Читать книгу Сборник лауреатов премии Владимира Набокова. Том 3 - Сборник - Страница 14

О! Как стало мне вдруг хорошо,

Безмятежно, спокойно, свободно,

Когда разум тропинку нашёл

К той душе, что металась бесплодно,

Билась уткой с подбитым крылом,

Ныла болью зубной беспрестанно,

Занималась пустым ремеслом,

Угождая немилому… Странно,

Как боялась она быть сама:

Одинока, забыта, раздета…

Ей казалось, что в тех теремах

Златокудрых, что высятся где-то,

Где народу полно, шум и гам, —

Там ей место – со звоном посуды…

Ведь она всем открыта ветрам

Нараспашку, с улыбкою Будды…

Но однажды ей будничность дел

Принесла откровенье в тиши,

Что болит одиночество тел…

Одиночества нет у души!

Я – эхо твоё, незабвенный,

Мне близкий, родной, понятный.

Пусть эха звук, может, невнятный —

С тобой становлюсь в нём счастливой.

Я – отблеск тебя, мой гений.

Что может быть лучше сей доли?!

И отблеск – по собственной воле,

Помимо чужих точек зрений…

Твоим сомыслителем радость

Себя ощущать – есть движенье.

И, может быть, свой день рожденья

Я встречу ещё, а не старость.

Ты так пережил разрыв,

что не смог удержать порыв,

чтобы это не высказать вслух,

как гамбургский петух,

но которому «гамбургский счёт»

выставлен Богом. И вот,

ты не сумел обиды

сбросить с резца рапида и

уколол (не со злобо́й).

Но сегодня твоей иглой

(которой не штопают дыры)

прихвостни и простодыры

колют исподтишка

(у них-то тонка кишка).

А некие президенты

используют как аргументы

для личных сведений счётов,

науськивая идиотов,

потому что ты ныне тот,

на кого уже смотрит народ

с придыханьем и верой:

ты теперь стал для них эрой,

теперь ты для них стал Богом,

потому что делиться итогом

глупости нужно, конечно, с гением,

не обладая мнением

своим и свободой…

Объединённые же непогодой

блакитного неба атласа

вспоминают «брехню» Тараса,

а не Александра!

Удивилась бы Кассандра,

что ты – с гениальным оком —

не оказался пророком!

Зной (как среди песков Сахары)

дыханьем разогретых тел

подогревался и без пары,

не напрягаясь, буйно прел,

соединяя запах тленья,

морского бриза, пота псов,

испытывал домов терпенье

и обитателей дворцов.

По венам с жёлто-серой плазмой

в гондолах ёрзал сгоряча

и ниспадал слезой алмазной

со лба до самого плеча.

Я с ним сроднилась, будто с духом

венецианских мудрецов,

и на фасадах зорким оком

искала взгляды праотцов.

И силуэт в гробах каньонов

мелькал обломком миражей,

отбрасывая тень поклонов

из окон разных этажей.

Совсем не это время года

владело северным волхвом.

И уж совсем не та погода

роднит Венецию с «Петром».

Хотя и тот и этот – камень,

но в обрамлении воды

закрылся плотным слоем ставень,

как в ожидании беды.

Столпотворенье Вавилона,

галдёж как в пятничный базар…

А в небе облако-икона

лучилось, как из тьмы квазар…

Мосты, мосточки, гроздь фонтана…

У той, у этой ли воды

гулял поэт?.. У «Флориана»[11]

свой счёт избранников судьбы…

Брег Сан-Микеле[12] – третий лишний

сей карнавальной суетни,

в могильные забился ниши

под звук цикадной стрекотни.

Покойный остров в жизни прений

стоит вдали, особняком,

и спит на нём мой светлый гений

под солнцем высохшим цветком…