклонна к ней. Ее сразу ввели в три спектакля. Ну, а дебют в Томском театре оперетты состоялся в «Черном драконе» Доминико Мадуньо, в котором она блистала в роли Анжелики.

«Красное знамя»: «Вот уж, действительно, „частица черта в ней!“ Стремительность и живость речи, точно схваченные характерные движения, природный ум, лукавый, острый юмор, глубокая убежденность в правоте своих действий, искренняя любовь, непримиримость к любым компромиссам и при всем при этом ─ настойчивость в достижении цели. С такой Анжеликой можно пойти в огонь и в воду!»

Она не без борьбы стала примой театра. На нее ровнялись, подражали, завидовали и немного боялись, зная ее бескомпромиссный характер. Неуживчивая, неугомонная. Ее реплики на события, роли, партнеров, творчество были лакмусовой бумажкой, словом бескомпромиссной правды ─ иногда резким, пронзительным, беспощадным, очищающим. Она никогда не жалела о своих поступках. Никогда. И при этом часто поступала спонтанно. Эта импульсивность была ее фирменной чертой. Аркадия была тщеславна и воспринимала это свое свойство как докучливую обязанность известных людей. Ее тщеславие, как любая сущность, имела как будто две стороны медали. Оно не позволяло ей отказываться от своего мнения ни при каких обстоятельствах ─ даже вопреки страху, инстинкту самосохранения. Но как же она презирала тех людей, которые считали, что высказывать неудобные мнения ей позволяла внутренняя свобода, стремление к независимости суждений и поступков, чувство справедливости. Какая чушь! Если бы они знали, как дорого давалось ей бесстрашие, как она ругала себя за тщеславие, которое не давало возможности промолчать! Аркадия воспринимала его как страшную силу, которая всегда была на стороне противника, играла против нее. Тщеславие терзало ее неотступно и ассоциировалось у нее с капризной женщиной, которой непременно нужно быть в центре внимания, нравится окружающим. Она прикладывала для этого невероятное количество усилий, выраженных в великих целях, которые она без устали ставила перед собой и достигала. Самый главный ее страх ─ быть скучной и неинтересной ─ без передышки гнал ее по пути успеха от одной судьбоносной вехи к другой: получить роль, достичь качественно иной профессиональной высоты, удержать заданную планку, которую взяла когда-то, каждую следующую роль делать еще ярче, навылет ─ так, чтобы запомнили. Аркадия даже свои поражения умела превращать в победы, потому что знала наверняка, что раны, нанесенные ее тщеславию, долго сочатся кровью. Тщеславие делало ее одержимой, способной идти по головам, но на краю профессии заставляло работать как проклятую. Аркадию уважали за то, что она всегда готова была сначала действовать, а потом уже судить. За то, что любила мучительный, многоступенчатый репетиционный процесс и жила в нем каким-то единым вздохом, сегодняшним днем. Пытка мыслью ─ обычное состояние ее репетиций. Она на дыбе неумолимого «быть или не быть», а произнося свое «да», не просто сохраняла жизнь или подписывала смертный приговор, но и закладывала краеугольный камень образа. Созидание образа через поступок невозможно без предлога для него, без ситуации. Сталкивая «я» с другими, а через их посредство с человечеством, она позволяла «проекту» личности сделаться личностью. Ситуация, вообще, стержень театра оперетты ─ «театра ситуаций». И оттого в определенные моменты атмосфера внутри актрисы предельно сгущалась, раскаленная до критической точки, чреватая катастрофическим взрывом.

Служа Мельпомене, Аркадия никогда не задумывалась о том, что завтра будет другой возраст. Все может измениться завтра. Ей нравилась ее работа, и все вокруг должно было подчиниться ее планам. Единственный человек в ее орбите, с кем она еще как-то считалась, ─ муж Левушка. Но и его мнение она не услышала, когда ее неожиданная беременность могла помешать гастрольному туру в Волгоград.

─ Ты с ума сошла, Ада! Как ты могла так поступить? Это же наш первый ребенок?!

─ Лев, не кричи на меня… Я не могу сейчас жертвовать своей карьерой! У нас еще будут дети…

─ О чем ты думаешь? Карьера? То есть нашего ребенка ты принесла в жертву? Ты соображаешь, что ты говоришь? Зачем такая карьера?

Она посмотрела на него пронзительно, вложив в свой взгляд всю нежность, на которую только была способна. Она знала, что он не устоит перед этим ее взглядом:

─ Левушка, дай мне еще немного времени. Сейчас не самый подходящий период для того, чтобы уходить в тень. Мое место займут мгновенно. А нам нужно думать о будущем… Неужели ты всю жизнь собираешься прозябать в провинциальном театре? Я хочу вернуться в Москву… Но не в роли просительницы, я мечтаю о том, что меня пригласят в ведущий театр Москвы.

В его глазах застыла боль:

─ А как же мы? Наша семья… Неужели для тебя это вообще ничего не значит?

─ Нет, Левушка… Очень много значит. Я это делаю для нас. Я рожу тебе еще ребенка… Будь уверен!

Он посмотрел на нее с такой горечью, что она осеклась:

─ Для меня, Ада? Ты собираешься рожать для меня?

─ Ну, прости… Не цепляйся к словам! Ну, конечно, я сама захочу стать мамой! Обязательно захочу! Но не сейчас… Почему ты хочешь, чтобы я чувствовала себя виноватой в этом?

─ Ада, давай прекратим этот разговор… Мне нужно побыть одному!

Он стремительно направился в прихожую, Аркадия бросилась за ним.

─ Куда ты собираешься идти? Уже поздний вечер…

─ Погуляю немного. Мне нужно подумать! Ты извини, Ада, мне сейчас невыносима твоя компания… Я действительно неправ: ты совсем не виновата в том, что не готова становиться матерью. Просто я должен подумать, как принять или хотя бы попытаться понять это.

Она могла бы, конечно, задрожать губами, заломить руки, и он бы остался… Но каким-то шестым чувством она поняла, что сейчас нужно проиграть ему. Иначе потеряет его прямо теперь, незамедлительно. Аркадия почувствовала, как поплыла картинка от слез, которые готовы были пролиться из прекрасных зеленых глаз. Она осознавала, что сейчас – с опущенными уголками губ, которые он так любил целовать, прозрачными глазами, полными непролитых слез, ─ она выглядит скорбно и вызывает сочувствие. Включив бархатные низы волнующего тембра, она произнесла лишь одну фразу:

─ Я буду ждать тебя…