Читать книгу Сборник лауреатов премии Владимира Набокова. Том 3 - Сборник - Страница 12

Какое красивое слово – «февраль»!

Звуков округлость – как чувства вуаль.

И жаль! Ох как жаль, что февраль

забрал… Подарил… Вновь забрал…

Ах как жаль!

Он – словно сверкающий блеском хрусталь,

цветущий миндаль и зеркал вертикаль,

стоический рыцарь зимы – Парсифаль —

и жизни моей мой Священный Грааль.

И воет, и бредит угрюмый февраль,

стомножит объятья тоски и печаль.

Не жаль… Ах не жаль… Но февраль

ужалил… Притих… Вновь ужалил…

Как жаль…

Пустая комната…

Тень чёрная крыла рояля…

Пиявкою прилипший у стены,

оскалившись, на тему ДоЛя

он извергал убойные лады.

Ряды

опальных некогда слияний

недружелюбных звуков

нынче слух

любил с восторгом изваяний,

укладывая пазл двух

сердцебиений

диких диссонансов

в гармонию,

в созвучие веков,

всё дальше отдаляя стансы,

и их величество романсы,

и потность париков…

Каков

держатель человечьих странствий,

и страсти,

и любви?

Какие корабли,

попав в ненастье,

нащупают в тумане край земли?

Сборник лауреатов премии В. Набокова

И этот стон, и вой —

сплошь ассонансы

плывущих по неведомым морям,

приверженных и якорям,

и дому, матерям

не шлют покоя,

и возлюбленным,

и брошенным,

изгоям…

Каким жестоким

кажется он нам!

До поры до времени

спит во мне дракон —

аппетит немереный —

съеденных времён…

Съест он всех, неласковый…

И меня он съест,

если буду сказками

заполнять окрест

и плести «рассказочки»

о всемирном зле

у крыльца на лавочке

бабой «на метле»

или марши громкие

хором голосить,

свои связки ломкие

рвать, как жизни нить,

и, как пьяный дедушка,

с дуба на плетень

сиднем перевешивать

въедливую лень…

Спи, дракончик-душечка, —

чтоб тебе не встать! —

вот тебе подушечка,

вечности кровать.

Не о тебе моя печаль,

не о тебе мои молитвы.

Возьми подарки и отчаль

за сталь разрезавшей день бритвы,

за остриё забытых слов,

за боль разрыва по живому,

за хлам разрубленных узлов,

за тень осколков… По былому

отвыла в зареве небес,

со мной отпевших умиранье

любви. А ты опять воскрес?

Как истукана изваянье,

маячишь в памяти. Сгинь в ночь

без погребенья и поминок.

Пусть по тебе прольёт из туч

Нефела[8] несколько слезинок.

Прости, измученная память,

моё насилье над тобой,

набила столько всякой драни,

что стала драною сумой,

и, как в кумирню, напихала

божков земной величины,

опричь уваженных мольфаров[9]

из постовой Галичины…

Приговорённая к погосту

извилин мозга, как сыскной,

ты рыщешь в закоулках косных

и подвываешь фистулой.

Безбожный прародитель мыслей,

в них боль достигла высоты —

бесплодное исканье истин,

бесполая, хоть дама ты.